Секреты утра

– Меня никто не спрашивал о нем, и я никогда не дам его.

Он кивнул и покачал головой.

– Вы не человек дела, плохой бизнесмен. Я прочитаю завещание через полчаса в кабинете госпожи Катлер, будьте там.

– Что могла бабушка Катлер оставить тебе? – спросил Джимми, как только отошел господин Апдайк.

– Проклятие, – больше ничего я придумать не могла.

Господин Апдайк сидел за бабушкиным столом, заваленным бумагами. Рэндольф, мать и Клэр сидели в креслах, Филип на стуле слева, а мы с Джимми справа от них. Даже освещенным кабинет выглядел мрачным и враждебным. Единственной свежей краской выделялось лицо матери, похороны пошли ей на пользу, она улыбалась, глаза сверкали. Клэр, выглядевшая старше матери, угрюмо смотрела то в пол, то на меня.

– Все, кто Необходимы, присутствуют, поэтому я начинаю, – сказал господин Апдайк. – Я прочитаю завещание, составленное Вильямом и Лилиан Катлер, оба покойные, – торжественным голосом начал он. Первой почувствовала неладное мама.

– Вы говорите Вильям и Лилиан, Джон? – спросила она.

– Да, Лаура, существуют распоряжения насчет предприятия от покойного Вильяма.

– Хорошо, но почему они не были выполнены раньше?

– Ответ – здесь, – он кивнул на документ. Улыбка сползла с лица матери, она вмиг поблекла.

Рэндольфа же не интересовало ничего, он сидел, закинув ногу на ногу, и больше внимал своим мыслям, чем Апдайку.

– Тогда я начну с письма покойного Вильяма Катлера. – Он надел пенсне и поближе поднес бумагу. – «Дорогой Джон, или другой принявший его полномочия. Это письмо должно быть оглашено немедленно после смерти моей жены Лилиан. Это необходимо, чтобы оградить ее от трудностей при жизни…»

Внезапно мать вскочила и схватилась за сердце. Господин Апдайк оторвался от чтения.

– Я… я нехорошо себя чувствую. Мне нужно уйти! Рэндольф вскочил следом.

– Вам лучше остаться здесь, Рэндольф, – прозвучал твердый голос Апдайка.

– Но… Лаура…

– С ней все будет в порядке, – жестом господин Апдайк призвал нас к тишине, испуганный Рэндольф сел на место и удивленно осмотрелся. Господин Апдайк продолжил: – «Я понимаю, что глупо вносить поправки в завещание, но при этом я не хочу, чтобы мои грехи еще раз ударили по невинному. Соответственно, я признаю отцовство над вторым ребенком жены моего сына. Я не желаю оправдываться, мной владели те же инстинкты, что и животными, что и Адамом и Евой. Но я никого не обвиняю. Соответственно, я желаю, чтобы в случае смерти моей жены Лилиан и по исполнении восемнадцатилетия второго ребенка жены моего сына, по правде говоря, моим, чтобы шестьдесят процентов от моих капиталовложений в гостиницу Катлеров отошло к нему. Остальные сорок распределяются в соответствии с завещанием моей жены Лилиан после ее смерти».

Господин Апдайк, закончив чтение, сделал долгую паузу. Все, не исключая меня, были ошарашены, Рэндольф как после удара затряс головой, у Филипа кадык начал делать неестественные колебания, Клэр нарушила тишину громким ревом.

– Я не допущу этого! – кричала она. – Я не допущу этого! Я не допущу этого! – несколько раз повторила сестрица.

– Все было нотариально засвидетельствовано должным образом, я был непосредственным свидетелем много лет назад, – спокойно произнес Апдайк, – в подлинности сомнений нет.

– Отец, – кричала Клэр и трясла за плечо Рэндольфа, тот еще ниже опустил голову. Тогда она пристально посмотрела на меня, на господина Апдайка и возмутилась: – Но, почему ей так много? Она же ублюдок!

– Это воля вашего дедушки, – напомнил господин Апдайк, – она нерушима.

– Но она… наркоманка! – закричала Клэр. – Она ведь наркоманка!

– Нет, – Филип с улыбкой направился ко мне, – она твоя единоутробная сестра и тетя.

– Это фантазия, я не верю в эту ложь, – продолжала кричать она, – я ненавижу тебя, – она посмотрела на меня, – я не позволю этому сбыться! Я не позволю… запомни мои слова, однажды они сбудутся!

Клэр выбежала из комнаты.

– А что завещала моя бабушка? – поинтересовался Филип у господина Апдайка.

