Страница 20 из 45
Яковлев кашлянул, поднял стопочку. Выпили. Закусили корочкой.
- Совет дай, Андреич...
- Ну?
- Построил колхоз чайную. При дороге. Дорога шумная. Машины. Монастыри кругом. Станцию обслуживания автомобилей, а?
Адвокат закурил.
- Начальство к тебе пока еще не пристает?
- Будто довольны... По первому году, конечно, прибыли не было, по второму - сто тысяч дали, сейчас думаем тысяч четыреста... Но - промыслы... С хлеба не разживешься... Хотел монастырь взять - Спаса на юру... Рушится монастырь... А он на нашей земле... Я бы из него доход сделал... Дадут?
- Надо подумать... Тут важно форму подачи найти. В наше время главное - форма подачи. Надо подсчитать, найти чем насмешить.
- Как так насмешить?
- А так, Иван Ефимович! Улыбку вызвать. Согласие, данное при улыбке, всего дороже. Начальство улыбается редко, ему не до смеха. А тут улыбнется, как солнышко проглянет. И запомнит: что-то такое приятное Яковлев поднес, хороший работник. Тут у тебя тыл обеспечен, орудуй на здоровье. Мешать пока не будут. А как придет пора помешать - глядь, у тебя и прибыль в руке. Тут делать нечего, кроме как опять улыбаться.
- Захотят, так и с прибылью... Того...
- Не скажи! Без прибыли сидел бы ты за свои дрова показательным судом.
Иван Ефимович встал, прошел в другую комнату, принес кальку, разложил на краю стола:
- План монастыря... Адвокат удивился:
- Когда ты успел?
- Чайную делают мне художники... По договору... Я попросил - сделайте план. Они, конечно: давай деньги. А денег на это нет... Говорю: ребята, за так снимите план... Если дело выгорит - не прогадаете, а не выгорит - значит, не судьба... Сняли!
План монастыря Спаса на юру был чистенький, и нельзя было подумать, что изображал он древние развалины, где каждая стена была разрушена и горы многолетнего хлама завалили кельи.
Яковлев налил стопку себе, выпил.
- Консервный завод мне разрешается строить, а туристический комплекс - нельзя... Закон... Консервный завод... Консервировать мне нечего... Вот тут бы я - гостиницу, тут бы - станцию обслуживания... Предмет старины... Золотое дно... Американцы приедут - у меня к ним счет. Я с них хочу кое за что хоть долларами взять... Под видом консервного завода, а? Посадят, как ты думаешь?
Сорокин заблестел глазами:
- Могут и не посадить. Как представить дело... А хлеб?
Яковлев вздохнул отчаянно:
- Ну, не родит тут хлеб! И не родил сроду. Выгоднее покупать. Мясо можно вдесятеро, овец можно, молоко, картошку... А хлеб не родит... Ну что я могу поделать, Андреич, если его хоть слезами поливай... Где же это сказано, чтобы жить без выгоды, без учета земли?.. Хлеб - в хлебных местах. По четыреста-пятьсот пудов можно брать, если с умом... А у меня - молоко, мясо, предметы старины... Все - деньги, а?
- А зачем тебе деньги? - спросил адвокат.
- Шутишь, Андреич? Деньги, они - деньги... Не в том, чтобы покупать там себе тряпки, - обойдусь... Деньги есть учет... Одна земля дороже, другая - дешевле, это же от бога, значит, надо шевелиться... Без денег не узнать что почем. Может, эту работу и делать не надо... Может, ее под пресс выгоднее... А время на нее пошло. И труд. Деньги - это труд. А труд без денег - одна политика....
Сорокин, конечно, засмеялся от такой домашней политэкономии. Но Яковлев не обиделся. Он снова повернул на монастырь. Ездил, мол, в город, присматривался в «Интуристе». Сорокин переспросил - когда, мол, ездил, чего не заехал.
Но тут Яковлев как бы в себя ушел. Опустил голову, стал наливать, закуску подвинул.
Ибо было ему что скрывать от Сорокина...
Рассказ о том, как Трофим Михайлович Картузенко имел собственный автомобиль
Жизнеописание Трофима Михайловича Картузенки начинается главным образом с того момента, когда он появился в Москве с женой своей Лизаветой и малым ребеночком Мишенькой на руках.
