Шепот в ночи

– Спасибо тебе за все, тетя Триша.

Ее волосы были все так же собраны в пучок, но теперь на ней было мерцающее жемчужно-голубое платье. Ее шею охватывало самое прекрасное жемчужное ожерелье, какое я когда-либо видела, а в ушах блестели со вкусом подобранные серьги. Ее зеленые глаза засверкали, когда она мне улыбнулась.

– Ну, – сказал папа, становясь рядом с ней. – Ну и какой у меня вид? Глупый?

– О, папа! – воскликнула я. В этом черном смокинге и галстуке, с аккуратно причесанными волосами и такой загорелый, он выглядел самым красивым из всех, кого я когда-либо видела.

– Ты выглядишь как… как звезда экрана, – сказала я, покраснев, когда вспомнила, каким мама описывала моего настоящего отца. Тетя Триша засмеялась.

– Я чувствую себя не кинозвездой, а манекеном в магазине, – ответил он, гримасничая так, как будто ему больно.

– Ничего подобного, – сказала мама, подходя сзади. На ней было светящееся платье из белого атласа на тоненьких бретельках и с глубоким вырезом. Корсаж платья плотно облегал тело, а от талии юбка платья расширялась как у сказочной принцессы, до самых лодыжек. Она выглядела просто как королева в алмазно-рубиновом ожерелье и алмазных серьгах.

– Мама, ты прекрасна! – воскликнула я.

– У меня есть к тому причина, – ответила она. Все трое любовались мной. – Ну разве она не великолепна, Триша?

– Без сомнения! Агнесса Моррис немедленно взяла бы ее на роль Джульетты или Клеопатры, – сказала она, и они все рассмеялись.

– Кто такая Агнесса Моррис? – спросила я.

– Наша воспитательница из Сарах Бернхардт, – объяснила Триша.

– Я готов, – услышали мы крик Джефферсона. Он появился в дверях, сбежав из своей комнаты, где миссис Бостон помогала ему одеваться. В своем синем костюмчике и галстуке, с аккуратно причесанными волосами он выглядел прелестно.

– Какой красивый молодой человек, – сказала тетя Триша. – Вы будете моим кавалером сегодня вечером?

– Ага, – ответил Джефферсон, глядя на нее широко раскрытыми глазами. Все засмеялись, и мы отправились в отель. Мое сердце так билось, что я боялась потерять сознание на ступеньках. Мама заметила напряженность в моем лице и, обняв меня, поцеловала.

– Все будет прекрасно, – успокаивала она меня. – Просто радуйся.

– Спасибо, мама. У меня самые лучшие родители в мире. Спасибо за вашу любовь, – сказала я. Она улыбнулась, но на глаза ее навернулись слезы.

Вечером танцевальный зал выглядел эффектно и красочно: играл оркестр, от пола отражались вспышки огней, а украшения переливались и мерцали. В последнюю минуту, чтобы сделать это сюрпризом для меня, служащие укрепили огромных размеров транспарант, на котором ярко-розовыми буквами было написано: «Кристи, поздравляем с шестнадцатилетием, мы любим тебя!»

Люди устремились в зал, прибывая буквально толпами, такими огромными и так быстро, что я едва успевала поздороваться с одной группой гостей, как подходила еще одна и еще. Официанты, одетые в белые накрахмаленные рубашки с галстуками-бабочками, темно-синие жилеты и брюки, и официантки в хорошеньких розовых блузках и юбках, засуетились среди гостей, разнося подносы с горячей и холодной закуской, приготовленной мистером Насбаумом и его племянником Леоном. Слева для молодежи были установлены две огромные стеклянные чаши для пунша. А в самом дальнем углу был устроен бар для взрослых.

Дядя Филип, тетя Бет и близнецы прибыли вскоре после нас. На Ричарде был темно-синий костюм и галстук, а на Мелани. – темно-синее платье с рукавами, доходившими до локтей. Поприветствовав нас, дядя Филип задержался возле меня и мамы. Он окинул меня взглядом, восторженно кивая.

– Даже и не знаю, кто из вас прекраснее сегодня, – сказал он, переводя взгляд с меня на маму и снова на меня, – ты или твоя мама. Кристи похожа на маленький совершенный бриллиант, а ты, Дон, на королевский драгоценный камень.

– Спасибо, Филип, – быстро сказала мама, обращая все свое внимание на входящих Бронсона и бабушку Лауру.

– О, вот и мама.

– Поприветствуй ее первой, – произнес Филип, и кривая улыбка скользнула по его губам. – Терпеть не могу, когда она меня Рэндольфом называет в присутствии Бронсона.

