Страница 3 из 45
К милиционеру подошла гражданка в болгарской дубленке, в такой, как Катька Сережке достала, только дамской, в руке авоська с надписью «Аэрофлот», у Анютки таких две штуки - Сережка привез.
Подошла серьезно, как по делу. Сказала строго:
- Запишите мой адрес... Я все видела... Это убийство...
И сказала адрес, мельком взглянув на Анютку. И от этого взгляда Анютка поняла, что пропала.
Милиционер записал адрес, спросил:
- Еще кто?
- Меня запишите,- сказал дяденька в каракулевой шапочке пирожком. Шапочка такая смушковая и воротник такой же на синем пальто. - Запишите, - повторил дяденька и, нехорошо усмехнувшись, добавил: - Больно разъездились...
Инспектор тронул Анютку за плечо. Анютка сжалась: «В тюрьму?!»
- Водитель, отведите машину на резервную зону. Водитель, слышите?
- Шок у нее,- громко сказала гражданка в болгарской дубленке и пошла на ту сторону.
- Ничего, там вылечат и шок, - пообещал дяденька в смушковом пирожке и тоже пошел.
Какая-то женщина в пуховом платке хохотнула:
- Вылечат! Раньше лечить их надо! Старика-то небось уже не вылечат!
Анютка повернула ключик, машина дернулась - была на сцеплении. И то, что она была на сцеплении, вернуло Анютке сообразительность.
- Не поеду на резервную... Здесь мерьте!
- Уже промерили,- сказал инспектор,- ведите.
- Сами ведите, не поведу,- уперлась Анютка. Ей казалось, что машину нельзя трогать, что в этом ее спасение.
- Отъезжайте на резервную! - рассердился инспектор. - След промерен.
Анютка послушно отжала сцепление, завела мотор, отъехала, куда указано. Остановилась, вылезла.
- Граждане, продолжайте движение! Гражданка!
Толстая тетка в пуховом оренбургском платке возмутилась:
- А чего! Чего продолжать-то? Может, я тоже все видела, как она на него со всей скоростью...
- Так ты, тетка, запишись в свидетели,- подначил парень в поролоновом ватничке.
- И запишусь! Чего мне бояться!
- Запишись! Запишись, тетка, прояви свой гражданский долг.
- И проявлю! Пишите меня, товарищ милиционер! Пишите мой полный адрес! Надо им показать, как ездить!
Анютка просительно взглянула на парня в ватничке.
- Я бы с удовольствием, - осклабился парень,- но у меня нет адреса, красотка. Я бы скорее взял ваш телефончик, но, наверно, вас долгое время не будет дома...
Милиционер записал женщину в платке и вдруг обернулся к парню:
- Ваш документ...
Парень испуганно улыбнулся, стараясь держаться нахальнее:
- По-жа-луй-ста...
И полез за пазуху. Но милиционер не стал дожидаться документа:
- Проходите, гражданин, нечего зубы скалить, проходите... Парень осмелел:
- Я не могу быть свидетелем, я - заинтересованное лицо. С одной стороны, она мне нравится, а с другой стороны, она наехала на папашу с полным нарушением правил уличного движения. До свидания, крошка, тише едешь - дальше будешь.
И ушел.
- Что! - закричала ему вслед тетка в оренбургском платке.- Испугался? Испугался, тунеядец! Стиляга!
- Гражданка,- строго сказал милиционер, - успокойтесь, вас вызовут, продолжайте движение...
- А чего мне продолжать? Я всякому скажу, как было дело. Вы, товарищ милиционер, напрасно его отпустили! У него, наверно, у самого машина есть - папочка купил! А еще издевается, паразит, телефончик ему! Она, бедная, жизни не рада, а он - телефончик! Кобель!
Инспектор составляет протокол.
Анютка прислонилась к машине, руки на дверцу, лоб на руках.
«Потерпевший был сбит в 4-х метрах от линии резервной зоны передней частью автомашины № 39-69».
Машина стояла одиноко, вокруг неслись другие машины - целенькие, свободные, не записанные в протокол.
Наконец милиционер предложил Анютке подписать бумагу. Она подписала не глядя. «Неужели отпустят?»
- Ваши права задерживаем. Следуйте к месту жительства... Вас вызовут... Очнитесь, гражданка!
