Страница 1 из 34
Джидду Кришнамурти
БЕСЕДЫ В ПАРИЖЕ
БЕСЕДА ПЕРВАЯ
Разговаривать о чём-то серьёзном, я думаю, всегда трудно, и тем более на этих встречах, где вы говорите по-французски, а я, к сожалению, должен говорить по-английски. Но мне кажется, что мы сможем общаться с достаточной ясностью и пониманием, если не будем оставаться на чисто словесном уровне. Слова предназначены для того, чтобы что-то сообщать, передавать, сами по себе слова не имеют большого значения. Но, боюсь, большинство из нас остаётся на уровне слов, и поэтому общение сильно затрудняется, поскольку то, о чём мы хотим поговорить, принадлежит, помимо словесного уровня, также интеллектуальному и эмоциональному уровню. Мы нуждаемся в общении, всеобъемлющем, целостном; для этого требуется целостный подход — вербальный, эмоциональный, интеллектуальный. Поэтому давайте предпримем совместное путешествие, будем двигаться вместе и рассмотрим наши проблемы со всех сторон, хотя это и чрезвычайно трудно.
Прежде всего, ведущий беседу говорит не как индус, и он не представляет Восток — хотя он и родился, может быть, в определённом месте и имеет некоторый паспорт. Наши проблемы — это человеческие проблемы, поэтому они не имеют границ; они не индийские, не французские, не русские, не американские. Мы пытаемся понять всю человеческую проблему целиком — и слово «понять» я использую во вполне определённом смысле. Одно лишь употребление слов не даст понимания, и понимание — не вопрос согласия или несогласия. Если мы хотим понимать то, что говорится, нам надо рассматривать это без предубеждённости, не сомневаясь или соглашаясь, а действительно слушая.
К тому же слушание, которое есть своего рода искусство, требует определённого состояния спокойствия мозга. У большинства из нас мозг беспрерывно активен, постоянно давая отклик на вызов слова, идеи или образа, и этот постоянный процесс отклика на вызов не приносит понимания. Понимание достигается мозгом, который очень спокоен. Мозг, в конечном счёте, это инструмент, который думает, реагирует; мозг — кладовая памяти, результат времени и опыта, и не может быть никакого понимания, если этот инструмент постоянно возбуждён, реагирует, сравнивая то, что говорится с тем, что уже накоплено. Слушание, если можно так сказать, — это не процесс принятия, осуждения или интерпретации, а полное всестороннее рассмотрение факта. Для этого мозг должен быть спокойным, но так же и очень живым, способным воспринимать правильно и разумно, а не сентиментально или эмоционально. Только тогда мы и сможем подходить к вопросам человеческого существования как к целостному процессу, а не фрагментарно.
Как знает большинство из нас, делами нашими правят, к несчастью, политики. По-видимому, сама наша жизнь зависит от небольшого числа политиков — французских, английских, русских, американских, индийских; и это очень печально. Но таковы факты. Политика же волнуют только близкие, неотложные дела — его страна, его положение, его политика, его националистические идеалы. И как результат, возникают неотложные проблемы войны, конфликта между Востоком и Западом, коммунизма, борющегося с капитализмом, и социализма, противопоставляющего себя всем остальным формам автократии, так что самая насущная, неотложная проблема — это проблема войны и мира, и как манипулировать нашими жизнями, чтобы не быть раздавленными этими гигантскими историческими процессами.
Но, думаю, было бы очень жаль, если бы мы ограничили себя только непосредственными, неотложными заботами: положением французов в Алжире, что может произойти в Берлине, будет ли война и как нам действовать, чтобы выжить. Это проблемы, которые навязываются нам газетами, пропагандой; но я думаю, что гораздо важнее разобраться в том, что происходит с человеческим мозгом, с человеческим умом. Если нас будут занимать лишь текущие события, а не всё развитие человеческого ума, человеческого мозга в целом, наши проблемы будут расти и множиться.
