Страница 3 из 7
Макса передернуло. Он не ответил; деловито приступил к процедурам, тайком наблюдая за господином Рандлером. Его, казалось, гораздо меньше заботили все унизительные подробности производимых Максом манипуляций. Господин Рандлер отсутствовал, он размышлял о чем-то, по всей вероятности, приятном, потому что на губах его блуждала рассеянная, забытая им улыбка. Макс внезапно почувствовал себя рабом, ублажающим знатного римского патриция в термах. Ему захотелось вернуть господина Рандлера в прежнее зависимое от него Макса и потому униженное состояние. Он нарочно сделал ему больно. Марк поморщился и поднял на него глаза.
— Ну вот, кажется, закончили и Вы уже вполне можете делать некоторые вещи сами, — Макс намеренно был груб.
— Ах, мы можем кусаться, у нас уже прорезались зубки и при случае, мы не упустим своего. Да, мой хороший? Умираете от желания узнать, что так перевернуло старика, что он ожил, восстал из мертвых, как Лазарь. Так и быть Макс, я покажу Вам кое-что. Вот так-то. Теперь уж я не помру, совершенно в этом уверен. После такого известия только отъявленный дурак стал бы помирать. А я не дурак, Вы знаете, — Марк Рандлер проговорил все быстро и отчетливо, щеки старика порозовели. Он протянул руку к тумбочке и протянул Максу письмо, на тонкой бумаге, от которого исходил слабый запах лаванды.
— Я не приучен читать чужие письма, — Макс строго посмотрел на ухмыляющегося господина Рандлера.
— Вы же умираете от желания прочесть письмо, тем более, я уверен, Вы догадались от кого оно. Эх, мальчик! Какой Вы еще мальчик, завидую Вам. Сколько Вам еще предстоит узнать о людях и о себе самом! Вы же прочтете письмо! Я даю голову на отсечение. Хе-хе. Ну, может, сейчас уже не дам, да… В свете, так сказать, новых обстоятельств. Ну, ну, не обижайтесь, что я так Вас… Ну что такого, если Вы прочтете его. Считайте, что я просто хочу поучить Вас немного жизни. Как старший; как заботливый друг. Я вполне чувствую себя вашим другом. Не смущайтесь. Я разрешаю забрать письмо и прочитать его, когда у Вас будет такая возможность. А потом мы с Вами его обсудим, и я Вас кое о чем попрошу.
Макс в растерянности смотрел на господина Рандлера, не зная, чего еще ожидать от старика. У него сложилось впечатление, что Марк Рандлер совершенно оправился, и все его страшные болячки исчезли, не оставив заметного следа. Повертев в руке письмо, и не зная, что с ним делать, Макс машинально сунул его в карман халата. У него не хватило сил поглядеть на господина Рандлера, выходя из палаты. Первое, что он сделал, придя к себе в ординаторскую — поспешно, чуть не разорвав, вытащил письмо и впился в него. Господин Рандлер и на этот раз не ошибся. Максу безумно хотелось поскорее прочесть письмо.
«Дорогой Марк,
Хотела написать любимый, но раздумала. В последние дни ты смотришь на меня с такой неприязнью, что мне становится страшно. Я вдруг поняла сейчас, когда уже ничего нельзя изменить, что совсем тебя не знаю. Ты всегда был сильным, уверенным в себе, знал определенно, чего хочешь. Вспомни, дорогой, как ты меня добивался. Ходил кругами целых пять лет, прежде, чем я согласилась встречаться с тобой. Неужели ты мог подумать, что я прихожу в клинику для того, чтобы увериться в твоей скорейшей смерти и не допустить подлога завещания, зная повадки твоей ближайшей родни. Твоя неприкрытая ко мне ненависть удручает меня. В начале моего сумбурного письма я написала, что не знаю тебя, ты для меня останешься навсегда, „инкогнито“. Но не только ты для меня загадка. Я уверена в том, что я для тебя такая же, если не большая загадка. В качестве доказательства привожу два пункта, очень важных для меня.
Первое — я никогда больше с тобой не увижусь. Не думай, что я настолько вульгарна, что намекаю на твою смерть! Нет! Никто не может знать, когда наступит его последний час. Я просто ухожу от тебя.
