Страница 9 из 58
И она тоже узнала его. Крикнула: «Володя!» И соскочила с крыла в тот самый момент, когда он уже был рядом и смог подхватить ее.
Машина, на которой они приехали, остановилась, и Симонюк, высунувшись из двери кабины, закричал Завьялову:
— Что случилось, лейтенант?
— Знакомую встретил, товарищ подполковник! — ответил Завьялов.
— Ну, поздороваешься и на КП давай! Быстро!
Дверца кабины хлопнула, машина тронулась.
А они стояли у самолета, и Завьялов все еще не выпускал ее из своих рук.
Все, о чем он думал, пока ехал в машине, его глупые, смешные мечты о поездке в тыл, о каких-то девушках, о танцах, все мгновенно исчезло, испарилось из его сознания.
Оля стояла на земле. Завьялов впился руками в ее худенькие плечи. Его пальцы точно судорогой свело.
— Ты испачкаешься, я вся в масле, — тихо сказала Оля и улыбнулась.
Он так и не поцеловал ее в первое мгновение, а теперь на глазах у шофера бензозаправщика, «а глазах механиков, которые перестали копошиться у соседних самолетов и смотрели на них, уже не решался на это.
Он снял руки с плеч Оли. Она наклонилась, сорвала пучок травы и стала торопливо вытирать свои замасленные руки. Завьялов не мог произнести ни слова. Он задыхался.
Наконец он обрел дар речи. Кажется, воскликнул: «Ты… здесь?» И она ответила: «Здесь, Володя». — «Но… я же улетаю в тыл!» — с отчаянием почти выкрикнул Завьялов. «Это за вами должен прилететь «Дуглас»? — спросила Оля и добавила: — Я знаю. Мы ждем его».
Кажется, он забыл обо всем: о том, что идет война, что он летчик, что жизнь на войне подчиняется своей логике и своим железным законам. Как будто он снова стал Володькой Завьяловым, вчерашним школьником, встретившим свою первую настоящую любовь..
Но вот он услышал оклик: «Завьялов, давай на КП!» — и, оторвав свой взгляд от Оли, увидел, что один из их восьмерки, старший лейтенант Колышев, стоит поодаль и машет Завьялову рукой.
Он успел только шепнуть Оле:
— Где мне найти тебя?
Она ответила:
— Я сама тебя разыщу!
И вот он уже бежит к Колышеву.
Потом все они сидят в блиндаже командного пункта на деревянных лавках, вытянутых вдоль стен, а командир полка штурмовиков и подполковник Симонюк — на короткой скамье, у врытого в землю грубо сколоченного стола. На столе горит карбидная лампа — высшее достижение фронтовой осветительной техники, и командир штурмовиков говорит, что «Дуглас» прилетит только завтра, по-видимому, рано утром. Поэтому ночь летчикам придется провести здесь.
Стемнело, когда они вышли из землянки. Аэродром со всех сторон окружал хвойный лес, тени деревьев уже лежали на пыльной траве, примятой колесами самолетов, бензозаправщиков и грузовиков.
Летчики стояли и ждали коменданта — он должен был развести их по землянкам, к штурмовикам, которым придется потесниться на эту ночь.
Все были опечалены задержкой, всем хотелось быть уже в воздухе, с каждой минутой приближаться к Большой земле, к мирным городам.
Только Завьялов был счастлив.
Он стоял у блиндажа командного пункта, переминался с ноги на ногу и нетерпеливо поглядывал по сторонам.
Но Оли нигде не было видно. А потом при-шел комендант и развел летчиков по землянкам.
В тесной, маленькой землянке, где предстояло ночевать Завьялову, было темно. Комендант посветил карманным фонарем, и Завьялов увидел на узких нарах двух спящих летчиков.
Комендант растормошил одного из них и сказал, чтобы тот подвинулся и дал место Завьялову. Летчик пробормотал что-то спросонья и придвинулся к товарищу, освобождая Завьялову место у стены.
Завьялов поблагодарил, сказал коменданту, что спать еще не хочет, посидит немного на воздухе у землянки. Комендант ушел.
И вот Завьялов стоит, прислонившись спиной к деревянному накату землянки. Уже совсем темно, зажглись неяркие звезды, издалека доносится артиллерийский гул, зарницы вспыхивают в небе, где-то тарахтит невидимый У-2.
Завьялов вдруг слышит мужской голос:
— Ждешь?
Какой-то офицер шагает к нему из темноты-
— Да, — отвечает Завьялов. — Впрочем… вы о чем?
