Страница 8 из 22
Помню, я предлагала Щабуху назвать его произведение «Зверская заваруха», но он отказался. Говорил, что «заваруха» не поэтическое слово. А мне оно нравится. Напоминает котелок, булькающий на костре.
С Щабухом я долго работала вместе, начиная со второй моей охоты, когда у него уже срослась кость, а на мне «засохли, как на собаке», мои почетные травмы. Одновременно с быстрым заживлением ран, приживалось к бывшей Гитче и новое имя — Картечь. Вскоре оно прижилось накрепко — зубами не отдерешь.
К концу сезона я уже имела славу первоклассной охотничьей собаки, ни в чем не уступающей Матросу и Щабуху. Напротив — Матрос был, по сравнению со мной, несколько медлителен, а Щабух — из-за своей несолидной комплекции — не мог внушить крупному зверю должного чувства страха. А вообще жили мы дружно, и любой из нас, не задумываясь, бросился бы выручать товарища из какой угодно заварухи. Вот прицепилось словечко! Ну, как репей к хвосту! Его частенько роняет один из больших охотничьих людей. (Не репей, конечно, а слово).
Чегетович (так зовут большого охотничьего человека) иногда произносит и другие слова, от которых я прихожу в восторг. И не только я, но и друзья Чегетовича с удовольствием повторяют эти яркие изречения. Если, например, гай прошел впустую, то кто-нибудь из охотников обязательно скажет:
— Время на кота хвост бросали, как говорит Чегетович. Ну, ничего, зато в следующем гаю все будет в абажуре!
Что такое «абажур», мне выяснить не удалось. Но само это слово, я полагаю, столь же красиво и блестяще, как золотые зубы Чегетовича.
Кажется, «кусочек второй», получается каким-то неудобоваримо-неоднородным, излишне хрящеватым и жилистым. Сначала взяла собачий след, а потом неожиданно вышла на охотничьих людей… Почему же так получилось? Ага, вспомнила! Я хотела сказать, что с Щабухом меньше чем через год после знакомства мне пришлось расстаться навсегда, а с Матросом довелось еще раз поработать лишь много сезонов спустя. Что же касается Чегетовича, то судьба свела меня и с его младшим братом, которого называли то Мишей, то Михаилом. И эта встреча внесла новое изменение в мою жизнь. Михаил увез меня из лесничества навсегда. Тогда я думала, что он стал моим очередным хозяином. И ошиблась. Меня прикомандировали к нему всего на несколько дней его отпуска. Затем он должен был доставить меня на центральную усадьбу всего нашего лесоохотничьего хозяйства. Ставшую довольно знаменитой Картечь собирались сюда перевести уже давно. Повысить, как говорится, в должности.
Всего этого я еще не знала, когда Михаил и его друг Иосиф, который был родом с южной стороны Главного Кавказского хребта, приехали за мной к Ибрагиму.
Ибрагим гостеприимно встретил своего дальнего родственника Михаила, прославленного горовосходителя и крупного охотничьего человека, специалиста по турам, с которыми мне еще предстояло познакомиться. Обрадовался он и знакомству с Иосифом, человеком заметно постарше Михаила, но таким же прославленным альпинистом, до сих пор с легкостью серны ходившим по заоблачным склонам во главе спасательного отряда. Приветствуя гостей, Ибрагим взглянул как-то ненароком на меня и грустно вздохнул.
Скоро мне сказали, чтоб я собиралась в путь.
Об этой поездке пойдет речь в третьем куске.
Кусок 3
КАК МЕНЯ ВТРАВИЛИ В НЕСОБАЧЬЕ ДЕЛО
С трудом распрощавшись с Ибрагимом, который не хотел отпускать нас «так скоро», мы уже пошли было к автобусу, но тут подвернулось новое препятствие. Твердо и неумолимо, как егерь браконьеру, Мише преградил дорогу еще один его родич, возвращавшийся из города на своей ободранной и полинявшей машине рыжевато-серого цвета. Решительно сломив упорное сопротивление Михаила и отмахнувшись от кротких извинений застенчивого Иосифа, этот легконогий щупленький горец, быстро затолкав нашу компанию в свой автомобиль, вонзил в него шпоры и во весь бензиновый дух погнал по неровной дороге.