И второе — если случится так, что ты уйдешь в мир иной раньше меня и не изменишь завещания, которое, как мне известно, написано в мою пользу, то я отдам все в фонд сиротских приютов. Не хочу напоминать тебе, каким образом я связана с приютами. Я не верю, что ты поверишь в мою искренность и мне это уже не важно.
Вот и все, дорогой Марк, последний раз глажу тебя по голове и целую твои, ставшие совсем чужими, глаза.
Прощай,
Макс уронил руку, с зажатым в ней письмом. Долго сидел, уставившись в одну точку. Он пытался и не мог себе объяснить, каким образом, чудесная женщина: красивая, чувственная и к тому же у нее есть сердце, теперь Макс не сомневался в этом, как могла такая женщина любить чудовище по имени Марк Рандлер. За что мерзкому старикашке несказанная удача? Чем привлек он ее? Своими деньгами? Красивой беззаботной жизнью? Тогда почему она отказывается от всего по доброй воле? Чем? Какими скрытыми чарами он держал ее в своей паутине? Макс вдруг представил, как он молодой, сильный интересный мужчина, и она его ровесница могли бы быть счастливы с деньгами Марка Рандлера. Воображение рисовало картинки одна другой привлекательнее. Прежняя симпатия к господину Рандлеру уступила место жгучему желанию немедленно увидеть его мертвым. Он обнаружил в себе новые чувства, не посещавшие его прежде. Невольно вспомнил слова Рандлера о том, что ему еще многое предстоит узнать о себе самом. Макс отвлекся от Марка Рандлера, от Софи и стал думать о себе, о своей судьбе, о том, что ожидает его ближайшие пять, десять лет. Если не случится ничего сверхъестественного, а с ним, Максом, редко такое случается, то будущее его не предполагало ничего особенно выдающегося. Так, небольшие радости, доступные среднему обывателю. Если предположить, что в итоге блестящей карьеры и неимоверных усилий, после нескольких лет усиленной зубрежки он станет врачом, то и эта перспектива не очень его обрадовала. Та же самая каторга среди человеческих развалин, только с большей ответственностью. Жизнь, выбранная им, и совсем недавно, казавшаяся ему полной смысла, вдруг предстала в ином свете. Ежедневный, никому ненужный героизм и ничтожный результат. Почти все больные, за которыми ухаживал Макс, преставились. Не оставалось ни одного разумного объяснения деятельности Макса. Да, одно объяснение все же было, и оно упиралось в проклятые деньги. Макс страдал физически, от брезгливости, которую, как ему казалось, он замечательно прятал под лучезарными улыбками; страдал морально, потому, что невозможно каждую минуту сталкиваться с человеческими немощами и не страдать и все это за жалкие гроши. Попутно он уговаривал себя относиться к окружающей обстановке легче, проще, не думать постоянно о неизбежном исходе больных. Иногда у него здорово получалось. Макс выбрасывал из головы, как ненужный хлам все, что произошло за время его дежурства. В эти дни он становился неотразимым: легким, искрящимся, ни одна женщина не могла устоять перед ним в такие мгновения. А тут у него появился шанс. Поменять свою тяжелую и бессмысленную жизнь на ту, которую он сам себе выберет. Утром вчерашнего дня этот шанс у него был. Сегодня от него не осталось и следа. Шанс испарился вместе с фантастическим выздоровлением Марка Рандлера. Парадокс ситуации заключался в том, что в другое время Макс искренне порадовался бы редчайшему случаю излечения. А теперь ему приходилось лишь соглашаться с господином Рандлером: Макс не знал себя, и ему предстояло пережить еще много открытий.
Размышления Макса прервал звонок, пронзительно прозвеневший в пустой ординаторской. Раздался громкий повелительный голос доктора Даррелла:
— Макс, зайди ко мне, срочно.
Макс застегнул все пуговицы своего халата, поправил шапочку и устремился в кабинет доктора Даррелла. В просторном кабинете доктора кроме Даррелла, находился молодой человек в очках, сжимавший в руках глянцевый журнал. Увидев Макса, он повернулся в сторону доктора Даррелла и тот утвердительно кивнул головой. Даррелл подошел к Максу, похлопал его по плечу: