Страница 29 из 71
Не успели мы войти, как нас окружили слуги. Проворные мальчуганы — одни обмывали нам руки ледяной водой, другие держали золотые кувшины, куда она стекала. Потом нам тщательно вытерли руки. (Соню пришлось посадить на плечо).
Я почувствовал, что с меня стаскивают обувь.
— Эй!
Слуги снимали сандалии и с Квартиллы.
— Они только педикюр сделают, Лаврентий. А что, в царстве Гадеса педикюр не носят?
— На вечеринках — нет.
Как изголодавшаяся приблудная кошка, взятая в особняк Рокфеллеров, Квартилла блаженствовала от уделяемого ей внимания.
— Это неотъемлемый элемент цивилизации. Ах, я, наверное, уже лет пять не была на хорошей вечеринке!
Я решил не мешкать.
— Пошли, пойдем познакомимся с хозяином.
Оба босые, мы прошли по устланной коврами комнате. Квартилла была явно недовольна тем, что ей не дали как следует сделать педикюр.
— А что, демоны все такие прыткие и нетерпеливые?
— Только те, у которых отняли жен, работу, дом и помешали совершить самоубийство.
— Вот оно что.
Мы оказались около Верхнего Ложа, как назвала его Квартилла. С одного краю возлежал Тримальхион, завернувшись в красный шерстяной шарф — у него, очевидно, был насморк. На фресках его скудные достоинства были явно преувеличены. Рядом с откупщиком лежал Эрмерос: его тога была изгажена ошметками поглощаемых им креветок, а в волосатой лапе он сжимал гигантский кувшин вина. Мы остановились, а он громозвучно рыгнул, затем обвел Квартиллу наэлектризованным до предела взглядом.
— О, моя любимая жрица, — залепетал Тримальхион, — как прекрасно, что ты соблаговолила прийти. Надеюсь, твоя госпожа Альбуция в добром здравии?
— Спасибо за приглашение, достопочтенный господин. Да, моя госпожа передает вам привет, но она за последнее время оказала услуги множеству воинов и немного утомилась, как и все мы, служительницы Приапа. Вы же знаете, что такое легионер, вернувшийся из провинций.
Тут Эрмерос схватил Квартиллу за ляжку, но она ловко вывернулась.
— Иди сюда, прошмандовка! Я покажу тебе, какие бронзовые яйца украшают жезл настоящего солдата!
— Ну вот, — сухо сказала Квартилла, — не обязательно нести службу в сирийских пустынях, чтобы стать идиотом. Иногда достаточно быть обычным плодом кровосмешения.
Позади нас началась какая-то возня, и Тримальхион немедленно потерял к нам интерес. Не успели меня представить, а он взял полотенце в алую полоску с кисточками, заткнул его под шарф и сказал:
— Рад слышать. А теперь усаживайтесь и наслаждайтесь.
Мы устремились к свободным местам на среднем ложе, и я с облегчением снял с себя сопящую Соню. Она порядком отяжелела.
Кушанье, отвлекшее от нас внимание исходящего слюной Тримальхиона, было выставлено на главный стол четырьмя рабами. Блюдо величиной с дверь было выложено по краям знаками Зодиака, каждому из которых соответствовала определенная, имеющая символический смысл пища. Стоявший посреди блюда металлический свод вскоре был поднят, а под ним оказалась жирная дичь, рыба, будто бы плавающая в соуснице, и заяц с голубиными крылышками, приставленными к спине для сходства с Пегасом. На блюде также находились две-три бесформенных объекта, опознать которые не удалось.
Квартилла схватила меня за руку и радостно завизжала.
— Ух ты, Лаврентиус! Мое любимое кушанье! Свежее свиное вымя!
Весь страх, возбуждение, напряжение и лишения этой безумной ночи и всей прошедшей недели свились у меня в глотке в один сальный узел. Тошнота подкатила к горлу неотвратимо, как скорый поезд. Я попытался встать на ноги, но не смог. Повел головой — и увидел слугу, стоящего наготове с медным сосудом. Потом я начал блевать, и занимался, этим, как мне показалось, целую вечность.
Когда я прикорнул на ложе, слабый и опустошенный, в комнате раздались аплодисменты. Над затихающими хлопками послышался голос Тримальхиона.
— Заграничный гость Квартиллы принимает первые почести! Наградите его лавровым венком!
