Оставленные

– Где же они? – простонала она.

– Хочешь знать, что я думаю? – спросил он, – Правда, хочешь?

– Конечно!

– Я думаю, что они на небесах!

– Ох, папочка! У нас в университете были помешавшиеся на религии, которые так говорили, но если им это так хорошо известно, почему же они не там?

– Возможно, па самом деле они были грешниками и поэтому упустили свой шанс.

– Так ты думаешь, что и мы тоже? – спросила Хлоя, возвращаясь на свое место.

– Боюсь, что так. Ты помнишь, как твоя мать говорила тебе о своей вере в то, что Иисус вернется и возьмет Своих людей прямо на небеса еще до их смерти?

– Помню, но она всегда отличалась от нас своей набожностью. Мне казалось, что ее немножко заносит.

– Ну и словечки у тебя!

– А что такого?

– Ее взяли на небо, Рейми тоже.

– Но ты на самом деле в это не веришь?

– Верю!

– Но ведь это такая же нелепость, как идея о вторжении марсиан.

Рейфорд решил перейти к обороне.

– Ну ладно, а что думаешь ты? Хлоя принялась убирать стол и повернулась к нему спиной.

– Я честно признаюсь, что не знаю.

– Ты считаешь меня неискренним? Хлоя повернулась к нему лицом. На нем было написано выражение сочувствия.

– Разве ты не понимаешь, папа? Ты склоняешься к наименее болезненной версии. Если бы нам нужно было голосовать, то я отдала бы свой голос за то, чтобы мама и брат были на небесах с Богом, сидели бы на облаке и играли на арфах.

– Ты хочешь сказать, что я тешу себя самообманом?

– Папочка, я совсем не порицаю тебя. Но согласись, что все это притянуто за уши.

Теперь Рейфорд по-настоящему рассердился.

– Как это притянуто за уши, если исчезают люди, а одежда остаетсз? Кто еще способен на такое? Раньше мы все валили на русских, говорили, что они изобрели какие-то новейшие технологии, лучи смерти, которые поражают только живую плоть. Но теперь больше не существует советской угрозы, и у русских тоже исчезают люди. И как это делается, как происходит отбор, кого взять, а кого оставить?

– Ты говоришь, что самое разумное объяснение – это, что Бог взял Своих и оставил остальных?

– Именно это я хочу сказать.

– Папа, я не хочу этого слышать.

– Хлоя, посмотри, наша семья – типичный пример того, что случилось. Если я прав, то вполне логично, что двое исчезли, а двое остались.

– Ты считаешь меня большой грешницей?

– Послушай, Хлоя. Кем бы ни была ты, но я – грешник. Тебя я не сужу. Если я прав, мы что-то упустили. Я всегда считал себя христианином, главным образом потому, что был так воспитан и не был иудаистом.

– И теперь ты заявляешь, что ты – не христианин?

– Я думаю, что христиане оставили нас.

– Выходит, и я тоже – не христианка?

– Ты – моя дочь и единственный оставшийся со мной член моей семьи. Я люблю тебя больше, чем кого-либо еще на земле. Но если ушли христиане, то я считаю, что никто из оставшихся – не христианин.

– Ты хочешь сказать, что это были своего рода суперхристиане?

– Да, просто подлинные христиане.

– Папочка, но в этом случае, что представляет собой Бог? Больной диктатор-садист?

– Осторожно, дорогая! Ты считаешь, что я не прав. А если я прав?

– Тогда Бог – злопамятный, мерзкий, подлый. Кто захочет отправиться на небеса к такому Богу? – Если там твоя мама и Рейми, то я хочу туда, к ним.

– Папочка, я тоже хочу быть вместе с ними! Но скажи мне, как это связать с любящим, всепрощающим Богом? Когда я ходила в церковь, я устала от бесконечных проповедей о том, какой любящий у нас Бог. Он ни разу не отозвался на мои молитвы, я ни разу не почувствовала, что Он помнит обо мне, заботится обо мне. Теперь ты говоришь, что у меня все было в порядке. А Он так не считает. Я не получила Его аттестата и была оставлена здесь. Лучше тебе думать, что ты не прав.

– Но если я не прав, то кто же прав, Хлоя? Где они? Где все?

– Ты ухватился за идею о небесах, потому что так тебе легче. Но мне от этой идеи только хуже. Я ее не принимаю, не хочу даже говорить о ней.

