Страница 3 из 70
— Мы собираемся, — бодро говорила она, — изучать минералы, встречающиеся главным образом в жиловых породах, я имею в виду пегматитовые тела, которые содержатся в жилах. Лично я минералог.
Волошина снова выжидающе посмотрела на меня. Я молчал. Улыбка исчезла с ее лица.
— Я думаю, вам не надо объяснять, почему я прежде всего пошла на ваше строительство, — чуть повышая голос и словно возражая мне, продолжала Волошина. — В туннеле порода предстает, так сказать, в более наглядном виде. Надеюсь, это вам понятно? — Теперь в ее голосе прозвучал уже прямой вызов.
— Надеюсь, мне это понятно, — холодно ответил я, чтобы слегка осадить ее.
Мы помолчали.
— У меня к вам две просьбы, — сказала наконец Волошина. — Во-первых, я прошу разрешения приходить в ваш туннель: мне это необходимо. И второе. В одном месте, как раз там, где мы встретились, я заметила скопление довольно редких минералов. Может быть, вы разрешите подорвать небольшой участок, я смогла бы получить новые, свежие образцы.
— У меня нет сейчас свободных подрывников, все рабочие очень заняты.
Я сознавал, что отвечаю совсем не то, что следовало, я не имел права ей отказать. Но мне было просто не до Волошиной и ее дел.
— Если нужно, — теперь она посмотрела на меня с явной неприязнью, — руководитель экспедиции может поговорить с директором вашего комбината. Я просто не думала, что такое элементарное дело потребует длинных согласований. В прошлых экспедициях мне не приходилось встречаться с трудностями подобного рода.
«В прошлых экспедициях! — мысленно повторил я с усмешкой. — Да ей на вид не больше двадцати лет от роду; удивительно, если она вуз-то окончила в этом году!»
— Где же это вы бывали в экспедициях?
— На Урале, — поспешно ответила Волошина. — А еще?
— Ну, я думаю, в конце концов это неважно, — сказала Волошина, поднимаясь.
Не прощаясь, она пошла к двери. И вдруг остановилась. Обернулась ко мне, снова улыбнулась, непонятно чему, и спросила: — Не скучно вам так?..
— Что такое? — недоуменно переспросил я.
— Вот так… разговаривать? — И, не дожидаясь моего ответа, Волошина ушла.
Я растерянно смотрел на дверь. Что за чушь такая! При чем тут «скучно»?
Ладно, я все понимаю. Ей-то весело. Никаких забот. Экзотическая прогулка. Произнеси при такой слово «цемент» — пожмет плечами.
Через минуту я уже ругал себя самого. «Останови ее, останови, чертов бюрократ, вызови Орлова и дай ему указание помочь девушке!» Но я молчал. Мне было стыдно за себя и в то же самое время, как ни странно, почему-то приятно, что эта самоуверенная девчонка уходит несолоно хлебавши.
Она ушла.
«Так. На сегодня, кажется, все, — подумал я. — Нет, не все. Ведь сегодня вечером уезжает в Запо-лярск Гриша, Григорий Орлов, наш главный инженер. Едет в облисполком по цементным делам. Нам надо еще попрощаться…»
Я очень любил Григория. Он появился на нашем строительстве всего полгода назад, и мы сразу стали друзьями.
Григорий был старше меня на три года и после окончания института успел поработать на двух строительствах туннелей в Сибири, прежде чем попал на нашу стройку.
Первый же разговор и совместный осмотр туннеля убедили меня в том, что Орлов знающий инженер. И вместе с тем было в нем нечто такое, что никак не вязалось с моим представлением об инженере, человеке из мира техники.
Он скорее походил на поэта, даже по внешности. Григорий был чуть выше меня и худощавее. Густая шапка волос почти целиком закрывала его лоб и нависала над бровями. У него были серые большие глаза, обычно так широко раскрытые, что казалось, их никогда не прикрывают веки, матовая кожа, нос с тонкими ноздрями. В минуты волнения Григорий чуть заикался, но это к нему очень шло и придавало какую-то особенную убедительность тому, что он говорил.