Так и получилось, что поехали мы не вниз, а вверх по ущелью, в самое отдаленное высокогорное селение. Миша еще пытался «после драки скрести землю лапами», хотел убедить своего дядю, что бывают дела и поважнее, чем веселое застолье у любимых родственников. Мухтар — так звали дядю — отделывался шутливыми репликами и еще решительнее подгонял своего обиженно ревущего четырехколесного зверя.
На крутых поворотах узкой каменистой дороги, слегка присыпанной свежим осенним снежком, машина стонала и кряхтела, а на прямых участках, где можно было заставить ее бежать быстрее, тряслась, будто в страшном испуге, и отчаянно громыхала своими помятыми железными боками.
Тут я стала засыпать, свернувшись калачиком на переднем сиденье. Меня устроили рядом с Мухтаром, потому что правая передняя дверца когда-то заклинилась и уже долгое время ее не мог открыть ни один механик. А стекла в проеме дверцы, через который меня просунули в кабину, разумеется, уже не было. Мелкая снежная крупа сыпалась и сыпалась потихоньку через окошко, и я чувствовала ее холодные осторожные укольчики на ушах, на носу, в прорезях сомкнутых век…
Я проснулась от внезапно наступившей тишины и неподвижности. Машина остановилась на просторной поляне у развилки ущелья и бокового каньона с крутыми скалистыми склонами. С одной стороны доносилось сдержанное ворчание реки, которая текла здесь почти вровень с краем дороги — высота берега не превышала собачьего роста — с другой стороны я слышала оживленную болтовню — скороговорку быстрого ручья, впадающего в реку.
Я уже успела проголодаться, хотя ни мой сегодняшний хозяин Михаил, ни его друг Иосиф, ни его дядя Мухтар, кажется, и не помышляли об обеде. Правда, до середины дня еще далековато, но и от «завтрака» мы уже отъехали порядочно. Да и какой это завтрак? Люди сидели, конечно, за столом, полным всякой вкуснятины и неторопливо убирали ее в свои желудки, а я мыкалась туда-сюда перед раскрытой дверью комнаты, надеясь, что вспомнят и обо мне. Вспомнили, но поздновато. Не успела я проглотить и пару кусков, как меня потащили сначала в одну машину (ехать в город), потом в другую — в мухтаровскую «ласточку» (ехать в противоположную от города сторону). И вот теперь мы остановились здесь, в горах, и не так уж близко от человеческого жилья: тут уж мой нос не ошибается! Мужчины, окружили переднюю часть автомобиля, раскрыли настежь его смердящую пасть, озабоченно копаются внутри.
Вдруг я почувствовала, как те самые, давно знакомые, но никогда не видимые, чуткие беспокойные блошки весело запрыгали у меня в крови, поскакали наперегонки по всем жилкам и прожилкам, и легкая дрожь радостного волнения мгновенно охватила все мое тело — от верхушек ушей до кончика хвоста. Это был верный признак того, что в голове у моего нового хозяина зарождалась идея охоты. Таинственно-необъяснимые токи еще неокрепшей его мысли уже дошли до меня. Вот он поднял взгляд к скалистому гребню одного из высоких склонов узкого каньона, и я тут же выпрыгнула из машины. Только теперь, перехватив изучающе-мечтательный взгляд своего неугомонного друга, Иосиф начал о чем-то догадываться:
— Миша! Ты зачем, а? — с опаской спросил он.
— Время все равно девать некуда… — задумчиво протянул хозяин. — Мухтар тут не меньше двух часов провозится…
— А лицензия?
— Лицензия лежит у меня дома. Завтра ведь мы и так собирались на охоту. Правда, совсем в другое ущелье… А туры водятся и здесь. Я потом вышлю егерю свою лицензию из города.
— Эй, племянник! — начал Мухтар. — Кто же в такое время суток поднимается на туров, а? Надо ведь еще до рассвета, а? Так всех распугаешь.
— Занимайся, дорогой дядя, своим карбюратором и не беспокойся о нас. Не забывай, что мы не только охотники, но и альпинисты. И не просто альпинисты, а международные мастера спорта. Мы поднимемся к скалам так быстро, бесшумно и скрытно, как и не снилось самому знаменитому браконьеру.