Офицер подходит совсем близко, и Завьялов различает два ордена Красного Знамени на его гимнастерке и три звездочки на погонах.
Офицер подносит руку к пилотке и произносит скороговоркой:
— Старший лейтенант Воронин. Завьялов козыряет ему в ответ: — Лейтенант Завьялов.
Некоторое время Воронин молчит. Потом спрашиваем.
— Почему не спишь, лейтенант?
— Не хочется, душно. А здесь хорошо.
— Врешь, — говорит Воронин, — Ольгу поджидаешь.
Жар мгновенно опаляет лицо Завьялова. Он отвечает неуверенно и смятенно:
— А вам… какое вам дело?
— Есть дело, раз говорю, — обрывает его Воронин. — Ты зачем сюда пожаловал? В тыл лететь или за девками бегать? Если лететь, то иди и спи, завтра полетишь, понял?
Завьялов сжимает кулаки., В нем поднимается злоба. Он еще не знает к кому. К Воронину, который говорит с ним таким тоном? К Ольге, на которую этот старший лейтенант, видимо, имеет какие-то права?
— Я прошу меня не учить, — начинает Завьялов, стараясь избегать прямого обращения. Воронин старше его по званию; отвечать ему на «ты» Завьялов не решается, но и на «вы» обращаться не хочет. — Прошу меня не учить, — повторяет Завьялов, Ему хочется отвечать резко и с достоинством, но голос срывается.
— Буду учить, если потребуется, — снова обрывает его Воронин. — Ты что это задумал? Поразвлечься на перепутье?
Завьялов делает шаг вперед и теперь стоит лицом к лицу с Ворониным. Смотрит в упор в его узкое, со шрамом над левой бровью лицо, в его немигающие глаза.
— Кто вам дал право… — стиснув кулаки, начинает Завьялов.
— Господь бог! — с усмешкой, не дослушав его, говорит Воронин. — Господь бог дал мне это право, ясно?
— Почему вы со мной так разговариваете? — вскипает Завьялов. — Кто она вам?
— Она в моей эскадрилье. Обслуживает мой самолет.
— Но не вас же? — вырывается у Завьялова, и тут же ему становится нестерпимо стыдно.
— Видать, лейтенант, тебе в жизни мало морду били, — говорит Воронин. Он произносит эти слова как-то раздумчиво и с сожалением. — Я сразу понял, что ты за человек. А она еще к тебе бежать собирается. «Куда лейтенанта поместили?» Даже фамилии твоей не знает, а бежит на ночь глядя. Только мы этого не допустим. Ясно? Знаешь ли ты, пижон, что это за девушка? Знаешь ли ты, что никто в полку пальцем к ней не смеет прикоснуться?
Внезапно Завьялов почувствовал, что злоба его прошла. Кулаки разжались. Кровь отхлынула от лица.
— Ты ошибаешься, старший лейтенант, — проговорил он.
— Извернуться хочешь?
— Нет. Я эту девушку знал раньше. Еще на гражданке. Мы встретились и потеряли друг друга. А теперь вот снова встретились… Случайно, понимаешь?
— Байки! — угрюмо сказал Воронин.
— Нет, Воронин, не байки, нет! Я тогда ночью, на пароходе, в воду хотел броситься, чтобы за ней плыть…
Он замолчал. Ночь… пароход… Разве это что-нибудь скажет Воронину? Но, очевидно, если не слова, то взволнованный голос что-то ему сказали. Воронин как-то обмяк весь и, как показалось Завьялову, ссутулился.
И вдруг Завьялов услышал голос Оли:
— Володя, ты здесь?
Она точно вынырнула из темноты, из черной тени густых сосен.
— Здесь, здесь этот Володя, — угрюмо отозвался Воронин и добавил: — Между прочим, Завьялов его фамилия…
— Ах, это вы, товарищ старший лейтенант! — смущенно произнесла Оля и подошла ближе. На ней была юбка, гимнастерка с сержантскими нашивками и туфли вместо сапог.
— Это мой командир, — сказала она Завьялову. — Вы тоже были раньше знакомы?
— Да, — с иронией ответил Воронин, — на гражданке.
— Ну вот, — торопливо и все еще, как казалось Завьялову, смущенно, заговорила она, — вот как все получается. А я служу в эскадрилье старшего лейтенанта. Оружейником. Обслуживаю самолет комэска. «Шестерку»!
— Уже знаю, — сказал Завьялов.
— Только вот товарищ старший лейтенант, видимо, не очень мне доверяет, — поспешно, точно боясь молчания, которое может наступить, продолжала Оля, — не хочет брать меня воздушным стрелком.