Мой грешный пират

– Ради тебя. Ты будешь жить со мной во Франции? – спросил он хрипло. – Если мы поженимся.

– Поженимся?

Он прижался к ней щекой.

– Не могу дождаться момента, чтобы сказать Людовику, что согласен, выбраться из этой вонючей дыры и заняться с тобой любовью в чистой постели. Ты и я, Аланис, муж и жена.

В этот миг Аланис со всей ясностью осознала, что скорее взойдет на костер, чем позволит Эросу пожертвовать титулом принца и княжеством. Смотреть потом всю жизнь, как он страдает и казнит себя за то, что бросил свое отечество и перешел на сторону врага, будет еще большей мукой, чем отказаться от него сейчас. Это погубит их обоих. Она должна отпустить его. Ради него самого.

– Мне жаль, – отстранилась Аланис. – Я не могу принять твое предложение. Я не буду жить во Франции.

– Я понимаю твое отвращение, англичанка. – Его рот растянулся в улыбке. – Поверь мне, я и сам не слишком радуюсь перспективе здесь обосноваться. Но это не на всю жизнь. Мы при первой же возможности сбежим отсюда:

– А как же ломбардийское венчание? Я знаю ваши миланские законы.

– Правда? Теперь это не имеет значения. – Он небрежно пожал плечами. – Ломбардский закон касается лишь миланских принцев, а не безымянных, бездомных французских моряков.

У Аланис разрывалось сердце. Ее решимость окрепла.

– Ты не станешь принцем?

Он обнял ее крепче, согревая доверчивой улыбкой.

– Нимфа, на которой я собираюсь жениться, не станет возражать. Потому что, как выяснилось, любит меня. – Он поискал подтверждения в ее глазах, но, когда она их отвела, Эрос встревожился: – У тебя есть сомнения?

– Да… я надеялась… Людовик обещал, что если я навещу тебя, он позволит нам с дедушкой вернуться в Англию. Мы уезжаем завтра.

– Я тебе не верю. Ты лжешь. Почему?

Она поймала его взгляд.

– Потому что ты был прав с самого начала. Я пришла к тебе в ту первую ночь лишь потому, что ты мне рассказал о себе. Я хочу быть принцессой, если не в Милане, то в любом другом месте.

– Но ты любишь меня.

– Никогда не любила. – Аланис душили слезы. Эрос ушам своим не верил.

– Наверно, я полный идиот, – прошептал он. – Я… я не вполне понимаю…

– Все ты понимаешь. Просто отказываешься принимать.

– Принимать что? Что женщина, вытащившая меня из ада, вылечившая мою душу, спавшая в моих объятиях, совсем мне незнакома? Откуда такое бессердечие?

Эрос поднял к себе ее лицо и заглянул в глаза.

– Аланис, а ты не думала, что у нас может быть ребенок? Наш ребенок?

– Тебя это волнует?

– Нет, никогда не волновало.

В его взгляде она видела больше, чем ей хотелось. На короткий миг Аланис закрыла глаза в надежде успокоиться и, оторвав от себя его руки, холодно проговорила:.

– Нет никакого ребенка. – Пусть он ее ненавидит. Пусть проклинает. – Я об этом позаботилась.

– Ты пришла ко мне девственницей, Аланис! Откуда тебе знать о подобных вещах?

– Девственницей, но не идиоткой, – возразила она. Он схватил ее за руки и встряхнул.

– Что ты сделала со своим телом? Говори.

Она была в его руках тряпичной куклой. Презрение в его глазах заставило ее сжаться.

– Пила травы, – призналась она равнодушно, – заваривала и пила каждое утро.

Эрос закрыл глаза. Наконец он ей поверил. Отпустил ее руки и попятился.

В мыслях она валялась у его ног и рыдала.

– Прощай, Эрос.

Он снял с шеи тяжелую золотую цепь, вложил в ее открытую ладонь и сжал ладонь в кулак.

– Пусть он будет у тебя. Ты его заслужила. Это то, что останется одному из нас от Милана.

Аланис направилась к двери и попросила, чтобы ее выпустили. В последний раз бросила на него взгляд сквозь решетку прорези и увидела в его прекрасных глазах блеск непролитых слез.

На скалы Дувра обрушивались высокие волны. Стоя промозглым утром у перил корабля, Аланис смотрела на побережье-Англии и чувствовала себя такой же мертвой, как эти серые утесы. В душе она сознавала, что поступила правильно. Эроса не повесят. Он бежит из Франции и станет следующим герцогом Милана. Но она никогда его больше не увидит.