Мама кивнула и взяла меня за руку, так что мне пришлось последовать за ней. Я взглянула на дядю Филипа, который все еще стоял рядом и смотрел на нас, а затем я поспешила за мамой к дверям.

Волосы бабушки Лауры были вымыты и уложены. Недавно из-за артрита ей пришлось сесть в инвалидное кресло. Она выглядела как вдовствующая королева в накидке из соболиных шкур. На ней было одно из ее лучших платьев, широкое алмазное ожерелье и подходящие к нему серьги с алмазной диадемой. Хотя она производила впечатление довольной от того, что ее сюда доставили, взгляд ее был смущенным.

В постоянной заботе о бабушке Лауре Бронсон Алкотт постарел. Хотя он все еще был высоким, с хорошей фигурой, но плечи его все больше и больше опускались. Его усы поседели, хотя волосы оставались темно-русыми. Тем не менее он все еще был вполне красив и элегантен. Мне нравилась его доброта и мягкий голос. Никто не был так похож на богатого южного аристократа, как Бронсон. Я всегда восхищалась им, его терпением и любовью, которые он дарил бабушке Лауре, невероятно капризной, по словам мамы, из-за своих временных провалов в памяти.

– Мама, ты выглядишь чудесно. – Моя мама наклонилась к бабушке, чтобы обнять ее и поцеловать. На лице бабушки Лауры появилось выражение удовлетворения; затем она подняла глаза на меня.

– С днем рождения, дорогая, – сказала она. Как замечательно, подумала я, она все вспомнила и узнает. – Бронсон, вручите Клэр ее подарок, – мое сердце екнуло. Мама многозначительно посмотрела на меня, и Бронсон подмигнул. Я кивнула.

– Спасибо, бабушка, – я обняла и поцеловала ее. Мне в нос ударил тяжелый запах ее, духов. Казалось, она выкупалась в них.

– Кати меня дальше, кати, – скомандовала бабушка Лаура, взмахивая рукой. – Там люди, которых надо поприветствовать.

– С днем рождения, Кристи, – сказал Бронсон и, прежде чем везти бабушку Лауру дальше по залу, отдал мне подарок и поцеловал в щеку.

– Я подержу это, – сказала мама. – Иди, побудь среди своих друзей.

– Спасибо, мама.

Я оглянулась в поисках Гейвина, но ни он сам, ни его родители еще не прибыли. Мгновение спустя в зал ворвалась Полина Бредли с несколькими моими школьными подругами, и мы, встав группой в углу, хихикали и обнимались, а девчонки выискивали себе кавалеров, которые бы отвечали всем их требованиям.

– Это самая лучшая вечеринка, на какой я когда-либо была! – восторженно воскликнула Полина. – Это – Гейвин? – закричала она. Я посмотрела в сторону, куда она показывала, и мое сердце слегка затрепетало, когда я увидела, что он и его родители наконец прибыли.

В светло-голубом пиджаке, брюках и галстуке, Гейвин привлек внимание многих женских глаз. Даже на расстоянии я видела, что он тепло улыбается мне взглядом своих темных глаз. Я помахала рукой, и он направился к нам. Дедушка Лонгчэмп и Эдвина пошли поздороваться с мамой.

– Привет, – сказал он, не обращая внимания на остальных. – Ты выглядишь великолепно!

– И ты тоже, – ответила я, едва не перейдя на шепот, несмотря на звучащую вокруг музыку и болтовню.

– Спасибо. Я купил этот пиджак специально для этого случая.

Я быстро оценила, какими взглядами смотрят на нас мои подружки.

– Ты помнишь Полину? – спросила я, поворачиваясь к ним.

– Конечно. Привет!

Полина застыла с глупой улыбкой на лице, накручивая прядь волос на палец. Уголком глаза я видела маму, которая звала меня, чтобы я подошла и познакомилась с кем-то.

– Полина, пожалуйста, представь всем Гейвина, пока я выясню, что хочет мама, – попросила я.

– Конечно, – ответила Полина, и ее глаза заблестели от счастья.

Гейвина расстроило то, что я так быстро оставила его, и он чувствовал себя очень неуютно в центре всеобщего внимания, но в тот момент я ничего не могла поделать. У мамы было еще много людей, с которыми она хотела меня познакомить: известные бизнесмены из Катлерз Коув и Вирджинии Бич, постояльцы отеля, из года в год приезжающие к нам и ставшие почти членами нашей семьи, и, конечно, члены администрации нашего отеля, такие, как мистер и миссис Дорфманы.