Зов Амазонки

В местности Орельяна над Укаяли меня как-то познакомили с одним юношей, которого три года назад искусали страшные рыбы. Этот храбрый паренек ничего не боялся и решил искупаться в Укаяли, хотя знал, что ни один здравомыслящий человек не сделает этого, если не хочет погибнуть. Но не успел юноша проплыть и нескольких шагов, как вдруг пронзительно заорал. К счастью, поблизости находились в лодке люди, которые вытащили его из воды. Однако и за это короткое время напавшие на юношу рыбы успели вырвать у несчастного куски тела.

Это были пираньи, небольшие рыбы величиной с нашу плотву, гроза здешних вод, кровожадностью превосходящие акул. Они нападают огромными стаями и, говорят, способны за несколько минут обглодать человека до костей. Эти твари, погубившие много людей и животных, так хищны, что даже вытащенные из воды они все еще стараются своими острыми зубами отхватить у вас палец.

Искусанный ими юноша почти полгода находился между жизнью и смертью. Затем раны зажили, но несчастный потерял рассудок и часто заливается слезами.

Рыбы пираньи здесь, на юге, как и медведь гризли на севере, — традиционные герои всевозможных сенсационных историй. Каждый уважающий себя путешественник, побывавший в Южной Америке, считает своим долгом рассказать об этих тварях: либо поведать о каком-нибудь собственном приключении, от которого кровь стынет в жилах, либо, наоборот, подтрунить над преувеличенными страхами местных жителей. Когда английский писатель Питер Блемин писал свою остроумную книгу «Бразильские приключения», изданную в Польше перед войной, он избрал второй путь.

Что касается меня, то мне лично до сих пор не пришлось познакомиться с этими кровожадными рыбками, и, к счастью или несчастью, опасное искушение миновало меня.

Вода в Амазонке и Укаяли желтая и настолько мутная, что в ней ничего не видно. Все, что творится в глубинах реки, скрыто от глаз непроницаемой тайной. Заметить можно только дельфинов и рыб пираруку, иногда всплывающих на поверхность.

Спуская лодку в воду, вы легко можете наступить на огромного ската, который воткнет вам в пятку ядовитый шип. Порой в предвечерние часы из воды доносятся странные звуки, похожие на колокольный звон. Это поют усатые рыбы цилиндрической формы, похожие на сомов. Впервые я услышал их однажды под вечер, когда после бурного дня закат был особенно ярок. В воздухе и на реке стояла мертвая тишина — и вдруг я ясно услышал доносящийся из воды колокольный звон. Зазвонил сначала один колокол, за ним второй, потом третий… Звуки эти были разной тональности, будто звонили колокола и низкие, и высокие, вплоть до детских погремушек. Некоторые звуки доносились как бы издалека, другие раздавались вблизи — казалось, под самым челном, привязанным на берегу.

— Что это? — спрашиваю я у Педро и Валентина, не доверяя собственным ушам. — Неужели рыбы?

— Да, сеньор, рыбы, — отвечает Педро.

— И вы знаете какие?

— Знаем. Они называются корвины.

— Это еще вопрос! — резко протестует Валентин.

Педро не скрывает насмешливой улыбки, вызванной сомнением товарища.

— Он, — говорит Педро, указывая пальцем на Валентина, — хочет быть умнее всех людей. Только ума он занял у своей прабабушки. Видно, она ему и рассказала, откуда исходят эти голоса…

Валентин возмущенно отрицает, но Педро, обращаясь ко мне, говорит:

— Вы заметили, сеньор, какой храбрый наш Валентин? Вы видели, как он попятился, когда зазвучали эти звуки?

— Ну и что? — развеселившись, спрашиваю я.

— Прабабушка внушила его умной голове, что это поют духи. А Валентин все, что слышал от прабабушки, почитает священным.

Валентин хочет что-то сказать в свою защиту, но я прерываю их спор и велю обоим замолчать и не мешать мне слушать подводные звуки. Пение рыб так мелодично, что меня невольно охватывает волнение, какое я обычно испытываю в концертном зале. Я забываю о комарах, о солнечном закате. Как зачарованный прислушиваюсь и снова думаю о том же: сколько всяческих чудес таится в этих удивительных лесах!