Поначалу Григорий показался мне не в меру восторженным. Он то и дело прерывал меня восхищенными замечаниями по поводу здешней природы, ему сразу понравились наши горы, полярная ночь не испугала его (Григорий приехал в декабре) — наоборот, жизнь при электрическом свете представлялась ему чем-то сказочным и необычайно привлекательным. Все это произвело на меня двойственное впечатление.
Мне была близка и понятна романтическая, приподнятость Орлова. Он мне чем-то напоминал меня самого — такого, каким я был прежде. Полтора года назад, приехав в Заполярье, я так же восторженно воспринимал все, что окружало меня.
Мне было дорого это чувство. Крамов, бывший начальник участка нашего строительства, человек, которого я ненавидел, с которым целый год вел борьбу, избрал мою восторженность предметом жестоких насмешек.
Я увидел в Орлове что-то родное и близкое мне. Но было и другое, беспокоящее. Нам нужен был настоящий главный инженер, человек с опытом, знаниями и характером руководителя. Я думал: «Обладает ли всегл этим русоволосый, красивый, быстро приходящий в возбужденное состояние, чуть заикающийся человек с глазами поэта?»
Но в штольне Орлов совершенно преобразился. Казалось, что здесь был его дом, который он покидал лишь на время. Его вопросы, замечания были лаконичны, точны и безупречны с технической точки зрения. Я понял, что этот человек будет у нас вполне на своем месте.
Мы подружились. Григорий был поэтом не только, по внешности — он по-настоящему любил поэзию и множество стихов читал наизусть. Я же не знал на память ни одного, но очень любил слушать. Почти все вечера мы проводили вместе. Теперь, впервые за многие месяцы, мы расставались на несколько дней.
Я позвонил Орлову, сказал, что освободился, и попросил его зайти. Он пришел.
— Значит, едешь? — спросил я, хотя отлично знал, что в восемь часов вечера машина повезет Григория на станцию. — Смотри, чтобы они там не заговорили тебя. Насчет оборудования пойдут навстречу, а в цементе откажут. Есть у начальства такая манера: что полегче сделать — сделают, а в главном откажут.
— Я из них этот цемент зубами вырву! — заявил своим мелодичным голосом Орлов.
Я улыбнулся.
— Чего ты смеешься? — спросил Григорий.
— Так. С таким голосом, как у тебя, не цемент вырывать, а в любви объясняться.
Он обиженно пожал плечами.
Но я просто пошутил. Я отлично знал, что настойчивости у Григория хоть отбавляй.
— Ладно, не обижайся, все знаю, — сказал я. — Может быть, в таком голосе есть даже большое преимущество. Приезжают в облисполкогл наши полярники, глотки простуженные, ручища — во, чуть что — по столу кулаком. А тут появляется этакая сирена, этакий Ленский и вместо «Куда, куда…» поет тебе: «Дай цемент, дай цемент, дай цемент!..» Я бы на месте начальства не выдержал, сдался.
Мы оба расхохотались.
— Документы еще раз посмотришь? — спросил Орлов.
— Да что их смотреть? Цемент нужен, а не бумажки. Я тебя просто так позвал, попрощаться.
Я встал из-за стола, подошел к Григорию. Он тоже встал. Я положил руку на его плечо.
— Смешно говорить: всего на три дня едешь, а мне как-то не по себе.
— За три дня ничего не случится, — возразил Григорий. — Люди все на местах, распоряжения диспетчеру оставлены.
— Да я не о том, каменная твоя душа, а еще стихи любишь! — сказал я с укором. — Просто привык к тебе. Ясно? Три вечера буду по привычке в твою дверь тыкаться.
— Так ты, оказывается, лирик!
— Да что вы все, и впрямь меня сухарем и бюрократом считаете? Сначала девчонка эта, теперь ты!
— Девчонка? — переспросил Орлов. — Какая девчонка?
— А бог ее знает, девчонка, геолог, минералог, явилась откуда ни возьмись, лекции читает, пропагандирует…
— Волошина?
— Не помню. Кажется, Волошина. Между прочим, кто ее в туннель пустил? Она на тебя ссылалась.
— Я, конечно, я, — обрадованно и точно не замечая моего тона, подхватил Григорий. — Но это же замечательная девушка! Смелая такая, решительная! Просто замечательная девушка!
«Ну, понес», — безнадежно подумал я про себя, зная привычку Орлова пользоваться превосходными степенями во всех случаях, когда дело не касалось техники.