Начало

– Ну, есть еще Истери, я родился неподалеку. Это очень маленькое местечко и поэтому все говорили «все пожитки людей из Истери могут уместиться под копной».

– Еще! Еще!

– Ну, город Чепсуорт, там делают горчицу и все считают, что там живут глупые люди, поэтому когда мы встречали кого-то из Чепсуорта, то обычно спрашивали, кто у них дует на горчицу, чтобы та не была такой жгучей и острой.

– Это тоже дразнилка? – спросила его Бетони.

– Конечно, чтобы подразнить и позлить человека. Похожая прибаутка о людях Скарне – говорят, что они, чтобы снять с веток груши, просто срубают само дерево.

– Еще! Еще!

– Боже, – сказал Джесс. – Я уже больше ничего не помню!

– Расскажи мне о Кеплтоне, Спрингзе. И обо всех местах, которые находятся там, за холмами.

– Не знаю, – сказал ей Джесс. – Я нигде не был дальше Скарне.

По мере того как Бетони подрастала, ей всегда хотелось знать, что находится там, за холмами, или за рекой, или в конце длинной дороги. Она увязывалась с Джессом повсюду: они ездили в Порше, чтобы забрать лес, на фермы, чтобы отвезти туда готовые ворота и штакетник для заборов, в Чепсуорт – купить гвозди, петли или инструменты. Но она никогда не просилась в поездку со своим прадедом Тьюком, хотя у того были дела в более отдаленных и интересных местах. Бетони желала путешествовать только со своим отцом. Без него ей было путешествие не в путешествие! Джесс всегда поражало и умиляло, что его худенькая, норовистая и умненькая девочка с ее острым язычком предпочитала его компанию любому другому человеку в мире!

– Если я буду шагать, шагать и шагать… то куда я в конце концов могу прийти?

– Ну, это зависит от того, в какую сторону ты пойдешь.

– Конечно, на юг! Никто никогда не отправляется на север, – ответила ему Бетони.

– Тогда ты придешь в Глостершир, – ответил ей Джесс.

– А после этого?

– В Уилтшир.

– А после этого?

– Если ты все еще будешь идти и нигде не остановишься?

– Да, так куда я приду?

– Об этом лучше знают в школе.

– Но сейчас каникулы, – заметила Бетони. – И потом, я все равно спрашиваю у тебя.

– Да, я понимаю, я надел сейчас на себя «умный» колпак, чтобы он помог мне думать.

– Ты что, ничего не знаешь? – удивилась Бетони. В ее голосе послышалось возмущение. – Ты что, не знаешь, что будет за Уилтширом?

– Дорсет! – радостно вспомнил Джесс. – Вот куда ты прибудешь! Цветочек мой, тебе следует быть осторожнее, ведь если ты будешь шагать с такой скоростью, то можешь оказаться прямо в море.

– В море? Но мы еще даже не добрались до Лондона!

– Да-а-а, ты права. Мы, действительно, еще не добрались до Лондона.

– Ну и где он? – спросила дочь, нахмурившись.

– Я не знаю. Где-то там. Тебе нужно спросить об этом твою мать.

– Море очень большое? – продолжала расспросы Бетони.

– Да, – сказал Джесс. – Большое, все говорят, что оно огромное.

– Оно больше, чем пруд Слингз?

– Конечно, пруд по сравнению с морем – просто лужа!

– Ты когда-нибудь плавал на корабле?

– Нет, и не хочу, – ответил ей Джесс.

– Но ты видел море?

– Видел ли я море? Ну, как тебе сказать.

– Ты его видел или нет?

– Нет, – сказал отец. – Но мне кажется, что твоя мать видела море. Ты должна спросить ее об этом. Она тебе все расскажет.

Но Бетони редко разговаривала с матерью. Она предпочитала беседовать с отцом, даже если его ответы не удовлетворяли ее.

Когда и остальные дети пошли в школу, он все реже и реже стал встречать их. У них была своя компания, и они в нем уже не нуждались. Поэтому Джесс ходил только в редких случаях, когда им овладевало неотступное желание увидеть поскорее своих ребят.

