Страница 4 из 66
Потом подумал, подумал и отрезал от своего деревянного аршина кончик.
«Авось никто не заметит, а мне выгода!» Поторговал он день в одном ауле – видит, удался его обман. Пошел Петро в другой аул, а по дороге с другой стороны свою мерку обкарнал. «Авось опять никто не заметит!» Получилось так, что, пока дошел Петро до пятого аула, который стоял на его пути, аршин вдвое уменьшился. Увидели эту мерку покупатели и давай кричать: – Жулик этот купец! Обманщик! Схватили они Петра вместе с аршином и бросили в бурную горную речку. Все товары пропали, пояс с деньгами ко дну пошел, а сам Петро еле-еле выбрался на берег.
«Что же мне теперь делать? – думал он. – Все пропало! Где мне преклонить усталую голову? Кто накормит меня и обогреет долгими зимними вечерами?»
И тоже решил он идти к младшему побратиму.
У тихой речки, под шумливыми кленами, встретились старшие побратимы.
– Какой ты худой да бледный, – сказал Иван. – Да и золота что-то у тебя не видно!
– Кровь застыла на твоем лице, глаза горят, как у волка, – ответил Петро. – А курджин с добычей у тебя тоже незаметно!
Замолчали братья, потупились и продолжали путь вместе.
Добрались казаки до Кубани, взглянули на другой берег. А там в желтоватой осенней зелени садов хаты белеются, дымок над ними курится.
Переправились побратимы через реку и прямо пошли к лесной полянке, где стояла хата Павла. Громкая, дружная песня доносилась оттуда.
– Ишь, как поют! – удивился Иван.
– Похоже на то, что нашли казаки здесь богатство, – качнул русым чубом Петро.
Вышли побратимы на поляну и видят: под осенним солнцем поднимается парок от свежевспаханной земли. Чуть поодаль амбар построен. Возле него казаки суетятся. У открытой настежь двери амбара стоит младший побратим. Солнце ласкает его загорелое лицо, ветер играет выцветшим чубом.
– Здравствуй, брат! – простонал Иван, покачиваясь от слабости. – Что это ты так весел? Или нашел большое богатство?
– Здорово, меньшой! – подхватил Петро. – Или хата твоя полна золота, что так радостно льется твоя песня?
Обернулся младший побратим, улыбнулся, обнял старших и ответил:
– Здравствуйте, браты мои дорогие! Вот наше золото и серебро! Мои други-товарищи сегодня мне помогли убрать богатства до места!
Еще шире распахнул он двери амбара, и под солнцем вдруг вспыхнуло желтое пламя червонного золота и ударил в глаза холодный блеск серебра.
– Серебро! – закричал Иван, взглянув вверх под потолок.
– Золото! – вскрикнул Петро, посмотрев на пол. Они вбежали в амбар. Под потолком ровными серебристыми рядами висела рыба, и янтарный жир каплями застыл на ней. А внизу золотом переливались груды крупной пшеницы и проса.
– Ох и рыба! – воскликнул Иван, проглотив слюну, и вспомнил, что давно не ел он, ничего, кроме сухих лепешек да кислых горных яблок.
– Ну и пшеница! Крупная, как горох, да вся зерно зерну! – удивился Петро и вздохнул, вспомнив, как вкусен казачий пшенный кулеш со свежим хлебом. Вдруг прозвучал рядом чей-то сильный голос:
Зачем вы к нам пришли? Почему не идете к своему дружку-атаману?
Оглянулись побратимы, смотрят: стоит перед ними толпа – казаки, казачки, ребята малые. А впереди всех могучий седоусый дед Тимофей гневно сверкает яркими глазами.
– Зачем пришли? – повторил дед Тимофей. – Сошли вы с верного пути мирного труда! Нечего делать в нашей станице тем, кто с соседями нас поссорить старается! Не любит родная земля напрасно пролитой крови и корысти лживой. Она труд и честное сердце ценит. Дошла до нас весть о черных делах, которые творили ты, Иван, и ты, Петро. Ни душегубов-разбойников, ни аршинников-жуликов нам не надобно!
– Ступайте своей дорогой! – сурово повторили другие казаки. – Идите к атаману!
