Страница 21 из 103
Высота шесть тысяч, уже час, как мы в воздухе. Взлетели все, неполадок не случилось, и мы строим чёткие девятки, все шестьдесят три, семь девяток. Ярко светит луна. Почему-то над облаками она светит ярче чем внизу, неверным светом обливая гигантские плоскости. Я бросаю взгляд на Полярную звезду, затем на стрелку компаса, всё точно…
Два часа, пора меняться. Сменный экипаж занимает свои места, мы идём в каюту. Стрелок-радист ставит кофе. Это для меня. Остальные пьют чай. Экипаж у меня русский. Вообще я, кажется, единственный немец на всём фронте. Наконец мой напиток готов, остальные уже лежат на койках, жадно пью, затем тоже ложусь, невидящим взором уставившись в стену… незаметно пролетает время, наши два часа. Второй пилот сдаёт вахту, я опять в кресле. Неполадок не замечено, всё в норме… Через час появляются первые, ещё неверные лучи солнца, и наконец из темноты проявляются силуэты самолётов. Величественная и грозная картина! Чудовищные в своей красоте летающие монстры идут в чётком строю. Замечаю впереди разрыв в облаках, и когда мы проходим его, бросаю взгляд вниз — там внизу ещё земля. Так и должно быть… Пересменка. Отдых… Средняя скорость — четыреста километров. Скоро подход к цели. Можно идти быстрее, но скорость нам понадобиться, когда будем уходить назад. Мелькают внизу очертания острова. Отклонение составило всего полградуса. Великолепно для такого маршрута! Даю команду приготовиться. Великолепно — над Токио плотный облачный фронт! Это даст нам возможность бомбить с более низкой высоты, чем я рассчитывал, что прибавит точности, но в то же время увеличит риск поражения от зенитного огня… Даю команду рассчитать сброс при увеличении скорости до пятисот километров в нижней точке качели. Штурман даёт команду. Всё, теперь командует он. Сигнал, я перевожу машину в пологое снижение. И вот она пробивает слой облаков. В наушниках команда: «Дорожка!» Я держу машину строго, без рысканья, слышен хлопок пиропатронов, открывающих люки. Толчок: пошли наши пять тонн подарков для Микадо вниз. Триста пятнадцать тонн фугасов и зажигалок для деревянно-бумажного Токио — это что-то… Штурман включает фотокамеру. Чтобы зафиксировать результаты. Остальные самолёты эскадры так же освобождаются от груза. Штурвал на себя, полный газ. «Мессершмит» послушно лезет вверх, освобождённый от груза бомб и части топлива, он не в пример охотнее чем в начале набирает высоту, я доворачиваю машину на обратный курс, всё время набирая высоту. Далеко позади и ниже появляются дымки — очнулась ПВО. Поздно, самураи! Поздно! Теперь нас не догнать! Мы уже на восьми тысячах, все шестьдесят три. Впереди — Владивосток!.. За двести километров от него нас встречают истребители, плавно покачивая крыльями в знак приветствия. Вперёд выходит «Хейнкель-МиГ» и занимает место лидера. Он проводит нас на аэродром, где мы совершим промежуточную посадку и дозаправимся, перед тем как вернуться на базу. А вот и он — уютно расположился в излучине Амура. Аккуратно прицеливаюсь и захожу на посадку. Толчок, перевожу винты на реверс, торможу. Наконец машина замирает. Это нечто…
Хорикоши Дзиро. Инженер авиазаводов Мицубиси
…С чувством надвигающегося общего краха я читал сообщение об атаке зажигательными бомбами беднейших кварталов Токио, которая была проведена утром восьмого октября. Ужасающий налет с использованием зажигательных бомб был только первым в серии новых атак. Мне сообщили, что центр города превратился в пепел, погибли и пропали без вести более 83 000 человек. Ранены и обгорели десятки тысяч людей.
Потом настала очередь Нагой. Десятого октября «Мессершмиты» сбросили на город десятки тысяч зажигательных бомб. Повсюду возникли огромные пожары, которые беспрепятственно поглощали хрупкие деревянные дома и другие здания. К счастью, население города избежало участи токийцев. Относительно малая площадь города позволила жителям Нагой быстро бежать от надвигающегося огня. Число погибших было относительно невелико.
Было очевидно, что теперь «Мессершмиты» будут наносить по нашим городам именно такие удары.
Оберштурфюрер Вилли Хенке. Бзура. Бойня
«В настоящее время превосходство германских вооруженных сил в Польше является таким огромным во всех областях, что польская армия будет разбита в скором времени. Я сомневаюсь, чтобы этот быстрый успех мог быть достигнут через год или два. Англия и Франция вооружили бы своих союзников настолько, что подавляющее техническое превосходство германских вооруженных сил не было бы столь очевидным. Я понимаю, дуче, что я вступаю в борьбу не на жизнь, а на смерть. Моя собственная судьба не имеет никакого значения, но я также знаю, что нельзя вечно избегать такой борьбы и нужно после холодного расчета выбрать момент для сопротивления с тем, чтобы обеспечить успех. Я твердо верю в этот успех, дуче».
