Страница 47 из 56
В Романове Жуковский встретил своих старых товарищей — бывших членов Дружеского литературного общества — братьев Андрея и Паисия Кайсаровых, которые служили при штабе Кутузова: Паисий, полковник, был адъютантом Кутузова, Андрей, майор, — директором походной штабной типографии, в которой печатались приказы, листовки и летучая газета «Россиянин». Кайсаровы помогли Жуковскому прикомандироваться к штабу.
В начале сентября Жуковский послан был в Орел нарочным к губернатору Петру Ивановичу Яковлеву. 10 сентября Маша, которая с матерью и сестрой жила в это время в орловском доме Плещеевых на Нижнедворянской улице,[106] записала в дневнике: «Вдруг наш добрый Жуковский явился из армии курьером к губернатору в 7 часов вечера. Этот бесподобный вечер никогда не забудется… Было очень много гостей, все приходили его смотреть, он нас успокоил много насчет дурных слухов, которые у нас носились… Он приехал к губернатору, чтобы ему рассказать, что сюда в Орел привезут пять тысяч человек раненых; тридцать будет стоять у Плещеевых в доме и мне готовить для них корпию и бандажи».
Маша пишет, что гости «восхищались казацким кафтаном Василия Андреевича», приглашали его к себе.
В Орле он встретил и Авдотью Петровну Киреевскую с мужем — они тоже жили в доме Плещеевых. В Орле были Вендрихи — соседи Буниных по Мишенскому, Губарев — один из товарищей Жуковского по пансиону. Из московской знати тут спасались от французов Шереметевы, Щербатовы, кто-то из многочисленной фамилии Голицыных, какой-то Трубецкой, Сокольницкие, Боборыкины, Гедеоновы, Клугины и прочие. Все они не давали Жуковскому прохода, расспрашивали его о положении «на театре военных действий», и их можно было понять, так как слухи, часто странные и нелепые, были в Орле чуть ли не единственной информацией о войне.
18 сентября Маша отмечает в дневнике: «Привезли раненых солдат; эти несчастные гораздо жальче, чем вообразить возможно. Они терпят всякую нужду и даже надежды мало, чтоб им было хорошо когда-нибудь. Из 180, которых привезли, в одну ночь умерло 20! Невозможно вообразить без ужаса состояние тех, которые провели эту ночь в одной горнице с умершими. И всё это терпят они за нас!»
Сестры Протасовы вместе с матерью, Авдотья Киреевская с мужем — все принялись ухаживать за ранеными, которых разместили в доме.
23 сентября, как пишет Маша, привезли пленных «мародеров»: весь город собрался смотреть на их бесславный парад. Первую партию пленных сопровождал двоюродный брат Маши и Саши Александр Павлович Протасов. Большая часть французов шагала пешком, некоторых везли в телегах. Все они были в рванье, среди них было много раненых. Всего в Орел привезли 1175 французских солдат и 24 офицера, в том числе двух или трех генералов. «Мародеры» своим несчастным видом вызывали жалость. «Один офицер, — пишет Маша, — совсем без рубашки, а другой три месяца не переменял ее. Маменька послала им завтрак и рубашек». Пленных поселили в специально выстроенных сараях.
Жуковский целый месяц занимался в Орле устройством госпиталей, делал кое-какие закупки для армии, в частности — сукна. Иногда ему удавалось и отдохнуть — погулять с родными в парке у слияния Оки и Орлика, посидеть за чаем и неторопливой беседой на широком балконе плещеевского дома. Он успел даже съездить к Плещеевым в Чернь.
Екатерина Афанасьевна искренне заботилась о нем, старалась выказать ему свое расположение. И 10 октября сама сделала запись в Машиной дневнике: «День памятный в наших горестях: Жуковский, добрый наш Жуковский опять поехал в армию».
