Страница 20 из 27
– А ты, мой сын, ты должен помнить, что, когда сыну приходит время вооружиться, он мужественно и без колебаний берется за лук и стрелы. Тебе настала пора жениться – прими же, мужественно и без колебаний, жену под свою защиту. Будь ей хорошим мужем. Хороший муж не обращает внимания на невольные промахи и ошибки жены – а иначе ему суждено стать ненужным мужем, или пустопорожним холостяком.
Выслушав советы жене и после отцовского обращения ко мне Сэла опустилась на колени и горячо поблагодарила моего отца. Так мы сделались в тот день мужем и женой, а веселое брачное празднество длилось до поздней ночи.
По обычаю, я убил множество баранов и козлов, мясом которых, пока не завершилось празднество, жители деревни закусывали обильную выпивку из хмельных напитков.
Через несколько месяцев все мои родичи, да и все остальные жители деревни уверились, что Сэла – прекрасная жена. Они сердечно полюбили ее и всякий раз, как я отлучался из дома, с радостью дарили ей разнообразные подарки.
А у меня после продажи алмазов, привезенных из Нагорного города, или от Алмазной богини, скопилось так много денег, что я выстроил многоквартирный дом в несколько этажей и даже не помышлял о добыче новых сокровищ, хотя молодежь из нашей деревни уговаривала меня снова отправиться на поиски богатств, чтобы присоединиться ко мне в моих будущих путешествиях. Но я, конечно, не обращал внимания на их уговоры, потому что мне и так было вполне хорошо…
Ну а теперь, любезные слушатели, большое вам спасибо за внимание к рассказу о моем пятом путешествии. Рассказ этот еще не окончен, но ночь становится прохладной, а луна тускнеет, и я завершу его завтра вечером. Спокойной ночи, друзья!
Тут все мои слушатели допили остатки вина, немного потанцевали и спели, а потом с веселыми возгласами разошлись по своим домам.
День расставания с женой
Развлечения седьмого вечера
В седьмой вечер жители деревни собрались к моему дому около восьми часов. Они с нетерпением, но без шума и молча ждали завершения рассказа о моем пятом путешествии. Как только перед каждым из них поставили по бочонку вина, а мне поднесли самый большой…
…И как только я сел, по-обычному, в свое кресло, раскурил трубку и немного отвыпил…
…Развлечения седьмого вечера пошли своим чередом, или сложились в обстоятельный и страшный рассказ.
– Итак (сказал я), слушайте внимательно, друзья. Сегодня мне придется с прискорбием поведать вам об очень горестных событиях. Которые начались, когда я беззаботно жил в своем новом многоквартирном доме вместе с отцом, матушкой, братом, сестрой и женой.
Однажды утром, ровно через год после моей свадьбы с Сэлой, на нас обрушилось такое испытание, какого не выпадало мне до той поры, пожалуй, ни разу – хотя я побывал, как вы знаете, во многих рискованных путешествиях и опасных городах, дремучих чащобах и мрачных джунглях, простоял около двух лет недвижимым изваянием и встречался с кровожадными дикими людьми. Но это новое испытание было воистину ужасным – и для людей, и для животных, и даже для деревьев.
В тот день еще до рассвета, или около четырех часов утра, нашу деревню и окрестные пространства начали сотрясать зловещие знамения. Я, помнится, лежал в постели вместе с женой и уютно наслаждался предутренним сном. Но внезапно проснулся, разбуженный устрашающим и оглушительным шумом. А проснувшись, мгновенно заметил, что дрожит, словно живая, не только моя кровать с мелко трясущимся, как от страха, одеялом – дрожали, будто готовые рухнуть, даже стены, пол и потолок.
Опасливо приметивши эти знамения и чуть ли не до крови расцарапанный мелко трясущимся одеялом, я резко отшвырнул его, соскочил с кровати, подбежал к двери и хотел распахнуть ее, чтобы выглянуть наружу, да дверь так бешено тряслась, что к ней было больно прикоснуться. Отдернув руку от двери, я бросился к лампе с надеждой осветить комнату, но, едва я попытался поднять ее дрожащей рукой, она отлетела далеко в сторону с громким треском. Тут я без всяких колебаний ринулся в комнату отца. Ринуться-то я ринулся, а добраться не добрался – из-за неприкосновенно трясущейся двери передо мной и ходуном ходящего пола подо мной. Меня, всего дрожащего от незнания, как быть, сотрясали к тому же пол и страх, так что вскоре я словно бы поневоле был вытрясен из комнаты и шатко побежал в пристройку, а уж оттуда валко выпрыгнул на улицу.