Рейфорд прекратил этот разговор и включил телевизор. Возобновились некоторые обычные программы, но он поискал сводку новостей. Его поразило, что он услышал странное имя нового румынского президента – Карпатиу, о котором он недавно читал. Он должен был прибыть в субботу в Нью-Йорк в аэропорт "Ла-Гардиа" и дать пресс-конференцию в понедельник, до выступления в ООН.

Итак, аэропорт "Ла-Гардиа" открыт. Предполагалось, что Рейфорд полетит туда в понедельник вечером, рейсом, на который уже были распроданы все билеты. Он позвонил в "Панкон".

– Хорошо, что вы позвонили, – сказал диспетчер, – я уже собирался сам это сделать. У вас не просрочена аттестация на семьсот пятьдесят седьмые?

– Я летал на них, но мне больше нравятся семьсот сорок седьмые, так что в этом году я не проходил аттестацию на пятьдесят седьмые.

– Тогда это все наши рейсы на конец недели. Придется взять кого-то другого. А вам нужно поскорее пройти аттестацию, чтобы у нас были возможности для маневра.

– Принято к исполнению. Когда у меня следующий рейс?

– Вы хотели в понедельник в Атланту и обратно в тот же день?

– На…

– На сорок седьмом.

– Прекрасно. Скажите, не найдется ли свободное место на этом рейсе?

– Для кого?

– Для члена семьи.

– Сейчас посмотрю.

Рейфорд слышал стук клавиатуры и смущенный голос.

– Пока я тут смотрю, я хочу сказать, что поступила просьба от члена экипажа на ваш ближайший рейс. Я думаю, она имела в виду, что вы полетите сегодня, из "Логана" в "Кеннеди" и обратно.

– Кто это? Хетти Дерхем?

– Сейчас посмотрю. Правильно.

– Значит, она назначена на рейс в Бостон и Нью-Йорк?

– Н-да.

– А я – нет, так что вопрос повис?

– По-видимому, так. А как бы вы хотели?

– Не понял?

– Я думаю, что она еще будет звонить. У вас есть возражения по поводу того, чтобы назначить ее на один из ваших ближайших рейсов?

– Ладно, но только пусть это будет не рейс на Атланту. Это будет преждевременно.

– Хорошо. Рейфорд вздохнул.

– Вообще-то возражений нет. Нет, подождем. Пусть будет, как будет.

– Я не совсем понимаю вас, капитан.

– Я хочу сказать, что если она будет назначена по обычному графику, то я не возражаю. Но не нужно заниматься специальной эквилибристикой, чтобы это произошло.

– Хорошо. Что касается рейса на Атланту, то, как будто, есть возможность устроить вам бесплатный билет. На какое имя?

– Хлоя Стил.

– Я записываю ее в первый класс, но вы знаете, если все билеты будут распроданы, ее пересадят на другое место.

Когда Рейфорд положил трубку, в комнату вошла Хлоя.

– Сегодня я не лечу, – сказал он.

– Это плохо или хорошо?

– Я освободился, могу провести с тобой больше времени.

– После нашего разговора? Я подумала, что ты не захочешь ни видеть, ни слышать меня.

– Хлоя, мы поговорили откровенно. Ты – моя семья. Я всегда буду думать о тебе. Я полечу в понедельник в Атланту рейсом туда и обратно. Я заказал и для тебя билет в первый класс, если ты хочешь.

– Конечно.

– Я только прошу тебя не делать одной вещи.

– Какой?

– Не отказывайся наотрез говорить о моей теории. Тебе всегда нравились мои идеи. Я не против того, что сейчас для тебя эта теория неприемлема. Мне слишком мало известно, чтобы я мог развить ее так, чтобы она была вполне рациональной. Но твоя мать говорила со мной об этом. Однажды она даже предупредила меня, что если я не уверен, что буду взят, когда Христос придет за Своими людьми, то не стоит мне шутить по этому поводу.

– А ты шутил?

– Конечно. Но больше не буду.

– Ладно, папочка. Я-то не шучу Просто я не признаю этого, вот и все.

– Это справедливо. Но не заявляй, что ты никогда не будешь говорить об этом.

– Ладно. Ну, а ты-то будешь говорить о теории вторжения из космоса?