Нейромант

— Пойду принесу чего–нибудь перекусить,— сказал Кейс; она молча кивнула, полностью поглощенная созерцанием танца смерти.

Кейсу здесь не понравилось.

Он встал и пошел по темному проходу. Слишком уж тут темно. И слишком тихо.

В зале сидели по большей части японцы. Они не были жителями Ночного Города. Техи из промзоны. Вероятно, посещение данного зрелища одобрил совет по культуре и отдыху какой–нибудь корпорации. Кейс на мгновение представил, что значит проработать всю жизнь в одном дзайбацу. Жилье компании, гимн компании, похороны, организованные компанией.

Кейс почти обогнул зал, прежде чем нашел лотки с едой. Он купил якитори на палочках и две высокие вощеные коробки пива. Кейс взглянул вверх и увидел, что грудь одного из голографических гладиаторов окрасилась кровью. Он не замечал, как густой коричневый соус стекает с палочек ему на пальцы.

Еще семь дней, и он подключится к деке. Если сию секунду закрыть глаза, можно увидеть матрицу.

Тени в зале плясали в такт движениям голограмм.

И вдруг, совершенно неожиданно, затылком, Кейс почувствовал какой–то безотчетный страх. Холодный пот тонкой струйкой побежал по ребрам. Операция прошла неудачно. Ведь он все еще здесь, всего лишь жалкий кусок мяса, и нет никакой Молли, завороженно глядящей на замысловатые зигзаги, которые описывают ножи; нет в «Хилтоне» никакого Армитиджа с деньгами, новым паспортом и билетами. Все это лишь сон, жалкая фантазия. Слезы застлали ему глаза.

Из яремной вены одного из призраков хлестала ярко–алая кровь. Толпа взревела, зрители вскакивали, орали, размахивали руками… Творилось нечто совершенно невообразимое… А высоко вверху одна из фигур рухнула навзничь, замерцала и погасла.

В горле застыл сырой рвотный ком. Кейс закрыл глаза, сделал глубокий вздох, снова открыл и вдруг увидел, как мимо идет Линда Ли, в ее серых глазах застыл ужас. На ней был все тот же французский комбинезон.

Она скрылась во мраке зала.

Как–то машинально он бросил цыплят и пиво и помчался за девушкой. Потом он не мог вспомнить — кричал ли он ей вслед, окликал ли ее по имени.

Откуда–то сбоку и сзади — тончайший луч красного света, вспыхнул и погас. Под тонкими подошвами — грубый, неровный бетон.

Белые кроссовки мелькали где–то впереди, у самой стены зала, и снова резанул по глазам тонкий красный луч.

Кто–то подставил ему ножку. Бетон обжигающе разодрал ладони.

Кейс перекатился, ударил ногой, но не попал. Над ним склонился худощавый блондин с патлатой головой, окруженной радужным нимбом падающего сзади света. Высоко над сценой голографическая фигура повернулась, воздев нож над головой, к неистовствующей толпе. Белобрысый парень ухмыльнулся и вытащил из рукава какой–то предмет. И когда в третий раз блеснул луч лазера, в красном свете мелькнула бритва. Бритва замерла, прицеливаясь к его горлу.

Вдруг лицо нападающего распалось в жужжащее облачко микроскопических взрывов. Игольник Молли, двадцать выстрелов в секунду. Парень издал короткий судорожный хрип и рухнул Кейсу на ноги.

Кейс встал и медленно побрел в сторону лотков, в тень. Ожидая увидеть рубиновую точку лазерного прицела, он взглянул себе на грудь. Ничего. И тут он нашел Линду. Она лежала с закрытыми глазами у основания бетонной колонны. Пахло паленым мясом… Толпа скандировала имя победителя. Торговец пивом протирал свой краны темной тряпкой… Одна белая кроссовка, каким–то образом слетевшая с ноги, почему–то лежала рядом с головой…

Идти вдоль стены. Вдоль бетонного изгиба. Руки в карманы. Ни в коем случае нельзя останавливаться. Идти не останавливаясь. Мимо невидящих лиц — все глаза устремлены вверх, на изображение победителя. Вспыхнула спичка, осветив лицо европейца, губы сжимают короткий металлический чубук. Запах гашиша. Кейс прошел мимо.

— Кейс.— Из самой глубокой тени блеснули два зеркальца.— Ты в порядке?

