Страница 23 из 71
Начинается.
Я высвобождаюсь из объятий, которые, кажется, успели окрепнуть, беру тарелку.
— У меня важная миссия.
— Поди, побеседуй с космическими сутенерами, Дигби.
11.34 пополудни
Я теперь сижу на ступеньках, друзей прибавилось, я лениво с ними общаюсь. Что бы подумали крестьяне, едва привыкшие к новым деревням и самозваным хозяевам поместий тысячу лет назад? "Если бы они раз в год получали «Игл», — говорит Тэд, — были бы там статьи "Соборы будущего", "Соберите собственного заводного крестоносца", "Как сделать действующую модель мельницы" или "Потрясающие известия о Господе Боге"?
Фоном звучит старый шлягер:
Он сказал, что грядут перемены…
Ага, ну вот и они… Перемены грядут… ну давай же.
Я смотрю поверх перил в гостиную. Хохот, очертания друзей, дерзостных и великолепных, некоторые развалились на импортных старых диванах, разодранных в клочья поколениями полубездомных кошек. Как странно, что лишь одна комната в моей квартире называется гостиной — как будто во всех остальных гостей не принимают.
Реальность номер два, пространство, которого я боюсь больше всего, отвечает мне:
Маленькое поместье окружают высокие, обтянутые колючей проволокой стены. Скучающий сторож сосредоточен на мерцающем экране электронной игры. Подъезжает машина. Он слегка настораживается, потом успокаивается, заметив возникший на дисплее номер, под горящим словом «Проверено». Он все же не в силах оторвать подозрительного взгляда от машины, проползшей вдоль ограждений и свернувшей в ярко освещенный лабиринт одинаково своеобразных коттеджей на две семьи.
Она останавливается перед третьим домом на левой стороне. Из нее вылезают двое молодых людей. Один, с длинными черными волосами, бросает нервный взгляд на затянутое тучами небо. Они торопливо минуют крошечный участок космического дерна, служащего лужайкой, и скрываются на веранде с двойным остеклением.
Женщина в оранжевых рабочих брюках застыла перед телевизором. Выкройка, которую она теребит, отчаянно внушает ей то, чего она не слышит. Шипящие звуки, доносящиеся из динамика, перекрывают суровый требовательный голос младенца, отдающийся эхом в коридоре, а между ними слышится шепот:
Создавая меня, ты обещал мне жизнь.
На нем джинсы «Левайс» и клетчатая рубашка, в его сердце холод, а в руке — банка пива, он открывает входную дверь.
— Алекс, Рэндалл, заходите, — говорит он голосом приветливей некуда и тут же делает большой глоток.
Они ждут, пока он отопьет, и тихонько проскальзывают в комнату с всегдашними бутылками вина в курьерских сумках.
Входная дверь закрывается, и она тащится обратно из этого странного места, в котором только что находилась, дважды хмурится, изо всех сил стиснув веки, будто яркий свет слепит ей глаза. Следы страданий постепенно стираются, она складывает губы в улыбку, которая не то что б сурова, однако не то что бы и невинна.
Она слышит из коридора, как Рэндалл спрашивает насчет ремонта «Лады». Она собирается с мыслями и готовится к вечеринке.
ОК, ОК, слышна музыка:
Перемены грядут из дула ружья (вот-вот)
ПЕРЕМЕНЫ ГРЯДУТ ИЗ ДУЛА РУЖЬЯ…
Внизу пульсации в размере 4/4 взвивают беспорядочную массу приглушенных «Роландов-303», синкопированных арпеджио и еще бог знает чего и швыряет все это в наш мозг. В раскрывающемся сознании гудят бессвязные мысли, их потоки умело продираются сквозь перезаряженные нервные узлы. Они проносятся по нервным окончаниям подобно неукротимым хулиганам-угонщикам, проскакивающим последний светофор перед выездом на шоссе. Длинные, прямые, полые нервы свободно несут их в пункт назначения, где тугие мускулы собирают их в кучу и без церемоний выталкивают наружу.
