Записки диверсанта

— Вы, кажется, хорошо знали комбата Воронько? — спросили меня, — В бою за Столин его ранило.

— В каком он госпитале?

— Кажется, отвезли в Собычин.

— Да какой же там госпиталь?! Минут через двадцать мы с Володиным и Валуйкиным уже катили в Собычин. По той самой дороге, которую еще не так давно прочно блокировали ковпаковцы. Платона Воронько разыскали в одной из собычинских изб. Военфельдшер расположившейся тут тыловой части делала ему перевязку. Открытая рана кровоточила. Губы у Воронько были бледные, глаза усталые-усталые.

— Вы? Здравствуйте, — сказал он. — Вот, не повезло… В самом начале…

— Лежите спокойно. Все будет хорошо… Выйдя с военфельдшером в сени, я шепотом спросил, выдержит ли Воронько перевозку.

— Рана нехорошая, еще бы миллиметр-другой, и конец, — сказала военфельдшер. — Но везти можно. А кто вы? Служебное удостоверение успокоило девушку. Я попросил еще несколько часов позаботиться о поэте-диверсанте, лично взорвавшем четыре эшелона, три вражеских танка, пять автомашин и одиннадцать мостов.

— Мне нужно связаться с железнодорожниками, товарищ военфельдшер, организовать немедленную эвакуацию Воронько в Киев.

— Все сделаю, товарищ полковник! Все! Она неотлучно просидела возле постели Платона до моего возвращения. Воронько со всеми предосторожностями перенесли в сани, доставили в Олевск и оттуда первым же составом повезли в Киев. Обидно было, что соединение Вершигоры лишилось такого замечательного диверсанта. Очень обидно! В соединении Грабчака Заканчивая обследование действий партизан на дороге Коростень — Сарны, я получил известие об окончательной ликвидации Центрального штаба партизанского движения и новый приказ Строкача: выехать под город Городницы, в соединение A. M. Грабчака, установить боевые качества соединения, изложить соображения о возможности его дальнейшего использования.

— Стой! Пропуск! — раздался громкий оклик. Повозочный остановил лошадь. Я откинул тяжелый ворот тулупа. Слева от саней — нетронутая, сверкающая белизна зимнего поля, справа — неподвижный, склонивший до сугробов отягченные снежными пластами зеленые лапы еловый лес. От елей отделились две фигуры в белых маскхалатах с автоматами. Из-под капюшонов маскхалатов виднелись козырьки зимних шапок. Такие шапки с козырьками, по рассказам, носили бойцы Грабчака. Я назвал пароль, услышав отзыв, сказал, что ищу штаб. Один из партизан сел боком на сани рядом с повозочным; — Вон за той елочкой сворачивай, и в лес! За "той елочкой" обнаружилась дорога не дорога, но довольно ровная просека, и этой просекой сани медленно поползли в глубь чащи… Провожатый доставил прямехонько к большой землянке командира соединения. В землянке находилось пять или шесть человек, все в военном, в меховых безрукавках, не разберешь, кто же из них Грабчак. Заметив, что я перевожу взгляд с одного командира на другого, один из военных, среднего роста, сухощавый, с глубокими складками возле губ, настороженный, представился:

— Майор Грабчак. С кем имею честь?.. Я назвал себя. Выражение настороженности исчезло с обветренного лица командира соединения:

— Проходите, проходите, товарищ полковник! Давно ждем. Из Киева сообщили, что едете.

… 17 января 1943 года два транспортных самолета полка Гризодубовой поднялись с подмосковного аэродрома и взяли курс на озеро Червоное в лесах Белоруссии. На борту самолета находились хорошо подготовленные для действий в тылу врага десантники, в основном бывшие пограничники. Командир группы, ее комиссар и начальник штаба тоже были пограничниками. Группа приземлилась на костры Ковпака на льду озера Червоного. С этого и начинается история партизанского соединения Андрея Михайловича Грабчака, известного в народе под именем Буйного: таким псевдонимом Андрей Михайлович подписывал листовки, которые разбрасывались и расклеивались в оккупированных городах и селах. Первое пополнение в группу поступило из при-озерского села Ляховичи: жители провели добровольную мобилизацию и привели к десантникам семнадцатилетних и восемнадцатилетних парнишек. Во главе «депутации» стоял древний ляховичский дед.