Эти слова написал наш великий Фюрер Адольф Гитлер своему соратнику по борьбе Бенито Муссолини после окончания битвы на реке Бзуре. Сейчас во всех учебниках по истории, издаваемых на территории Союза это преподноситься как великая победа, после которой был сломлен хребет польской армии. Как победа, положившая начало конца расы польских недочеловеков. На самом деле это было не сражение, это была бойня. Польские части армии «Познань» восточнее Варшавы были окружены, в ночь 21 сентября остатки польских войск капитулировали. В тяжелейших боях на реке Бзура поляки потеряли около 170 танков и бронеавтомобилей. Нами было захвачено 120 000 пленных, 320 артиллерийских орудий, 40 танков, 130 самолетов. Ни один польский самолёт не смог взлететь в воздух, потому что там сотнями без перерыва кружили наши и русские самолёты. Тысячи орудий уничтожали всё на своём пути, открывая огонь при малейшем признаке сопротивления, полковые орудия шли в первых рядах наступающих танков и пехоты. От отчаяния враг бросался в кавалерийскую атаку, лава всадников размахивая шашками и палашами, горланя во всё горло свой боевой клич, неслась навстречу пулемётам и танкам, у которых оказалась далеко не фанерная броня. Жестянки 7-ТР мы прозвали «заготовкой для консервов» — сверхмощная пушка 8 и 8 пронизывала их насквозь, зачастую вырывая кормовой лист вместе с двигателем. Новейшие подкалиберные снаряды сорокапятимиллиметровых «БТ-7» ненамного уступали нашим калибрам по поражающей способности. Литые башни немногочисленных «Рено» прошивались ими с километра, в то время как короткоствольные пушки поляков могли вести прицельный огонь с вполовину меньшей дистанции. Воющие «Юнкерсы», переворотом через фонарь идущие на цель, пронзительный свист русских «Петляковых», гоняющихся уже и за одиночными солдатами. Вот отличительная черта этой бойни… Надо отдать им должное — они пытались сопротивляться. Но чем? Представьте, что вы сидите в окопе и ждёте врага. Вас убеждали, что сейчас на вас они тучами попрут на деревянных боевых устаревших машинах, что пехота пойдёт чётким строем, дожидаясь вашей пули, что противник не будет прятаться, а тупо ждать, пока вы его убьёте. Что у немцев нет снарядов для пушек, что ваши доблестные лётчики на самых могучих самолётах прикроют вас с неба. Что через неделю уже вы будете брать Берлин и да здравствует Польша от можа до можа…
Вместо этого вы ещё только берётесь за лопату, чтобы выкопать окоп, как вдруг на вас с ужасающим рёвом сверху падает что-то жуткое и швыряет бомбами, уносящими в небытие половину ваших товарищей. Следом налетают опять огромные самолёты, стреляющие пулями величиной с огурец. Вашей доблестной авиации не видно, зато вы замечаете пьяных панов в лётной форме. Похваляющимися подвигами, которые они будут совершать, вот только сейчас допьют бутылку и полетят. Пьют они до тех пор, пока не появиться возможность сбежать в тыл или дезертировать. Самолёты их, никчёмность которых перед теми, что царят в небесах, даже вы видите своим неопытным взглядом, весело догорают на изуродованных полевых аэродромах. Когда улетают самолёты врага и вроде бы наступает передышка, вступает в действие артиллерия противника. Ничего подобного вы не могли себе представить в самых страшных снах — высоченные султаны огня и дыма, сносящие высокие мачтовые сосны, верещание осколков, сбривающих на корню траву, стоны и крики тех, кто уцелел под бомбёжкой, а сейчас расстаётся с жизнью. Вы оглушены, контужены, ваши глаза запорошены пылью. Лёгкие разрываются от воздуха, пропитанного ядовитым запахом взрывчатки, от едва наметившейся линии окопов не осталось и следа. Местность вокруг напоминает лунный пейзаж, одни воронки и выжженное дотла поле, кое-где видны останки ваших товарищей. Вы с ужасом видите, что остались одни, что все ваши солдаты погибли. А затем начинается самое жуткое: грохот моторов, шлёпанье гусениц. Из-за остатков леса выползает плюющееся огнём чудовище, какой-то монстр. Вы берёте винтовку и пытаетесь стрелять, как вас учили. Целитесь в гусеницы, в башню, в смотровые щели… Всё бесполезно. Там не фанера, как вам лгали. Там настоящая крупповская или уральская броня. Кажется, что вы слышите издевательский смех врага, сидящего за неуязвимой защитой. Если повезёт, то вы увидите, как ваша пуля вспышкой рикошета уйдёт в небеса, если нет — это ещё страшнее. Вот танк прибавляет скорость, наползает на бруствер, на мгновение замирает и последнее, что вы слышите в своей жизни, это шум включаемого тормоза и скрежет шестерёнок — через мгновение вас размажет по земле вращающимися на месте гусеницами, либо до этого вас прошьёт навылет тяжёлая пуля из башенного пулемёта. Никто не будет стрелять по одиночному бойцу из пушки, снаряд стоит дороже одного солдата…