Страница 33 из 37
Что я мог сделать? Это был еще не человек, хотя уже и не зверь. С тяжестью в сердце я побрел обратно на вершину холма. Машина смутно блестела под звездами. Усевшись в сиденье, я тронул рычаги и установил их на самое медленное движение. Мне хотелось немного поспать в безопасности.
РАЗОРЕННОЕ СТОЙБИЩЕ
Шестьсот тысяч лет назад там, где сейчас расположен Китай, в сырой мрачной долине, покрытой редкой пожухлой травой, можно было увидеть двуногое существо в мохнатой медвежьей шкуре. Боязливо озираясь, оно быстрыми перебежками кралось от дерева к дереву, от камня к камню, продвигалось по унылой низине. Кое-где осколками зеркал сверкали болота, листва желтела и осыпалась, и в воздухе чувствовалось приближение зимы.
Синантроп был низкоросл, но мускулист. Пегая шерсть на его ногах, груди и спине была почти неотличима от шерсти на шкуре, бородатое лицо иссечено грубыми морщинами. Маленькие глаза под огромными надбровными дугами пугливо и хитро бегали по сторонам. Над мясистым носом нависал покатый лоб, убегавший к затылку, подбородка не было, и челюсти, будто срезанные наискось, торчали вперед. Его трудно было назвать красавцем, но он был крепок и, видимо, очень ловок, хотя ступал несколько по-обезьяньи, на согнутых в коленях ногах.
Он был вооружен — держал на весу большой сук, к которому сыромятными ремнями был привязан грубо выделанный камень. Синантроп был голоден и испуган — никогда еще он не заходил так далеко от своей стоянки. Но, хотя он был еще по-звериному упрям, и ему уже было знакомо человеческое чувство долга. Он должен был вернуться с дичью, или даже старухи встретят его насмешками. Необычные запахи, подымавшиеся с болот, чей-то тяжелый топот вдали и голодные крики зверей в сумерках заставляли его поминутно вздрагивать. Сердце его стучало и готово было выпрыгнуть из широченной волосатой груди.
Мысли его были подобны земляным червям, медленным и ленивым, в беспорядке ворочающимся в кромешном подземном мраке. Сейчас мы сказали бы, что ему недоставало четкости и дисциплины мышления. И только зрительные образы, четкие и примитивные, быстро сверкали в его мозгу один за другим, так что мысль лишь изредка успевала связать их между собой и позволить ему сделать какие-нибудь выводы. Он еще не привык думать.
Тем не менее он думал — об огне. Он никогда не видел горячих лав, ибо огонь передавали из поколения в поколение и сохраняли его, как самую дорогую ценность племени. Только старики рассказывали о стремительных реках бушующего огня. Этот огонь вышел из земли, и они укротили его. Он не ревел, как в лесных пожарах, а жил в пещерах, и образ его вызвал в памяти синантропа дразнящий запах жареного мяса…
Пора было передохнуть. Первобытный человек огляделся. Это была бесплодная местность, вся в песке и галечнике, а неподалеку, между наклонными глыбами, зияла щель провала.
Синантроп постоял, заглядывая внутрь. Затем он протиснулся в щель. И, когда померкло небо и начал накрапывать мелкий дождь, он подобрал два подходящих камня и, сидя на корточках, принялся бить их друг о друга. Его мысли медленно кружились вокруг форм, которые принимали камни. Он знал, что был в этом деле искуснее других, и верил, что хорошо отточенное оружие вернее поразит врага и удесятерит силы самых слабых рук. Он продолжал обивать два кремня, а искры летели от них подобно падающим звездам, в осенние ночи роями мчавшихся по небу.