Этот холод в крови был ей знаком: тоска, тошнота и одиночество. Она узнавала симптомы. Из ее горла вырвался не то плач, не то смех. Образец доброты и лицемерия. Ее мучила боль и ревность при мысли о женщинах, с которыми он проведет остаток жизни, ибо сомневалась, что Эрос примет обряд безбрачия. Он найдет утешение, найдет радость и найдет любовь.

А она будет вечно тосковать по нему, как скалы Дувра тоскуют по солнцу.

Боль ее усилилась и стала невыносимой. Спрятав лицо в ладонях, она подавила стоны. «О Боже! Эрос. Я люблю тебя… Я люблю тебя…»

Настал день казни. Отсрочив исполнение приказа, Людовик заперся в Трианоне, едва взошло солнце, и отказывался принимать министров и придворных. Когда королевское убежище окутал сумрак, монарх наконец послал за своим камердинером, преданным Жако.

– Черт побери, Жако! – воскликнул Людовик. – Я могу отправить предателя к предкам, стоит только щелкнуть пальцем, и все же палец отказывается щелкать!

Глядя, как король меряет шагами красный ковер, Жако робко промолвил:

– Может, королевский палец просто любит этого преступника и не желает с ним расставаться?

– Проклятие, мой мудрый Жако! Королевский палец сердит на этого преступника. Он хочет щелкнуть и в то же время испытывает сильное нежелание это делать. Он такой же наглый, как и тот паршивец, чьим защитникам выступает.

– А в прошлом этот палец проявлял когда-нибудь признаки такого же неповиновения, монсеньор? – поинтересовался Жако.

– Проявлял, – пробурчал король. – Все проблемы начались в начале той недели, когда уехал английский герцог со своей внучкой.

– Высокая блондинка с кошачьими глазами. – Жако не мог скрыть улыбки. – Не она ли испортила королевский палец, спровоцировав акты неповиновения, монсеньор?

– Она, она, mon Jacquoui. У нее кровь отличной английской строевой лошади. Она послала бедного оборванца к дьяволу и улетела на свой маленький остров. До чего же бессердечная!

Жако задумался.

– Похоже, проходимец не так уж виноват в преступлениях, которые ему вменяют. Возможно, его дело заслуживает повторного слушания. Полагаю, оно сотворит чудо с королевским пальцем, монсеньор.

– Ты так думаешь?

– Да, монсеньор. После того как королевский палец выслушает историю негодника, просидевшего в Бастилии целую неделю в раздумьях над своим дурным поведением, он снова станет послушным.

– Превосходно! А теперь беги и приведи мне капитана, как там его?

– Ла Виллетта.

– Найди Ла Виллетту и скажи, чтобы немедленно привел ко мне Стефано.

– А как же послеобеденный сон его величества?

– Сон! Какой сон с министрами, не дающими мне ни минуты покоя? Они только и делают, что говорят об Испании, или об Австрии, или об Англии. Я уже не сплю, месье. Разве что дремлю иногда. А теперь ступай! Освободи моего Стефано из тюрьмы.

В сопровождении четырех гвардейцев капитан Ла Виллетта доставил принца Стефано Сфорца в Трианон. Пленник казался необычно пассивным. Но при виде его могучей стати Ла Виллетта решил, что причиной странного поведения является скорее меланхолия, чем общая слабость. Неделя в Бастилии не могла подорвать здоровье такого мужчины, но могла сломать его дух. Ла Виллетта видел, как крепкие мужчины за несколько дней теряли присутствие духа, зная, что приговорены к смерти.

Король пришел в ужас, едва узник переступил порог миниатюрного дворца.

– Жако! Сделай что-нибудь с этим… этим… – Он указал на неопрятный вид Эроса. – Принеси ему новую рубашку, мыло и воду умыться, а мне – малину со сливками и шампанское.

Минутами позже Эрос в присутствии короля умылся и сменил превратившуюся в лохмотья рубашку на свежую. Но от закуски и напитков отказался, оставаясь отстраненным и замкнутым. Отпустив лакеев, Людовик обошел пленника с видом инквизитора.

– Стефано, мне любопытно, как ты познакомился с белой дикой кошкой? – Когда ответа не последовало, он остановился и наградил высокого итальянца сердитым взглядом. – Знаешь, она уехала. Вернулась с дедом на свой маленький остров. – Его замечание заставило итальянца слегка поморщиться. – Ага, ты все еще жив. Итак, поведай мне, как она попала к тебе. Когда ее представили мне три года назад, она была обручена с английским виконтом.