Страница 36 из 70
«Необразованность, потребность впутаться, мерзавца, как Пестель, считать за человека… Меж тем с исчезновением декабристов исчез как бы чистый элемент из дворянства. Остался цинизм: нет, дескать, честно-то, видно, не проживешь».
«Всегда должна быть мерка порядочности, которую мы должны уважать, даже если и не хотим быть порядочными».
«Тирания есть монархия, имеющая в виду только пользу монарха (в противоположность монархии, имеющей в виду лишь пользу всеобщую), олигархия есть правление, имеющее в виду лишь пользу богатых (в противоположность правления аристократов, в смысле лучших людей), и наконец, демократия есть правление, имеющее в виду лишь пользу неимущих (об общественной же пользе не заботится никто из них)».
«Петр создал лучших людей из дворян и из доблести людей, подходивших снизу… Теперь идея Петра раздвинута бесконечно, и уже от народа требуют лучших людей. Но надобно, чтобы народ был в состоянии их выставить».
«У нас: те которые поддерживают цивилизацию (то есть гражданский порядок Европы), поддерживают, стало быть европеизм, то есть они западники. А стало быть, они должны поддерживать дворянство, ибо только дворянство было проводником европеизма».
«Народ обладает двумя идеями непосредственно: (1) православием; (2) монарха никогда не считает тираном, наиболее свободы. Он не понимает, как монарх может его бояться, а потому не дать ему всей возможной гражданской свободы».
«Свое цельное управление имеют лишь три нации: Англия, Россия и Америка».
«У Петра было одно создание — дворянство — (все остальное лопнуло). Теперь и дворянство порешили, что осталось — ничего».
«Честность и искренность нашего общества в высшем смысле, честность нашего юношества, идея и идеал прежде всего, вера в идею, земные блага лишь потом. В этом наше общество сходно с народом, и это его пункт соединения с народом. В народе много подлецов, но и подлец не говорит: так и надо, а воздыхает и чтит добродетель. А если есть изверги, то народ осуждает их».
«Страшный толчок ожидает общество: дорога в Сибирь, соединение с Сибирью, торговлю можно вызвать в 10 раз, а в бесплодных степях земледелие, усиленное скотоводство и даже фабрики. Россия, соединенная дорогами с Азией, скажет новое слово, совсем новое. Теперь лишь начинается».
«Идея Мальтуса о геометрической прогрессии населения без сомнения неверна; напротив, достигнув известного предела, население может даже совсем останавливаться… будет вернее последовать аксиоме, правда еще не доказанной, но лишь предрешаемой, именно, что территория может поднять ту численность населения, которая лишь сообразна с ее средствами и границами… Таким образом, многоземельные государства могут быть самые огромные и сильные. Это очень интересно для русских».
«Но может ли семинарист быть демократом, даже если б захотел того?»
«Образование начинается лишь тоже с известной густоты населения. Да и вся цивилизация. Тут должны быть твердые научные правила. Но способствует и характер народа: у немцев прежде образование, а потом уже политическая мысль, а у русских наоборот».
«Начинается этот зуд разврата».
«Война есть повод массе уважать себя, призыв массы к величайшим общим делам и к участию в них. Вы другого образа участия масс на равной ноге с интеллигенцией (управляющей массой по праву) не найдете для высших дел (для участия в высших делах). Кроме войны — везде царствуют ум, наука, сметка, талант, а масса беспрекословно должна слушаться, то есть жертвовать своей инициативой. Война вдруг выводит всех — и уже не интеллигенцией, а великодушием».
«Умирать вместе — это соединяет».
«Я вас не считаю честным литератором, г-н Суворин».
«Тургеневу недостает знания русской жизни вообще. А народную он узнал раз от того дворового лакея, с которым ходил на охоту («Записки охотника»), а больше не знал ничего».
«Для себя, свои права; для людей, права людей. В этом разница между словом Христа и словом социализма».
«К тому же жить так мало — вдруг все исчезнет!»
«А пойдут все брат на брата, а раздором лишь укореняется идея. Чем так твердо укрепилось лютеранство и разные секты в Европе, — тем что за них была кровь пролита».
«Насчет цензуры — три вещи запретить, остальные запрещать опасно и невыгодно».
«…лишение свободы есть самое страшное истязание, которое почти не может переносить человек… Вот на этом принципе и должна быть построена система наказаний, а не на принципе истязаний».
«Покоя нет. Будущность чревата. Что-то недоделанное в мире».
«Война, мечи расковать на орала. Ложная мысль. Загниет человечество в этаком мире. Надобен мир по-иному — Христов».
«До Христа и не перестанет война, это предсказано».
«Не могу представить сатану».
«У Иова: это потому, что дал Ты ему. Не слыхали ль вы этот голос, господа? Не раздается ли он и теперь. Социализм, Прудон. Какой вековечный голос!»
«Писатели-аристократы, писатели-проприетеры [собственники]. Лев Толстой и Тургенев — проприетеры».
«…общество имеет предел своей деятельности, тот забор, о который оно наткнется и остановится, этот забор есть нравственное состояние общества, крепко соединенное с социальным устройством его, способствующим делу».
«Но как странно: мы, может быть, видим Шекспира. А он ездит в извозчиках, это, может быть, Рафаэль, а он в кузнецах, это актер, а он пашет землю. Неужели только маленькая верхушечка людей проявляется, а остальные гибнут (податное сословие для подготовки культурного слоя). Какой вековечный вопрос, и, однако, он во что бы то ни стало должен быть разрешен».
«Лермонтов, дурное лицо, в зеркало. Байрон — жалкая хромоножка».
«Почему не кликнуть клич вновь по земле в память великого русского человека Александра Пушкина».
«…тут совсем не о акционерах дело, а просто о нескольких торжествующих жидах, христианских и нехристианских, вот этих-то я не могу перенести, и мне грустно».
«Нет такого прекрасного, чтоб не нашлось еще прекраснее, и нет такого дрянного, чтобы не нашлось еще дряннее».
«Я принадлежу частию не столько к убеждениям славянофильским, вернее, к православным, то есть к убеждениям крестьянским, то есть к христианским. Я не разделяю их вполне — их предрассудков и невежества не люблю, но люблю сердце их и все то, что они любят. Еще в каторге».
«Мы неограниченная монархия и, может быть, всех свободнее; таких народов (то есть сходных), как мы, только три. При таком могуществе императора — мы не можем не быть свободны».
«Безмерное самолюбие и самомнение не есть признак чувства собственного достоинства».