От автора
Если автомобиль не хочет заводиться, а его к этому принуждают - он сопротивляется. Он начинает защищаться. Он отбрыкивается в пределах самообороны.
Но почему он не хочет заводиться? Что понуждает его к сопротивлению? Какая тайна дремлет в его холодной металлической душе?
Я сунул в него ручку, но ему не до меня. Он оттолкнул меня раз, оттолкнул два, три... Он выплевывал из себя холодную невкусную ручку. Потухшие фары его укоризненно стыдили меня.
Что-то ожидает нас за воротами - не иначе. Что-то неотвратимое, неприятное, может быть, даже роковое. Но что?
Мимо, нас с автомобилем ковылял на негнущейся ноге спиною к ветру Яков Михайлович Сфинкс. Он остановился.
- Сегодня ты обязательно попадешь в аварию.
Я взглянул в холодные фары. Они не выражали ничего, кроме укоризны. Но может быть, Сфинкс преувеличивает? Интересно проверить - оправдается ли его зловещее предсказание? Тем более он сам отрицает, что все предопределено. Тем более сегодня выходной. Тем более я ведь собирался ехать к одной знакомой...
Мне показалось, автомобиль изо всех сил старается предостеречь меня От несчастья. Он любил меня. Иначе нельзя было объяснить его поведение. Когда Сфинкс проковылял мимо, автомобиль поднатужился, содрогнулся, и я мгновенно почувствовал, как сноп искр влетел в кисть моей руки и вылетел из глаз.
Когда человеку предстоит сломать себе руку - он обязательно ее сломает.
Вероятно, искр было много и разлетелись они со сказочной скоростью и часть их догнала Сфинкса, который резко обернулся и закричал:
- Что ты наделал?!
- Яков Михайлович,- сказал я испуганно.- Я, кажется, совершил некрасивый антиобщественный поступок... Я сломал себе руку... Извините меня...
- Держи перелом! - закричал Сфинкс и подскочил ко мне, взмахнув черными крыльями.
- Замерзнет вода... Слейте воду из мотора, у меня заняты руки,- сказал я, послушно держа правую кисть.
Я заботился об автомобиле. Он вел себя как настоящий друг. Он спас меня от возможной аварии. Он сделал все что мог. Вместо того, чтобы платить за ремонт чужой машины, в которую мне предстояло вмазать, я автоматически поступал на государственное обеспечение, получив травму. В этом все-таки была разница. Автомобиль понимал, что лучше получать деньги сломанной рукой, чем отдавать их целой.
Есть время собирать камни и время прятать их за пазуху... Сфинкс, чертыхаясь, слил воду и потащил меня к себе - звонить по медицинским каналам.
- Мой ученик сломал себе руку! - кричал он в телефон.
Я сидел у него в коридоре на стульчике, и вокруг меня были книги. Они были на стенах, в шкафах, на полу, а иногда мне казалось, что и на потолке. Сфинкс звонил, разнося по свету новость, касающуюся лично меня. Он звонил, а я довольно остро чувствовал, что время держать рукой прошло и наступило время держать руку.
- К следующему разу, - проворчал Сфинкс, бросая трубку,- я пройду по самоучителю краткий курс патологической анатомии. Пошли! В конце концов, такие новости лучше сообщать явочным порядком.
И он был прав, потому что в травматологическом пункте, куда он меня приволок, я попал в компанию лиц, от которых узнал много нового для себя, не сказав ничего нового о себе. Я присел рядом с человеком, чья голова была забинтована, а глаза лучились знанием предмета.
- Правая? - спросил он. Я не скрывал.
- Да,- знающе сказал сосед,- везет людям. А у меня - только голова, да и то не сильно...
- Как же это вы?
Он прокашлялся, как перед докладом.
- Ну, приехал я с ездки. Трое суток в дороге. Ну, конечно, тяпнул. А дальше не помню. Дальше помню, только врач говорит - хорошо, что тяпнул, а иначе было б плохо. Болевые ощущения были бы гораздо больше, говорит. Вот и поймите - хорошо пить или плохо. Бывает такое время, когда пить аккурат хорошо.
Да, да... Время пить и время не пить...
- Но это если предвидеть, что случится,- заметил я.
- Вот и я говорю,- согласился собеседник,- что хорошо предвидеть все заранее! У вас травма редкая, замечательная травма! Что вы! Правая рука, да в таком месте! Минимум два месяца в гипсе будете!