Искры были холодными, огонь, который заключался в них, был безвреден и не помогал развеять холод. Синантроп давно уже его не замечал. Но, когда особенно яркая искорка упала на сухой мох и красная дымная улитка поползла по желтому стебельку, он отпрянул. Все исчезло, только горьковатый дымок щекотал ему ноздри. Тогда он снова присел на корточки и снова принялся за свое однообразное занятие, ибо стук рождающегося оружия согревал его и вселял бодрость. И вот снова запахло паленым, и опять по стебелькам мха поползла блестящая улитка. И вдруг быстрее, чем он мог сообразить, мох под его ступнями запылал, и темная щель в камнях осветилась. Синантроп в страхе выскочил из своей норы под дождь. Здесь было холодно и сыро, но он ничего не замечал, весь поглощенный непостижимостью случившегося. Расселина дохнула на него теплом, и он осторожно сунул в нее голову. Самого огня он давно не боялся, но это был какой-то странный огонь: он возник из камней! И этот огонь угасал в каменной темнице — мох уже только тлел. Синантроп присел в стороне, напряженно стараясь удержать расползающиеся мысли и разбегающиеся образы. Затем он снова взял кремни. Он бил их долго, и вот снова появилась красная улитка. Тогда синантроп подгреб мох кучкой и стал дуть на нее. Кучка запылала!
Схватив чудодейственные кремни, он кинулся назад к племени, смутно понимая, что несет в этих двух камнях покоренный огонь и отныне не надо будет бояться, что огонь когда-нибудь может умереть…
За веком питекантропа, синантропа и других предшественников древних людей следовали тысячелетия первых людей древнего каменного века — неандертальцев. Наступало время, которым сейчас занимается не столько палеонтология, сколько археология. Последний день вне нашего времени я решил посвятить наблюдению над медленно занимающейся зарей человечества.
Дул ровный постоянный ветер. Было достаточно тепло, но не жарко. Мой указатель времени свидетельствовал, что до наших дней остается пятьсот тысяч лет.
Я слез с машины в прозрачном саловом лесу и сразу принялся маскировать ее срезанными ветвями. Невдалеке росли магнолиевые деревья, увитые лианами, и одно из них, довольно крупное, нависало над обрывом, за которым начиналась горная долина с маленьким пенистым ручьем, рощами мыльных деревьев и конскими каштанами. Ближе к горам жался нарядный желто-зеленый лес высокоствольных древовидных папоротников, а в стороне, у самого подножия горы, плотной зеленой стеной стояли бамбуки.
Я взял бинокль и взобрался на дерево над пропастью до средних его ветвей. Прямо на западе передо мной находилась большая стоянка синантропов.
Вокруг трех костров сновали люди в шкурах. Шкуры были наброшены на воткнутые в землю большие сучья, образуя грубые кривобокие шалаши. Я застал их в момент, когда взрослые охотники покидали стойбище.
Я долго следил, как эти люди с гривами темных волос до середины спины неторопливо, гуськом выходили из пологой низины и направлялись к теснинам горных отрогов.
Ленивый покой овладел деревней с уходом охотников.
Женщины что-то стряпали на больших камнях, окружавших пылающие очаги, старики неподвижными серыми истуканами сидели на корточках у входов в шалаши, подростки таскали хворост. Дети беспорядочно бегали или ползали под ногами у взрослых, не привлекая ничьего внимания. Многие с удовольствием рылись в кучках кухонных отбросов, возвышавшихся посреди стойбища, и что-то проворно запихивали себе в рот.
Небо над долиной помрачнело, начался дождь. Все попрятались в шалаши и под навесы из шкур, а очаги забросали золой и прикрыли ветвями. Когда же через час дождь прекратился и засияло солнце, развернулись новые события.
На стойбище возвратились четыре девушки, неся прутики с нанизанными на них небольшими рыбками. Я засмотрелся на их трофеи и некоторое время раздумывал над тем, каким способом они ловят рыбу. Мысли мои были прерваны странным ревом со стороны горной гряды. На минуту в стойбище все замерло. Женщины и старики, заслонив глаза от солнца, вглядывались в далекий горизонт, а затем начался невообразимый переполох. Все бегали и кричали. Дети плакали, размазывая слезы и грязь по своим старообразным мордочкам. Подростки и старики, схватив оружие, выбежали на окраину становища. Они возбужденно переговаривались между собой, неуклюже размахивая руками. Я навел бинокль на горы и внезапно поймал в поле зрения громадный, медленно летящий камень. Как пушечное ядро он влетел в рощицу каштанов, и на его пути рухнули два дерева, взметнув в воздух листья и щепки. Несколько мгновений камень, подпрыгивая, катился по земле, ломая кустарник, как тростник.