Ихтиологам[66] знакомы подобные явления: поющие рыбы принадлежат к роду умбрина. Они водятся в морях и реках и от обычных рыб отличаются строением пузыря, внутри которого несколько камер. Воздух, попадая из одной камеры в другую, вызывает вибрацию стенок пузыря; так возникают звуки.

Девять, а то и десять месяцев в году во всем бассейне Амазонки идут ливни, и уровень воды в реках повышается до пятнадцати метров. Амазонка дважды в году взбухает и дважды опадает. В мае, когда вода в реке достигает самого высокого уровня, начинается наводнение, переходящее в потоп. Тогда вся страна представляет собой кошмарное зрелище: вода заливает леса Амазонки на сотни километров в глубину. А куда не достигает разлив рек, там дожди образуют болота и озера такой глубины, что в них утопают деревья высотой в несколько метров. Сущий ад! В эту пору человек и носа не может высунуть из своей хижины, которую он предусмотрительно построил на высоких сваях.

В сентябре все меняется. Дожди дают себе короткую передышку, вода спадает, реки обнажают белые пляжи, отовсюду слетаются птицы. Все дышит радостью, купаясь в солнечных лучах. Пищи кругом вдоволь: во время метания икры рыба идет такой густой лавиной, что ход ее слышен издалека и ловить ее можно без всякого труда, даже корзинами. Из рек выползают на берег громадные черепахи и откладывают яйца. Черепаховые яйца — излюбленное лакомство прибрежных жителей, которые собирают их по ночам.

Такая идиллия на Амазонке (если вообще слово «идиллия» применимо к дебрям) продолжается не больше трех месяцев — до ноября. В декабре снова наступает пора дождей. Вода снова прибывает. Снова человека одолевают всяческие заботы и хлопоты. Снова в сердце его закрадывается страх — страх гребца, сознающего, что он плывет на утлом каноэ по могучей, враждебной, полной тайн реке.

49. ЖАРА!

Уже четыре дня светит огромное, раскаленное солнце, и с каждым днем жара все больше донимает нас. Мучаются все — и люди и животные. Жара тяжелым камнем придавила мозг и мышцы. Утром встаем с головной болью. Хорошо бы лежать целыми днями, не двигаясь. Но такой роскоши мы не можем позволить себе: нужно идти в лес, нужно охотиться и собирать экспонаты для музеев.

На пятый день рано утром наша тройка — Долорес, Чикиньо и я (Чикиньо уже помирился с девочкой) — отправились в лес. Страшная жара обрушивается на нас. Сегодня, кажется, еще жарче, чем вчера!

От хижины до леса всего несколько десятков метров сплошного кустарника, в котором прорублены тропинки. Вдруг на повороте тропинки я сталкиваюсь, что называется, лицом к лицу с огромной ящерицей, длиною свыше метра. Ящерица грелась на солнце в каких-нибудь двух шагах. Неожиданная встреча испугала ее больше, чем нас. Гад вскочил на свои короткие ноги и помчался по тропинке с быстротой, достойной породистого рысака. Отбежав на расстояние, гарантирующее безопасность, ящерица остановилась и с любопытством оглянулась назад. Это ее и погубило. Одновременно с выстрелом ящерица подпрыгнула вверх и затем повалилась, корчась в смертельных судорогах. Она еще разевает свою страшную пасть, вооруженную острыми зубами, пытаясь схватить меня в последнем предсмертном усилии. Это был прекрасный экземпляр ящерицы тейю (Tupinambis teguixin). Кожа ее покрыта свинцово-голубоватой чешуей с белыми красивыми разводами.

Мы повесили трофей на куст в тени дерева, намереваясь забрать его на обратном пути. Вот мы и в лесу. Отовсюду несется птичий гомон. На толстом стволе дерева я заметил черного дятла величиной с ворону. Он яростно стучал клювом по коре и так увлечен был этим занятием, что не заметил нас. Ну что же, и он пригодится в моей коллекции. Грянул выстрел. Стук прекратился. Несколько мгновений птица сидела неподвижно, вцепившись в ствол. Затем упала, издав пронзительный предсмертный крик, похожий на боевой клич. Да, в лесах Укаяли жизнь и смерть сплетены очень тесно!

66

Ихтиологи — зоологи, изучающие рыб. — примеч. канд. географич. наук Е. Н. Лукашовой.