Появившийся раб накинул мне на голову и на шею венки из растений. Квартилла чмокнула меня в щечку.
— Молодец, Лаврентиус! Поистине инфернальный проблев в самом начале торжества.
Другой раб протянул мне пахнущую сыростью салфетку, и я вытер рот.
— Спасибо. Такого со мной не бывало с самого колледжа.
— Теперь ты готов отведать вымя?
Сдержав еще один, короткий позыв, я ответил:
— Нет спасибо, не беспокойся. Я бы лучше что-нибудь выпил…
— Налейте меду Лаврентию-победителю, — приказала Квартилла, потом проткнула свиной сосок и начала его нарезать.
Я омочил рот медом, потом улегся и стал наблюдать за происходящим. В конце концов, нечасто же выпадает возможность посетить настоящую римскую оргию!
Происходящее, однако, не оправдывало моих ожиданий. Если это низшая точка легендарного упадка Рима, то двадцатый век даст ему сто очков вперед. Собравшихся интересовало, кажется, только поглощение разнообразных яств да пересуды. (Квартилла проводила время в компании самых завзятых обжор за отвратительным состязанием по обмыванию косточек, раскатыванию губок и облизыванию пальцев). Короче, в клубе «Ротари» я видел более безумные трапезы. Напряжение возросло до предела, когда разгорелась ссора между супругами. Она кинула в него тарелкой, он наклонился, и тарелка чуть не попала в Тримальхиона.
— Ты, сучка!
— Подонок!
Тут вмешался Тримальхион.
— Юлий и Мелисса, как мне жаль! Это была оригинальная коринфская тарелка!
— Прощу прощения, Тримальхион. Но ему поделом. Я застала его в уборной с этой блядью Унотэей!
Певцы пели ("Это песенка Асафетиды, дружище", — сообщила мне Квартилла), плясуны плясали, а фокусники фокусничали. После блюда, являвшего собой зажаренного целиком кабана, фаршированного живыми дроздами, на сцену вылезли двое растрепанных крикливых шутов.
— Меня зовут Хайга, а моего приятеля зовут Хатта.
— Он лживый фракиец!
— Ну почему ты так несправедлив, Хатта?
— Ты сказал, меня зовут Хатта.
— А тебя разве не так зовут?
— Ну конечно, так!
— Тогда в чем дело?
— Мое имя это совсем не то, как меня зовут.
— Ах, вот оно что. И как же тебя зовут?
— Буян!
Публика рукоплескала.
— Парадокс, достойный Зенона! — польстил Тримальхион, бросая актерам несколько монет. На протяжении всего вечера я выдерживал поистине неослабевающий шквал свирепых взглядов и рыканья Эрмероса, которого явно не устраивала моя близость к Квартилле. Любое ее движение в мою сторону буквально доводило его до безумия. Несколько раз я уже был готов отразить атаку, которую он, к счастью, так не разу и не довел до конца, удерживаемый, вероятно, соседями по столу.
Алкогольно-пищевой вихрь не утихал всю ночь. Каждое блюдо, о котором с вульгарным упоением возвещал Тримальхион, казалось еще изысканнее предыдущего. Я пил мед чашку за чашкой, пока зрение и слух не начали сдавать, как и функции нервной системы, из-за которой я потерял — потеряю — работу две тысячи лет спустя.
Я почему-то решил, что было бы здорово преклонить голову на колени Квартиллы и заснуть — и не важно, как на это посмотрит Эрмерос. Но эта идиотская шляпа. Я снял ее и надел на голову Соне, чтоб не потерялась. Болтовня превратилась в бессмысленное бурчание, погрузившее меня в туманную дрему…
Я очнулся от вопля Сони. На столе стояло последнее подношение кухни Тримальхиона — маленькие грызуны в засахаренной глазури — они были раз в десять меньше моей Сони, являясь точной ее копией во всем остальном.
Соня забормотала на латыни. Я снял с нее шляпу и надел на себя. Теперь я понимал и ее английский, и латынь всех остальных.
— Какой сейчас месяц? Какой сейчас месяц? — вопрошала Соня.
— Как какой, сейчас месяц квинтилий, — неуверенно ответила Квартилла на мой вопрос.
Я передал Соне.
— Но ведь он не заканчивается на «О», — запричитала она. — Ах, как же они могли так жестоко обойтись с моими кузенами, даже не дождавшись октября!