Дженни была на год моложе Бетони и долгое время оставалась ее тенью. У нее не было ни своих мыслей, ни желаний. Она была отражением Бетони, как луна является отражением света солнца. Но позже, когда Бетони проявила себя настоящим диктатором, Дженни отошла от нее и примкнула к Уильяму. Джесс видел, что происходит, и боялся, что Бетони будет страдать, ведь она реагировала так остро, все принимала так близко к сердцу. Совсем не похожа на обычных детей. Но Джессу не следовало беспокоиться, потому что младшие, хотя они и были все вместе и организовали свою группу из четырех человек, все равно считали Бетони своим предводителем. Они были похожи на маленькие стебельки, которые склонялись перед главным и большим стеблем, стоявшим посредине них.

Они собрались в группу, потому что их союз давал им силу, и еще потому, что они были одной крови, а Бетони сильно отличалась от них. Но она все равно могла их направлять в нужном ей направлении, защищать их, помогать осваивать школьную премудрость и даже иногда командовать ими во время игр. Только когда она слишком уж увлекалась ролью командира, тогда они покидали ее. Просто покидали и все, ожидая, когда она остынет и успокоится. Они почти никогда не были к ней несправедливы и не злились на нее.

Как-то зимой, в субботу, когда стояла противная мокрая погода, Джесс работал в мастерской и делал гроб. Он отвлекся от работы и увидел, что за ним напряженно, с бледным лицом наблюдает Бетони.

– Я не хочу, чтобы ты делал гробы.

– Кому-то нужно заниматься и этим, – ответил ей отец.

– Не ты! Только не ты! Обещай, что никогда больше не станешь делать гробы.

– Я не могу обещать тебе этого, – сказал он ей с улыбкой.

– Ты должен мне это обещать! – потребовала Бетони. Она повторяла это с таким нажимом, что у нее стал грубым голос.

– Ты мне должен обещать это! Ты должен!

– Нет, я не могу, – еще раз повторил Джесс. – Цветочек мой, ты не должна так со мной разговаривать.

Бетони развернулась и выбежала из мастерской, но через некоторое время вернулась туда со своими братьями и сестрой, как раз тогда, когда Джесс прибирал в мастерской. Она подвела всех к готовому гробу, который стоял у стены.

– Все посмотрите сюда! – приказала она. – Это для бедной мисс Шарпи. Она умерла в своем домике в Блегге. Они крепко-накрепко забьют ее там гвоздями и опустят в могилу, чтобы там ее съели червяки и разные жуки.

Дики, самый младший, начал плакать.

– Это еще не все, – заявила Бетони. – Подождите, я покажу вам еще кое-что.

Она схватила Дики за руку и потащила его с собой, подгоняя остальных ребят.

– Куда ты их тащишь? – спросил ее Джесс, преграждая путь.

– Показать им яму, которую вырыли для миссис Шарпи.

– Нет, вам там нечего делать! – сказал Джесс и заставил Бетони, чтобы она отпустила ручку малыша Дики.

Он отослал детей обратно в дом. Потом обнял Бетони и посадил ее на рабочий стол.

– Цветочек мой, тебе не стыдно, что ты так перепугала своих младших братишек и сестру?

– Нет! Мне совсем не стыдно.

– И тебе не жаль, что Дики так сильно плакал?

– Нет!

– Ну что ж, тогда мне стыдно за тебя. Большая девочка, тебе уже девять лет, и ты так пугаешь нашего малыша Дики… Я даже не могу тебе передать, как мне стыдно за тебя!

– А мне все равно – стыдно тебе или нет!

– Вот как? Бетони, тебе лучше уйти отсюда, потому что когда ты себя ведешь таким образом, я тебя не люблю. Не люблю совсем, ну ни капельки! Я лучше стану любить какую-нибудь чужую девочку!

Он продолжал прибираться, взял в руки щетку и начал сметать стружки. Он видел, что Бетони не сдвинулась с того места, куда он ее посадил. Она положила руки на колени, опустила голову так, что подбородок плотно прижался к груди. Джесс видел, что остатки ее протеста и возмущения все еще гнездились в плотно сжатых губах и раздутых ноздрях.

– Ты все еще не ушла? – пораженно поинтересовался Джесс у дочери. – Ну и напрасно, ты же знаешь, что мое слово крепко – я не люблю тебя, когда ты так капризничаешь. В чем дело? Тебе помочь сойти вниз?

Он вытянул вперед руки, пока не прикасаясь к девочке. Он ждал, когда она сдвинется с места. Когда Бетони увидела его руки, протянутые к ней, она начала рыдать. Губы задрожали, глаза распахнулись и потом плотно закрылись. Она стала такой маленькой. Бетони крепко прижалась к отцу, и ее руки обхватили его за шею.