— Ты, командир, не гляди на наши лапти! — сказал дед Грабчаку. — Ты в глаза ребят гляди! Они, внуки мои, не подведут. Только дай им, чем фашиста бить! «Новобранцам» велели нарезать из парашютного шелка портянки, обернуть как следует ноги, и выдали автоматы:

— Пройдете обучение — примете присягу! Потом в отряд влилась группа диверсантов под командой старшего сержанта Вячеслава Антоновича Квитинского. Квитинский был артиллеристом, в начале войны попал в окружение, с такими же смельчаками, как сам, ушел в белорусские леса, участвовал в засадах на гитлеровцев, вступил в один из партизанских отрядов, а когда тот был разбит в бою, возглавил группу уцелевших бойцов и действовал самостоятельно. В начале марта отряд Грабчака появился под Олевском, пустил под откос два фашистских эшелона. В отместку гитлеровцы налетели на село Юрлове, подожгли его, убили несколько жителей, а остальных собрались угонять в Германию. Крестьяне сообщили о беде Грабчаку. Партизаны устроили засаду, часть карателей перебили, часть обратили в бегство, захваченное у врага оружие раздали освобожденным юрловчанам, посоветовали им создать собственный партизанский отряд. Крестьяне так и поступили. Юрловский отряд постепенно окреп, принимал участие в боях с гитлеровцами, совершили две диверсии. Эхо взрывов на железных дорогах и пулеметных партизанских очередей расходилось далеко в лесу, " Грабчаку тянулись и тянулись люди… К моменту нашего приезда соединение состояло из пяти отдельных отрядов, организованных наподобие погранзастав, и кавалерийского эскадрона, державшего под седлом отбитых у гитлеровцев чистокровных скакунов. В отрядах и эскадроне служили и русские, и узбеки, и белорусы, и туркмены, и казахи, словом, оно оказалось многонациональным. На счету соединения было 106 пущенных под откос вражеских эшелонов, бронепоезд, немало автомашин противника с солдатней и грузами, подорванные мосты, в том числе уже упоминавшийся мост вблизи Олевска, уничтоженный с помощью торпеды. Я вспомнил пареньков, встреченных по дороге к Перге.

— Скажите, верно, будто вы советовали жителям Юрлова не скрывать ни численности вашего отряда, ни путей вашего отхода? — спросил я Грабчака и его комиссара Н. М. Подкорытова. Командир и комиссар переглянулись:

— Да, было такое… — весело ответил Подкорытов — Понимаете, важно было показать людям, что мы сюда пришли надолго и будем хозяевами. Мы ж себя даже не отрядом, а погранзаставой называли.

— Тоже не случайно, — вставил Грабчак-Народ по традиции привык пограничникам во всем помогать!

— Точно! — продолжил комиссар. — Эту традицию мы и хотели воскресить! А еще — хотели показать, что приковали врага к коммуникациям и не боимся его. Пусть идет по следу. Ему же хуже: в засаду попадет.

— И все же вы рисковали… " — Ничуть, товарищ полковник! — живо возразил Грабчак. — Охраняя дороги да поднимая паровозы, противник не может бросить против партизан крупные силы. А мелкие подразделения уничтожать не трудно. Мы ж не сидели и не ждали, когда догонят, мы кое-какие меры предпринимали: профессионалы все-таки!

— Значит?..

— Значит, били немца там, где не ждал. И на мины враг нарывался, и на засады напарывался, быстро отучился наши следы вынюхивать. Но у нас претензии к штабу есть, товарищ полковник!

— В чем?