А атаман уже тут как тут. Расталкивает людей толстым животом, вперед пробирается и кричит:
– А, вернулись бродяги-обманщики! Где же добыча твоя, Иван? Где деньги твои, Петро? Где мои товары, мой порох, мои пули? Знаю, все знаю! Не смогли вы сберечь и умножить моего добра! Быть вам за это у меня батраками! До самой смерти отрабатывать свой долг у меня будете!
Заплакали тут Иван и Петро. А атаман еще громче кричать начал:
– В паны вздумали вылезти! Из грязи да в князи! Побатрачите теперь у меня…
Глухо зашумели, заволновались казаки.
– Довольно жадничать тебе, атаман! – крикнул старый Тимофей. – Не позволим мы тебе свободных казаков в панских крепостных закабалять!
– Не позволим! – подхватил народ.
– Ах вы, горлопаны, – затрясся от злости атаман. – Бунтуете?! Завтра же указ привезу из Катеринодара, отберу у вас и зерно, и рыбу! Здесь кругом – моя земля! И воды мои! И рыба моя!
– Не много ли берешь себе, пан-атаман? Не подавишься ли? – спросил старый Тимофей.
– Взять бунтовщика! – крикнул атаман своим прислужникам и выхватил из-за пояса пистолет.
Бросились атаманские подпанки к старому кузнецу, но одного из них Павло перехватил, других казаки повязали.
– Все в Сибирь на каторгу пойдете! – завизжал атаман. – Я вам покажу, как бунтовать, как мою землю и воды обкрадывать!
И направил он пистолет в грудь старого Тимофея. Но выстрелить не успел. Подхватил старый кузнец атамана своими железными руками, встряхнул так, что вылетел из атаманских рук пистолет.
– Твои, говоришь, воды кубанские, пан-атаман? – переспросил кузнец. – Ну, что же, владей ими!
И кинул он атамана с кручи, в самую кубанскую быстрину. А вслед за паном и подпанки его полетели. Только шапки с шелковыми красными кистями в бурых водах мелькнули.
– Так со всеми панами-душегубами будет! – сурово сказал старый Тимофей. – Со всеми, кто на крови народной свое богатство неправое строит!
Посмотрел старый Тимофей своими строгими глазами на Ивана и Петра.
– Если хотите с народом одним верным путем идти, счастье и горе делить, одной жизнью жить, – оставайтесь. Вместе все беды легче побеждать. Другой дорогой идти хотите – идите, мы вас держать не будем. Но станете вы нам чужими…
Повинились тут Иван и Петро в своих лихих делах, дали слово жить с народом, по-честному.
Весть о гибели пана-атамана и его лихих прислужников дошла до Екатеринодара. Приезжали оттуда чиновники царские, судья войсковой, всех казаков опрашивали. И все, как один, одно показали: выехал-де, пан-атаман в бурную погоду на рыбалку, а баркас перевернулся. Ну, и утонули атаман и его прислужники в бурной Кубани.
Прислали вскоре нового атамана в станицу. Но до того, видать, дошли кое-какие слухи, потому что он вел себя потише…
С той поры наша станица у царского начальства все время неспокойной считалась.
Чабрец
Казак Иван Чегода покидал берега родной Кубани. Все дальше и дальше уносил его конь, и топот копыт погони замолк в знойной полуденной тишине. Впереди синели горы, под ногами коня стлался яркий ковер цветущей степи, а позади… Позади осталась Кубань, развалины родного хутора, дым и пламя пожара. Как горячий ветер-суховей, налетели на хутор турецкие орды. Вспыхнули казацкие мазанки, засверкали кривые сабли… Увидел Иван Чегода, что все казаки легли под турецкими саблями, попытался пробиться на север. Но когда целая сотня турок преградила ему путь, он повернул своего коня и поскакал на юг, к далеким горам.
Вот уже кончается степь. Хмурые дубовые леса неласковым шепотом встречают казака. И тогда придержал Иван Чегода коня, нагнулся с седла и сорвал кустик степного чабреца – низкой скромной травки с алыми цветочками и сладким запахом. Такой же чабрец рос на берегу Кубани, у родного хутора, и мать-старуха часто посыпала им чистый глиняный пол хаты. А хуторские девчата любили вплетать пахучий чабрец в венки, когда шли под вербы, на гулянку. Понюхал казак траву, бережно положил ее за пазуху и въехал в лес. И начало казаться Ивану, что и великаны-дубы, и скромная травка шепчут одно и то же:
– Казак! Негоже оставлять родную землю. Почему ты здесь, а не с товарищами. Трус!