Страница 12 из 16
Форд для пробы провел рукой по обшивке, но песок облепил ее, словно густой сироп.
— Нам его никогда не разгрести, — сказал он.
— Вот и нет, надо только добраться до инструментов, — пропыхтел Билл. — Тогда почти все отскребем.
Вместе они минут за десять расчистили дверцу в багажный отсек. Билл сумел открыть ее и вытащил две большие лопаты, так что работа пошла быстрее.
— Ну и ну. Совочки. Нам бы еще ведерки с формочками, и можно строить замки, — глуповато улыбнувшись, заметил Форд.
— Это еще что за чушь?
— На Земле дети так играют. Сэм рассказывал, что перед эмиграцией мама с папой возили его в такое место, которое называется Блэкпул. Представляешь, там было полно голубой воды, и она набегала на песок. Сэму дали ведерко и совок, и он строил замки из песка. А у нас тут самый большой Блэкпул во вселенной и самые большие совки, да? Только воды нет.
— Разве можно строить замки из песка? — мрачно заметил Билл, работая лопатой. — Они тут же на тебя рухнут.
— Не знаю. Наверное, песок должен быть мокрый.
— А зачем мочить песок?
— Не знаю. Наверное, никто специально этого не делает, просто само получается. Понимаешь, на Земле полно воды, она там у них везде просачивается. Так мне Сэм говорил.
Билл угрюмо помотал головой и налег на лопату. Они откопали задние колеса танкера, и тогда Форд сказал:
— Как ты думаешь, почему вода на Земле голубая? Здесь она зеленая или бурая.
— Никакая она не голубая, — буркнул Билл.
— А вот и голубая, — возразил Форд. — Я видел голограммы. Сэм показывал. Голубее неба. Голубая, как голубая краска.
— На самом деле вода бесцветная, — ответил Билл. — Она только кажется голубой. Это из-за воздуха. Вроде бы.
Форд надулся, ушел на другую сторону танкера и стал там яростно вгрызаться лопатой в песок, бормоча:
— А вот и голубая. Не была бы голубая — не сделали бы «Голубую комнату». И во всех песнях и сказках она голубая. Ну или синяя. Вот так-то, знайка-зазнайка.
Он забыл, что Билл прекрасно его слышит через переговорник пи-костюма, так что даже вздрогнул, когда в наушниках раздался его голос:
— Ах, в песнях и сказках? Ну-ну. Иди сунь морду в дюну, кретин.
Форд только зубами скрипнул.
Разгребать песок вокруг танкера пришлось долго, потому что дело пошло быстрее, только когда ветер немного утих. Но в конце концов мальчики забрались обратно в кабину «Красотки Эвелины» и завели двигатели. Танкер рванулся из дюны, и Форд с усилием вывел его на склон, покрытый волнами песка.
— Отлично! Ну и где тут дорога? — спросил он.
— Вон там, — показал Билл. — Ты что, не помнишь? Мы встали под прямым углом к дороге. Она тут, просто ее замело. Езжай прямо вперед.
Форд послушался. Танкер с ревом помчался по песку.
Они ехали пять часов — по песку, потом по гравию, потом по каменистой равнине, — но не увидели ни следа двойного ряда валунов, который рано или поздно появился бы, если бы они ехали по Большой Дороге.
Билл, внимательно глядевший на датчики, становился все бледнее и молчаливее.
— Надо остановиться, — сказал он наконец. — Что-то не то.
— Мы сбились с Дороги, да? — уныло спросил Форд.
— Да. Мы заблудились.
— Почему?
— Наверное, из-за бури навигационную систему заглючило. Кругом полно всякой намагниченной дряни.
— Починить можно?
— Можно перезагрузить, — ответил Билл. — Но перенастроить все равно не получится, потому что я не знаю, где мы. Так что смысла в этом нет.
— Твой папа говорил, что ты отличный штурман! — воскликнул Форд.
Билл уставился на свои ботинки.
— Никакой я не штурман. Просто он так думал.
— Ну здорово! — закричал Форд. — И кто тут кретин, интересно? Что нам теперь делать, Профессор?
— Заткнись, а? — отозвался Билл. — Помолчи. Нам нужно на север, так? А солнце восходит на востоке и садится на западе. Значит, если ехать так, чтобы солнце всегда было слева, то направление будет более или менее правильное…
— А ночью?
— Если пыль осядет и небо будет ясное, можно ориентироваться по звездам.
Форд приободрился.
— Я много смотрел на звезды, — признался он. — А потом мы увидим впереди гору, да?
— Монс Олимпус? Ну да.
— Поехали! — Форд снова нажал на газ, и «Красотка Эвелина» рванулась вперед. — У нас все получится! Если бы Билли заблудился, он бы не испугался, правда?
— Правда, — неохотно согласился Билл.
— Да, потому что он бы просто нацелился на горизонт и поехал — вжик! — и не дергался бы из-за всякой ерунды!
— Он никогда ни из-за чего не дергался, — вполголоса проговорил Билл, и сразу стало ясно, что особенно разумным он такое поведение не считает.
— Дергаться глупо, — заметил Форд, и в его голосе послышались звонкие истерические нотки. — Будем живы — не помрем, верно? Главное… главное… главное — жить по-настоящему! Я мог бы всю жизнь бродить по Трубам и никогда-никогда не увидеть всего того, что я увидел, когда сбежал. Столько неба. Столько песка. Лед, туман, разные цвета и вообще! Теперь, может, и удастся не превратиться в старикашку вроде дедушки Харди Стаббса. Кому охота сморщиться и кашлять?
— Не говори глупостей! — оборвал его Билл. — Я бы все на свете отдал, лишь бы быть сейчас на Долгих Акрах, и делал бы там все, что велено! Да и тебе туда на самом деле хочется!
— А вот и нет! — закричал Форд. — Знаешь, что я сделаю? Как только мы вернемся, я пойду к папе и скажу: «Папа, я ухожу из МСК!» Сэм сумел, значит, и я смогу. Только на Землю я не вернусь. Марс — моя планета! И я хочу стать дальнобойщиком и всю жизнь провести Снаружи!
Билл уставился на него.
— Ты с ума сошел, — сказал он. — Думаешь, отец тебя так просто отпустит?
— Нет, — ответил Форд. — Он схватит меня за ухо и попробует оторвать. Не важно. Как только мне исполнится девять, я по законам МСК могу искать себе любую работу.
— Сколько? Девять? Форд побагровел:
— По исчислению МСК. У нас два земных года считаются за один.
— Значит… сколько тебе сейчас? — Билл ухмыльнулся. — Шесть?
— Да, — признался Форд. — А ты заткнись, ясно?
— Ясно. — Билл ухмыльнулся еще шире.
VIII
Они гнали до самого вечера, но, когда стемнело, так устали, что решили остановиться и поспать. Форд растянулся в кабине, а Билл отправился в жилой отсек и забрался на койку над Билли, который лежал неподвижно и безмолвно глядел в пустоту, будто восковая кукла.
Утром он был все еще жив. Билл менял ему капельницы, когда в каюту, зевая, вошел Форд.
— Вот увидишь, — сказал Форд, стараясь утешить Билла, — привезем его в больницу и он поправится. Папа Эрика Четвинда свалился с трактора и повредил себе череп, и он тоже лежал в коме, да-да, несколько дней, но потом ему сделали операцию, и он открыл глаза и стал разговаривать и все такое. А у твоего папы даже кости не сломаны.
— Это другое дело, — мрачно процедил Билл. — Ладно. Поехали дальше. До полудня солнце у нас справа, понял?
Они поехали. Мышцы у Форда болели уже не так сильно, и он начал привыкать к «Красотке Эвелине». Он глядел на горизонт и представлял себе, как там появляется Монс Олимпус, ведь гора обязательно появится, красный ферзь на просторной доске равнины. Появится-появится, и очень скоро. Как же иначе? А когда-нибудь, когда у него будет собственный танкер и он начнет постоянно ездить по этому маршруту, такие маленькие неприятности перестанут его беспокоить. Он будет знать каждую дюну и каждый валун как свои пять пальцев.
Он подумал, не сделать ли на лице татуировку. Выбор рисунка занял его мысли еще часа на два, а Билл молча сидел поодаль, глядя на экраны и нервно стиснув пальцы замком на колене.
И вдруг…
— Что-то движется! — закричал Билл, указывая на экран заднего вида.
Форд тут же разглядел что-то блестящее — это солнце отражалось на обшивке машины далеко позади, за пыльным облаком, оставшимся после «Эвелины».