…В Романове чуть ли не в первый день возвращения Жуковского из Орла Андрей Кайсаров сказал ему:
— Пусть тебе твой калмык оботрет лиру от пыли: еще помнит она, верно, звуки «Песни барда»?
— Ты прав, брат, — в тон ему ответил Жуковский. — Пора.
В свободное время он стал открывать свою черновую книгу — небольшой альбом в зеленом кожаном переплете и с медной застежкой — здесь он не только писал, но и рисовал. В ней пока заполнены были всего три листа. На четвертом появилось название нового стихотворения: «Кубок воина» — так Жуковский начал свою большую элегию-оду «Певец во стане русских воинов». И потом, двигаясь вместе с армией вслед за отступающими войсками Наполеона, Жуковский работал над этим произведением, прочитывая Кайсаровым и другим штабным офицерам очередные строфы.
Дух победы, вдохновенная уверенность в непобедимости русского народа окрыляли эти строки. Множество конкретных героев войны изобразил в них Жуковский, назвав их по именам: тут прежде всего Кутузов, а затем Витгенштейн, Коновницын, Ермолов, Раевский, Багратион, Платов, Фигнер, Давыдов, Сеславин, Кутайсов, Орлов и много других. «Певец» поднимает кубок и «чадам древних лет» — он словно видит летящие над шатрами военного лагеря тени Святослава, Дмитрия Донского, Петра Великого, Суворова… И может быть, самые сердечные слова певец обращает к родине:
Уже первые варианты стихотворения разошлись по армии в списках: оно не просто имело успех, оно захватывало, воодушевляло, воспламеняло в сердцах воинов мужество и тем самым помогало общему делу изгнания врага.
Двадцатилетний боевой офицер И. И. Лажечников[107] отметил в своих «Походных записках» 20 декабря 1812 года: «Часто в обществе военном читаем и разбираем „Певца во стане русских“, новейшее произведение г. Жуковского. Почти все наши выучили уже сию пиесу наизусть… Какая поэзия! Какой неизъяснимый дар увлекать за собою душу воинов!.. Довольно сказать, что „Певец во стане русских“ сделал эпоху в русской словесности и — в сердцах воинов!»
Но не только стихи писал в этом походе Жуковский. Однажды квартирьеру главного штаба майору Ивану Никитичу Скобелеву[108] было поручено написать деловую бумагу. Скобелев, офицер, выслужившийся из солдат, был храбрый воин — при Бородине он потерял руку. Он был замечательный рассказчик, общительный и живой человек, но никогда не писал никаких бумаг. Он чуть не целую ночь просидел за столом, взмок от бесплодных усилий и, наконец, обратился к Жуковскому:
— Выручи, голубчик! Чего тебе стоит…
Жуковский охотно пришел ему на помощь и составил нужный текст. Скобелев отправился к фельдмаршалу, надеясь, что тем дело и кончится. Но Кутузову бумага понравилась настолько, что он тут же дал Скобелеву второе такое же поручение. Скобелев опять к Жуковскому… До самой Вильны писал поэт штабные бумаги, за которые Кутузов прозвал Скобелева «Златоустом». Но после сражения под Красным Жуковский заболел и, конечно, не мог больше поддерживать писательскую славу приятеля. Тот во всем признался Кутузову.
106
Плещеевы в это время оставались в Большой Черни.
107
Лажечников Иван Иванович (1792–1869) — автор исторических романов «Последний Новик» (1831), «Ледяной дом» (1835), «Басурман» (1838) и других.
108
Это дед генерала М. Д. Скобелева, завоевателя Хивы (1875) и героя русско-турецкой войны на Балканах в 1877–1878 гг. Интересен тот факт, что впоследствии И. Н. Скобелев взялся за перо — Белинский отметил его отчет о праздновании 25-летия окончания войны («Письмо из Бородина от безрукого к безногому инвалиду») как «безыскусственный, но сильный сердечным красноречием». Дальнейшие попытки И. Н. Скобелева писать прозу были неудачны.