За ее спиной в темноте что–то хлюпало и булькало.

Он покачал головой.

— Бой закончился, Кейс. Пора домой.

Кейс попытался пройти мимо нее в густую темноту, где кто–то умирал. Молли удержала его рукой:

— Это дружки твоего близкого друга. Они убили твою девушку. В этом городе тебе как–то не везет с друзьями. Мы, когда исследовали тебя, составили частичный профиль этого старого ублюдка. Он за пару новых иен маму родную прибьет и даже не поморщится. Тот, который валяется там, сказал, что она пыталась продать им файлы из твоего компьютера. Только они решили, что лучше просто убить ее и забрать товар даром. Небольшая, но все–таки экономия. Это рассказал мне тот — с лазером. На тебя они наткнулись совершенно случайно, но мне нужно было проверить.— Губы Молли сжались в тонкую линию.

Кейсу казалось, что в его голове трещат, все заглушая, какие–то помехи.

— Кто,— спросил он,— кто их послал?

Молли протянула ему окровавленный пакет сушеного имбиря. Ее руки тоже были в крови. А в густом полумраке кто–то еще раз булькнул и затих.

После того, как Кейс прошел в клинике заключительный осмотр, они с Молли направились в порт. Армитидж уже ждал. Он зафрахтовал судно на воздушной подушке. Кейс бросил на Тибу последний взгляд и увидел темные угловатые силуэты промзоны. А затем туман плотно окутал черную воду и дрейфующие косяки мусора.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПОЕЗДКА ЗА ПОКУПКАМИ

3

Дома.

А дом — это Муравейник, Столичная Ось Бостон–Атланта, или, короче, СОБА.

Попробуйте запрограммировать карту скоростей обмена информации так, чтобы на очень большом экране каждому пикселу соответствовала тысяча мегабайт в секунду. Манхэттен и Атланта вспыхнут сплошным белым светом. Затем, когда скорость обмена перегрузит вашу модель, они начнут пульсировать. Ваша карта перегрелась и готова взорваться. Охладите ее. Возьмите масштаб побольше: одному пикселю — миллион мегабайт. При ста миллионах мегабайт в секунду вы начнете различать отдельные кварталы центральной части Манхэттена и существующие вот уже сто лет промышленные зоны, окружающие ядро старой Атланты.

Кейс проснулся; ему снились аэропорты, и черная кожанка Молли, и то, как он следовал за ней через бесконечные переходы Нариты, Скипола, Орли… И как в каком–то киоске за час до рассвета он купил плоскую пластмассовую бутылку датской водки.

Где–то глубоко в железобетонных корнях Муравейника поезд гнал по туннелю столб спертого воздуха. Состав двигался на магнитной подушке, бесшумно, но сам туннель под действием движущегося воздуха гудел низким, почти инфразвуковым, басом. Вибрация достигла комнаты, где лежал Кейс; из трещин рассохшегося паркета взвилась пыль.

Он открыл глаза и увидел нагую Молли; их разделял необъятный — не дотянуться рукой — простор новехонького ядовито–розового темперлона. Сверху через зарешеченное, покрытое копотью слуховое окошко просачивался солнечный свет. Часть слухового окошка была заколочена куском ДСП, и сквозь него почти до самого пола свисал толстый серый кабель. Лежа на боку, Кейс смотрел, как дышит Молли, смотрел на ее груди, на изгиб бедер, очерченных с функциональным изяществом, напоминающим фюзеляж военного самолета. И все тело было худощавым, стройным, мускулистым, как у танцовщицы.

Комната была громадна. Кейс сел. За исключением огромного розового ложа и двух новых, совершенно одинаковых нейлоновых сумок, здесь не было ровно ничего. Голые стены, никаких окон, за исключением слухового в потолке, стальная дверь, выкрашенная белой краской. Стены покрыты бесчисленными слоями белой эмали. Рабочий район. Кейс и раньше знал такие здания и такие комнаты, обычно их обитатели зарабатывали себе на хлеб в «интерзоне»[2] — некой сумрачной, слабо определенной области, где искусство еще не совсем переходит грань преступления, а преступление не совсем дотягивает до искусства.

2

Намек на роман Уильяма Берроуза «The Naked Lunch», известный в России под названиями «Завтрак нагишом» и «Голый пир».