Мы можем видеть, как наш разум, наш мозг стал механичным — разве это не так? Мы подвергаемся влиянию со всех сторон. Всё, что мы читаем, оставляет свой отпечаток, и любая пропаганда оставляет свой след; мысль только повторяет, и поэтому мозг и ум стали механичными, подобными машине. Мы механически выполняем свою работу, отношения друг с другом у нас механические, а наши ценности всего лишь традиционны. Электронные машины — почти то же самое, что человеческий ум, только мы немного изобретательнее, поскольку мы их сделали, но они функционируют так же, как мы, посредством реакции, повторения и памяти. И похоже, всё, что нас интересует, это как заставить механизм, который коренится в привычке и в традиции, работать более гладко, без нарушений; и это, возможно, станет концом человеческой жизни. Всё это не подразумевает — не так ли? — никакой свободы, здесь только поиски безопасности. Богатые жаждут безопасности, и азиатские бедняки, которые едят всего раз в день, тоже хотят безопасности. Отклик человеческого ума на эти несчастья — чисто механический, привычный, лишённый заинтересованности.
Поэтому настоятельный вопрос, несомненно, таков: как освободить мозг и ум? Ведь если нет свободы — нет и творчества. Есть механические изобретения, полёты на луну, отыскание новых средств передвижения; но это не творчество, это изобретательность. Творчество есть лишь тогда, когда есть свобода. Свобода — не просто слово; слово есть нечто, совершенно отличное от действительного состояния. Свобода не может быть превращена в идеал, так как идеал — это просто отсрочка. Поэтому в ходе этих бесед я хочу обсудить вопрос о том, можно ли освободить ум и мозг. Просто сказать, что это возможно или это невозможно, — бесполезно; но мы можем выяснить это для себя сами путём эксперимента, самопознания, исследования, интенсивного поиска. Это требует способности рассуждать, чувствовать, порывать с традицией, разрушать все стены, возведённые человеком для собственной безопасности. Если вы не готовы сделать это с самой первой беседы и до последней, я думаю, вы зря тратите время, приходя сюда. Проблемы, стоящие перед нами, — очень серьёзные; это проблемы страха, смерти, амбиции, авторитета, медитации и так далее. Каждая проблема требует подхода с точки зрения фактов, а не эмоционально, интеллектуально, сентиментально. Требуется точность мышления, огромная энергия, чтобы довести каждое исследование до самого конца и раскрыть суть вещей. Это, видимо, совершенно обязательно.
Если мы наблюдаем не только внешние события в мире, но и то, что происходит внутри нас самих, мы обнаруживаем, что мы — рабы определённых идей, рабы авторитета, не правда ли? Веками пропаганда формировала из нас христиан, буддистов, коммунистов — или что там ещё. Но чтобы выяснить истину, мы, безусловно, не должны принадлежать ни к какой религии вообще. Очень трудное дело — вообще не становиться приверженцем какого-либо образа действий или образа мыслей. Не знаю, пытались ли вы когда-нибудь не принадлежать ни к чему, отказались ли вы полностью от традиционного признания Бога — это не значит стать атеистом, что так же глупо, как и веровать, — это отвергнуть влияние церкви со всей её пропагандой двух тысяч лет.
Нелегко отбросить, что вы француз, индиец, русский или американец; это, может быть, ещё труднее. Достаточно легко что-то отвергнуть, если вы знаете, к чему вас приведёт отрицание, но это просто переход из одной тюрьмы в другую. Но если вы отвергаете все тюрьмы, не зная, куда это приведёт вас, вы остаётесь совсем одни. И мне представляется, что безусловно необходимо остаться совсем одному, свободному от всяких влияний, ибо только тогда мы можем выяснить для себя, что истинно, и не только в этом мире повседневного существования, но и за пределами ценностей этого мира, за пределами мысли и чувства, за пределами измеримого. Только тогда мы узнаем, существует ли реальность за пределами пространства и времени; а такое открытие и есть творчество. Но чтобы узнать, что истинно, необходимо это состояние одиночества, свободы. Вам не уйти далеко, если вы к чему-то привязаны — к своей стране, к своим традициям, к своему привычному образу мышления. Это всё равно, что быть привязанным к колышку.