Повторение определяется только девиацией, чувственные сигналы несутся вспять по нервным проходам, сообщая нам, что центральный процессор приведен в соответствие с технологией ММХ и что поддерживается связь со всеми системами. Серебристое платье Саз вбирает отблеск свечей, задерживает их на мгновение и посылает обратно, оттеняя чистоту ее глаз и ухмылку от "Парадайз Фэктори". Свет скользит по алмазам пота, выжатым из напряженных мускулов, облегающих грудь Алекса. Глаза зажмурены, губы плотно сомкнуты, руки на ходу заново формируют реальность. Над ним вывеска, гласящая "ЕДИНСТВЕННЫЙ В ЖИЗНИ ШАНС". Рэндалл скачет вокруг как сумасшедший — первопроходец, пытающийся самостоятельно подняться в воздух. Лара стоит как вкопанная — с ее головы свисают яркие тряпичные ленты. Стоит в комичной позе, слушает голос, внятный лишь ей одной.
Широко раскрытые глаза Карен следуют за колыхающимися складками ее платья — прихотливый орнамент, который может объяснить, отчего Джош хохочет как безумный и почему Рич, стоя на голове, выкрикивает в ритм музыке "О, Боже Мой, Боже Мой, Боже Мой"; Том и Кэл смотрят друг на друга волками, Кевин замирает, сбившись с пути — откидывает руками упавшие на лицо локоны, наморщив лоб в ожидании ответа.
Гейвин поблескивает бритым затылком, продвигаясь сквозь хаос подобно друиду. Горящий в его глазах восторг стимулирует умопомешательство, а потом, на середине полета, он извлекает из воздуха здравомыслие, приручая его воспоминаниями о розовых орхидеях и пиве на Кэнал-стрит жарким летним днем.
11.44 пополудни
Вокруг меня порхают длинные волосы Алекса. Моя рука исследует щетину на его скулах — когда по ней скользит рука, она встает дыбом. Губы у него сперва отяжелевшие и засасывающие, а потом легкие и шаловливые. Саз водит носом по шее Рэндалла, а он крепко обвивает ногами ее живот. У меня в голове гаснет лампочка, в ее свечении застывает время.
11.46 пополудни
Время сортировать напитки для полуночного возлияния. Снова иду на кухню за подносом с миниатюрными хрустальными стаканами и бутылкой «Джеймсонс». Я разливаю искрящийся «Джеймсонс», и по горлышку бутылки неуклюже стекает влага…
Реальность номер два:
У меня в голове в стакан выплескивается болгарское "Каберне Савиньон".
Девять человек неловко расположились в гостиной, предназначенной для четырех целых, четырех десятых. К счастью, помимо гарнитура из трех предметов, в комнате есть два потертых шезлонга и пуфик. Все пьют слишком быстро — не чтоб встряхнуло, а чтоб слегка опустило — и беседуют крайне монотонно.
Разговор миновал тему починки «Лады». Он неуклюже топчется вокруг возможности второго срока Блэра. Несколько стремительно следующих коротких выступлений указывают как на его неминуемость, так и на полную невозможность. Он тревожно касается отсрочки исполнения приговора, которая теперь даруется в рамках "проекта Клеменси" и опускается, как обычно, до погоды. Они беседуют, а мелкий серый дождь скребется по стеклам, и они дрожат, вспоминая пост-Сайзвелловское изречение: должно выпасть сто тысяч капель пока не выпадешь сам. Всегда надевай комбинезон.
Но кто-то уже перепил, кто-то недопил или что-то в этом роде. Кто-то сдерживает рыдания по понесенной утрате, романтической и нелепой. Кто-то предается воспоминаниям.
Они уставились в пол так, будто кто-то нагадил на ковер. Им было так хорошо, и ни у кого не оставалось слов, чтобы приглушить голос, свербевший у каждого в голове:
Ты обещал мне ЖИЗНЬ…
Помнишь?
Рэндалл извлекает когти из моей шевелюры и прижимает меня к себе.
— Под дождем гулял?
— Ну.
— Вот дерьмо. Запомни. Уже совсем скоро.
Крепкое объятие сильных мускулов — мускулов, созданных для танца, мускулов, созданных для страсти, которая неподвластна никакой пустоте.
Я это все помню. Я помню, как все было и как все будет. Уже совсем скоро.
11.48 пополудни
Из кухни доносится голос:
— Черт, обожаю этот наркотик — не случайно его называют легким!
Я смеюсь, это любимая фраза Анта. Особенность Анта в том, что он никогда не сходил с ума, а если и сходил, то никогда этого не признавал. Высшим проявлением его наркотического психоза был случай, когда он на приходе начал утверждать, что основу всех спиртных напитков составляет витамин С.