Я выпрыгнул на улицу, где еще оглушительней слышался страшный шум, и помчался зигзагообразной побежкой вдоль деревни. Уличные деревья вокруг меня судорожно дрожали, земля подо мной трескуче тряслась, как бы готовая провалиться, а домашние животные неистово метались между домами. Я надеялся найти такое место, куда можно спрятаться от всеобщей тряски, и видел, что повсюду – кто шатаясь, кто зигзагами, кто кувырком – бежали тысячи жителей деревни, которые тоже хотели куда-нибудь спрятаться. Их всех повыгнали из домов такие же дроглые обстоятельства, как у меня.
Я так напугался в то утро, что забыл прикрыть наготу. А люди, домашние животные и дикие звери не могли оставаться в своих домах, на скотных дворах и в берлогах – они терялись до всеобщего ужаса в недоуменных догадках, что же это вокруг них творится, ошарашенно метались кто куда и сбивчиво натыкались все на всех.
В конце концов, или часам к шести утра, зловещие знамения достигли наивысшего предела. Оглушительный шум и трясучая дрожь обернулись невидимым вторжением каких-то неведомых нам существ. Мы окончательно отчаялись и лишились последних сил. Потому что даже небеса над нашими головами начали яростно содрогаться и прерывисто трепетать – от грохочущего грома и сверкающих молний. И вот, не в силах все это выносить, мы возопили о помощи. Немые гулко забормотали, у глухих отверзлись уши, а слепые устремили глаза к небу в ожидании помощи от Создателя. Петухи бешено кукарекали, слоны испуганно трубили, собаки в ужасе лаяли, лошади боязливо ржали, увечные торопливо удирали, козы бодали овец, ягнята копытили землю, а летучие мыши угласто метались по небу.
И даже каменные утесы невольно источали слезы. Но всеобщие лишения ничуть не уменьшались. Наконец, когда гром загрохотал так свирепо, а молнии засверкали столь ослепительно, что люди больше не могли оставаться на улице, я торопливо пробрался обратно в дом. Я юркнул под одеяло к жене, и мы с ней изо всех сил вцепились в спинку кровати, но кровать сотрясалась настолько неудержимо, как если бы через несколько секунд ей было суждено перевернуться. И хоть сама она не перевернулась, зато меня и жену нежданно вытрясла на пол – даром что мы цеплялись за ее спинку как одержимые, – и я сломал несколько ребер, а у жены треснула кость в левом бедре. С огромным трудом – боком-боком, будто крабы, – вскарабкались мы обратно на кровать, забрались под одеяло и притворились от страха, что спим.
Да спать-то было невозможно. И в кровати оставаться – из-за бешеной тряски – тоже было невозможно. И вот я спрыгнул на пол, а вслед за мной поспешно выскочила из кровати жена. Я подбежал к двери, и я рывком распахнул ее, и я торопливо, как спасаясь от погони, опять выбежал на улицу – вместе с матушкой, отцом, братом, сестрой и женой. А по улицам оголтело метались жители деревни, и мы принялись метаться так же оголтело, как они. Мы оголтело метались туда-сюда, или кто куда, пока вдруг не обнаружили, что трескучая тряска прекратилась, а бешеный шум утих. И каждый из нас устрашенно побрел домой. Потому что внезапно упокоенная деревня и затаившаяся повсюду мертвая тишина показались нам еще страшней, чем грохочущая дрожь с ослепительными молниями над головой. Полнейшее безветрие обернулось могильным безмолвием, трава встопорщенно замерла, на древесных ветках не трепыхался ни единый листок, а животные так обессиленно припали к земле, что не убежали бы, даже если б их стали убивать. И никто, конечно, не ведал, что все это случилось из-за моей жены Сэлы. В ознаменование прихода воинов, которых послала за ней Богиня алмазов.