До указанного времени жизнь свою он сам решил в расчет не брать как неудачную и прошедшую в тумане и как бы во сне молодых своих ошибок. И с таким твердым решением он и прибыл к месту дальнейшего жительства.
История жизни Трофима Михайловича Картузенки есть история жизни семейно порядочной, без каких-либо предосудительных излишеств, как то водка или же самогон.
Трофим Михайлович представлял собою довольно крупного мужчину, достигшего ста тридцати шести килограммов веса. Эти его личные килограммы располагались по всей наружности хозяина весьма пропорционально и даже красиво, а именно: больше в плечах и шее и, в самой небольшой степени, на животе. Когда Трофим Михайлович надевал шляпу и выходил на двор посмотреть что к чему, он ничем не отличался от других интеллигентных людей, разве что повышенной представительностью. Но, конечно, раньше он таким не был.
История его жизни начинается лет двадцать пять назад, когда он приобрел небольшое строение в дачном кооперативе «Заря». Там между прочими дачами разместился небольшой курятничек в полностью запущенной чащобе, поскольку курятничком никто не пользовался ввиду смерти хозяина и легкомыслия наследников, которые и спихнули наследство с рук.
Наследники этого курятника были людьми еще молодыми, но уже достойными сожаления, если говорить честно, Они беззаботно заявили тогда еще молодому Трофиму Михайловичу, что не имеют страсти к земельным угодьям, будучи городскими людьми. Сам наследник, зять покойного, довольно молодой научный работник, прямо сказал, что возиться с этой заброшенной дачей у него нет ни времени, ни возможности.
Правда, квартира у них, как заметил Трофим Михайлович, была обширной, видать, также оставшейся по наследству, но была она в плачевном состоянии, что подтвердил сам научный работник недвусмысленными словами:
- Лучше мы на вырученные деньги произведем ремонт, а на лоно природы будем ездить как вольные птицы, не страдая от частной собственности.
Трофим Михайлович, несмотря на свою тогдашнюю молодость, был уже человеком честным и по этой причине почувствовал себя в моральном тупике, поскольку возвращаться в родные места ему никак нельзя было, ибо его могли там узнать. С одной стороны, ему хотелось, конечно, подсказать научным работникам всю несостоятельность их мечтаний и перспектив, но, с другой стороны, он являлся покупателем, в чьи обязанности не входит наносить себе материальный ущерб. Кроме того, в отличие от жены наследника супруга Трофима Михайловича уже произвела ему небольшого сынишку, который в настоящее время бегал как живой и требовал чистого воздуха прямо сейчас, немедленно, просто-таки вынь да положь.
Поэтому Трофим Михайлович не вдавался в вопросы, что кому нравится, а говорил уклончиво, например, сколько они себе представляют стоимость ремонта городской квартиры. Они себе представляют стоимость ремонта как легкомысленные люди и эгоисты, не принимающие во внимание, что ихний курятник не стоит и половины. Для того чтобы довести до действительности ихний курятник, нужно будет вложить в него большой капитал, которым Картузенки не располагали в той мере, в какой составили себе видимость научные работники.
Это он им сказал лично, считая, что не обязан, как покупатель, сообщать, сколько у него в действительности средств.
Научные работники, особенно молоденькая жена, угощали его при этом чаем с печеньем «Привет», но Трофим Михайлович стоял на своем и сделка не состоялась.
Добравшись домой, то есть к дружку, у которого Картузенки остановились в поисках жилища и у которого без них хватало забот, Трофим Михайлович сразу напоролся на неудовольствие своей Лизаветы. Она прямо сказала при всех, что он губит родного ребенка при помощи своей скупости, как какой-нибудь изверг, а не родной отец. Дружок тоже поддержал супругу, поскольку эти Картузенки прогрызли уже ему башку своим безвозмездным присутствием с ребенком, который постоянно путается под ногами, вроде своих детей нет. При этом Лизавета заплакала, держа на руках маленькое дитя, как богородица. Жена дружка тоже подала реплику, что, мол, пора и честь знать, имея немалые деньги от поспешной продажи дома в родных местах. И если человеку повезло с устройством под Москвою, так он это должен считать за счастье для своей семьи.