— Мало даете тола и мин. Приходится очень много времени и сил тратить на добывание взрывчатки. Больше, чем на использование! А между прочим, чем больше мин мы ставим и подрываем эшелонов, тем меньше у фрицев возможностей для проведения карательных операций! Они тогда дни и ночи, как псы, у железных дорог сидят, подступы к ним охраняют да завалы из вагонов и платформ растаскивают. Зато чуть снизишь диверсионную активность — наглеют, даже прочесами занимаются! Николай Михайлович Подкорытов поддержал командира:

— Без мин и взрывчатки — беда! Ведь их широко использовать можно! И, смеясь, рассказал, как применяли они минно-подрывную технику для устройства разного рода сюрпризов: то денежный ящик заминируют, то «посылку» пошлют, то, зная пристрастие оккупантов к куриному мясу, пожертвуют каким-нибудь курятником… Особенно отличался смелостью и умением применятьминнуютехникукомандиротряда "Красный фугас" В. А. Квитинский. В городе Городница располагался гарнизон немцев, который часто беспокоил партизан. Было решено уничтожить этот гарнизон не вступая с ним в бой. Нашли двух крестьян, которые согласились на площади напротив школы, превращенной в казармы, продавать кур. Один крестьянин испугался, а второй поехал. Он с подводой остановился напротив нужного здания. Солдаты, увидев товар, бросились к подводе. Крестьянин, сказав, что у него важный заказ, взял несколько клушек и поспешил скрыться. Немцы на-бросилиь на кур. К ноге одной из них была привязана чека взрывателя. Сработал 50 килограммовый заряд, от которого пострадало много солдат. Гарнизон решено было эвакуировать, но пути эвакуации партизаны также успели заминировать. Таким образом вывозить гарнизон пришлось самолетами. Рассказали и о подпольной работе в Олевске, где смело действовал партизан-пограничник Семей Андреевич Апарнев. Кроме соединения A. M. Грабчака, мы посетили в то время и соединения Каменец-Подольской области, которыми командовали С. А. Олексенко, А. З. Одуха и Ф. С. Кот. Это происходило уже в середине февраля. Действовали названные соединения в основном в тактической зоне обороны противника, оказывали непосредственную помощь частям наступающей Красной Армии, а до этого удачно проводили операции на железной дороге Шепетовка — Тарнополь, которая приобрела исключительно важное значение после того, как гитлеровцев вышибли из Киева. Разрушая небольшие мосты, широко применяя мины замедленного действия, партизаны с сентября сорок третьего года не позволяли гитлеровцам осуществлять по этой дороге сквозное движение, а при отступлении не дали оккупантам возможности сильно разрушить ее. После отступления противника на участке Шепетовка — Тарнополь остались неподорванными все рельсы, сохранился ряд мостов и станций. Оккупанты не сумели вывезти, бросили на станциях горы зерна, сахарной свеклы и других продуктов. Начиная с лета, партизаны нанесли противнику огромный урон, главным образом в паровозах, вагонах, платформах, боевой технике и выведенных из строя во время перевозки солдатах и офицерах. Сами партизаны потерь при этом почти не понесли. Зато очень тяжело пришлось партизанским соединениям в открытых боях с врагом. Мне пришлось стать свидетелем одного такого боя — за Изяславль. Утром 16 февраля, когда мы подъезжали к Изяс-лавлю, партизаны двенадцати отрядов численностью около двух тысяч трехсот человек, действуя совместно со стрелковым полком Красной Армии, ворвались после артподготовки в город и вели бой на улицах. Противник дрался ожесточенно. Узнал от раненых, где ближайший командный пункт. Добрался до окраины города, до полуразрушенной хаты, среди командиров сразу узнал Степана Антоновича Олексенко. Замечательный это был человек, скромный, мужественный командир и опытный партийный вожак, возглавлявший подпольный Каменец-Подольский обком партии, обком, который нигде и никогда не конспирировался, а стоял во главе вооруженной партизанской борьбы и вынуждал конспирироваться оккупантов и их прислужников. Не виделись мы месяцев восемь. Олексенко, как мне-показа-лось, осунулся, загорел.