– Я прочитаю его. Она оставила кучу мелочей разным людям, а свою долю акций на гостиницу вашему отцу.

Рэндольф продолжал сидеть с опущенной головой. Было ли ему все известно? Или ошарашило как и всех? Поступки бабушки Катлер – ее поступки. Но теперь я поняла ее ненависть ко мне, почему она считала меня своим проклятием. Я не знаю, как назвать то, что я чувствовала тогда. По крайней мере, не жалость к матери.

– Господин Апдайк, – сказала я, – начиная с оглашения, это предприятие мое…

– Да, конечно. Сейчас вы можете идти, потом я найду вас, нужно подписать кое-какие бумаги.

– Спасибо, – я собралась идти, но раздумала и подошла к Рэндольфу, положила ему руку на плечо, он посмотрел на меня глазами, полными слез. Я сжала его руку и улыбнулась.

– Я желаю, – сквозь слезы проговорил он, – чтобы ты действительно была моей дочерью.

Я поцеловала его в щеку, и мы с Джимми вышли.

– Великолепно, – улыбнулся Джимми, – ты теперь девушка – коммерсант.

– Я бы все это отдала за нормальную жизнь.

Он кивнул.

– Давай съездим за Кристи.

– Ты иди в автомобиль, Джимми, я сначала зайду к матери.

Я пересекла холл и поднялась по лестнице. Двери в спальню матери были закрыты, но я не стучала, я резко открыла и застала ее, лежащую лицом вниз на кровати.

– Почему ты никогда не говорила мне правду?

– Я так взволнована, – плакала она. – Почему он сделал это? Почему он написал это ужасное письмо, растрезвонив на весь мир?

– Потому что он не смог бы умереть с чистой совестью. Мама, ты знаешь, что такое чистая совесть?

Это страшно, когда ты обманываешь людей, и люди, которых любишь, обманывают тебя. Это страшно, когда оглядываешься по сторонам, боясь, что тебя раздавят люди, в жилах которых течет та же кровь. Мать закрыла уши ладонями.

– Прекрати, прекрати! – умоляла она. – Я не хочу слышать этого. Прекрати!

– Прекратить? Да? Ты не можешь выслушать правду? Не можешь, мама? Почему же ты позволила бабушке Катлер инсценировать мое похищение? Она ведь знала, что дедушка мой отец? Да? – требовала я ответа.

– Да, – призналась мать. – Да! Да! Да!

– И поэтому она ненавидела меня, она ненавидела меня и после возвращения, она не могла видеть меня, – я каждое слово вырывала из себя как больной зуб.

– Да, – пробормотала она, – и я страдала из-за Вильяма. Она мешала мне жить, она мстила мне.

– А ты ей столько позволяла, мама. Ты ей позволяла мучить меня после возвращения. А я напоминала ей о твоей связи с дедом. Ты ей все позволяла, вместо того чтобы помочь мне.

– Я пробовала, – мать расплакалась, – я делала все, что могла.

– Ты ничего не делала, мама. Ты позволяла ей оскорблять меня, ты позволила ей поставить на кладбище мне надгробие, ты позволила ей сделать из меня слугу, ты позволила ей отослать меня к своей ужасной сестре. Почему ты позволила этому случиться? Почему?

Я кричала, не в силах сдержать столько лет скрываемый гнев, я поняла, что была картой в чужой игре.

– Потому что ты боялась, – ответила я на собственный вопрос. – Ты всегда боялась, что она откроет правду, а правда в том, что ты совратила тестя.

– Нет!

– Нет? Я не слепая, я вижу, как ты флиртуешь с Джимми, это в твоем характере, в крови. Я уверена, что история о моем реальном отце – гастролирующем артисте, не полная ложь, ты с ним флиртовала тоже. Да?

– Остановись! – Мать затыкала уши.

– Я больше не жалею тебя, мать, я поняла тебя. Ты причинила мне столько вреда, что я могу разорвать тебя на части и остаться жертвой.

– Дон! – Она вытерла лицо маленькими руками. – Ну право, нельзя же так сердиться, – голос ее стал мягким, о, как она им умела управлять! – Я не обвиняю тебя ни в чем. Я действительно многого не сделала, я должна была больше помогать тебе, но боялась. Она такой тиран! Извини, действительно, – она улыбнулась, – но я извинилась. Ты будешь высокопоставленной молодой леди, у тебя будет гостиница. Рэндольф же окажется совершенно бесполезным, он груз. Но мы можем сдружиться. Мы будем работать как мать и дочь. Это мечта, да? Я всегда любила тебя, Дон, честное слово, мы будем всегда вместе, в гостинице…