Месть самураев

Бог Яма явился к господину Якуси-Нёрая, духу тени, с которым состоял в дальнем родстве – седьмая вода на киселе. Там и там была тень, только, разумеется, у Бога Яма чуть-чуть погуще, но тем не менее – родная кровь, поэтому-то господин Якуси-Нёрая и уступил уговорам.

Господин Якуси-Нёрая спал. Ночью, без солнца, ему делать было нечего. Он жил в крохотном мире, который находился между Днем и Ночью и в котором никогда не было ни тени, ни света.

– Чего? – удивился он, продирая глаза. – Кого убить? Это не по моей части.

– Но можешь вообще, все это… как это?… – Бог Яма не смел открыто высказывать при помощнике. – Выйди! Выйди и постой за дверью, – приказал он демону Кацири.

– Могу, конечно. Но зачем? – удивленно глядя на дальнего родственника, пожал плечами господин Якуси-Нёрая.

– Не спрашивай. Просто сделай, и все.

– Но зачем?

– Мне очень нужно.

– А там? – господин Якуси-Нёрая потыкал пальцем вверх, где, по его мнению, находился небосвод.

– Там все улажено.

Господин Якуси-Нёрая с сомнение посмотрел на Бога Яма. Он знал о вражде между своим родственником и Богиней Аматэрасу, но не боялся ее гнева по одной простой причине – без тени в Мире никто не мог и шага сделать.

– Зуб даю, – сказал Бог Яма.

– Ладно, – согласился господин Якуси-Нёрая, – по старой дружбе, будет тебе огромная тень.

– И так, чтобы не меньше чем три дня.

– Один.

– Два.

На том и порешили.

Старший сын регента Ходзё Дога – Такэру понимал, что ему не удержать ни третий, ни четвертый этаж, и не потому что он плохо командовал, а потому что на них напали настоящие самураи. Но даже это обстоятельство не объясняло того факта, что нападавшим фактически удалось захватить Нефритовую башню. Чем выше они поднимались, тем легче им было побеждать ее защитников.

– Отец! – пришел он к регенту в первый раз. – Пора выпускать хирака и других истуканов.

Регент Ходзё Дога сидел и смотрел в окно. Воля вдруг оставила его. Если бы он знал, что это действие гэндо Амида, он бы приказал сжечь дворец вместе с собой. Но этого он не знал, зато испытывал страшную тяжесть во всех членах и черную-пречерную тоску, которая лишала сил.

– Как ты не понимаешь, я не могу этого сделать, – вяло ответил он. – Это самая большая тайна, которую знаем ты и я.

– Твои рассуждения меня смущают! – вскричал Такэру. – Самое большее через пару страж башня будет захвачена.

– Сын мой, иди и выполняй свой долг.

Такэру ушел не солоно хлебавши и когда сдал еще один этаж, послал младшего брата – Коксинга.

– Отец, нас сомнут! Не лучше ли пойти на хитрость?

– Мой младший сын, – ответил регента Ходзё Дога, – время ли об этом думать? Посмотри, как красив рассвет над столицей Мира!

У Коксинга от ужаса расширились глаза, и он убежал.

– Наш отец сошел с ума, – сказал он брату, который, прячась за телами убитых стражников, посылал стрелу за стрелой куда-то вниз между этажами.

– Я это давно уже понял, но ничего поделать не могу.

Он пошел к отцу во второй раз. Отец не дал ему открыть рта:

– Меня обвинят в захвате власти. Мы еще не готовы. Наших войск слишком мало. А император Мангобэй не дает нам повода сомневаться в его лояльности.

– Твоя лояльность может стоить нам жизни!

– Держись сынок. Держись. Скоро расцветет, и нам на помощь придут войска.

– А если не придут?

– Если не придут, тогда мы используем хирака.

– Поздно, отец, поздно!

В ярости Такэру стал спускаться вниз, откуда все громче и громче слышались звуки битвы. Нефритовая башня дрожала, как живая. Где-то в ее основании, в тайных подвалах и лабиринтах, застыла целая армия преданных истуканов. Но упрямый отец боится их оживить. Это ли не глупость?! Такэру в ярости ударил кулаком в стену. Тотчас явились два генерала:

– Что нам делать, господин? Наши силы на исходе.

– Приготовьтесь к сэппуку, – посоветовал им Такэру, – ибо мы не выстоим и полстражи.

Такэру действительно не видел другого выхода. Две трети башни захвачены врагом. Осталось два с половиной этажа. Сил драться нет. Почему, почему сколько бы мы ни старались, а на одного убитого со стороны противника приходится сотня убитых наших. А если мы атакуем, то все-все падаем замертво. Что это? Неудача, которая преследует, как рок? Что если вдруг это колдовство? Впервые Такэру подумал об этом. Вдруг отец заколдован? Вдруг его грехи пали на всех нас безмерно тяжким грузом? Такэру стал неистово молиться, но это не принесло облегчения, словно все было предопределено.

– Я помогу тебе, – сказал кто-то.

Такэру оглянулся. Перед ним стоял крепкий лысый человек с выпуклым морщинистым лбом и тяжелым взглядом энго. Не стражник и не демон. Впрочем, у Такэру не было времени разбираться.

– Да! – ухватился он за незнакомца, как за соломинку, – скажи, что мне делать?

– Всего-навсего выпустить хирака.

– Но как? Отец не хочет. А у меня нет ни ключа, ни волшебного порошка – идасу.

– И то и другое я тебе дам,

– Нужны еще волшебные слова, – напомнил Такэру, – а я их не знаю.

– Я пойду с тобой и произнесу их, – ответил незнакомец.

Нефритовая башня была огромной. В ней насчитывались сотни закоулков, переходов, лестниц и тайных лабиринтов. Один из них имел единственный вход, который находился в покоях отца Такэру. Когда они вошли к регенту, он даже не поднял головы, удрученный тяжелыми мыслями, охватившими его. А виной всему была гэндо – тень Будды Амида, сотворенная из одной злобы.

Ни Гёки, ни его командиры, ни Натабура, ни учитель Акинобу, ни Язаки и тем более Афра – никто из заговорщиков не знали, что битва только начинается. Они уже дрались на седьмом этаже, и силы были на исходе. Воодушевленные мыслью, что они вот-вот ворвутся в покои регента, они утроили натиск. Им уже противостояли не рядовые стражники в простых панцирях из зеленой китайской кожи, а самурай в золоте и серебре. Когда же среди них пронеслась пугающая весть о том, что Такэру – их главнокомандующий – бежал, они дрогнули. Если бы они знали, что нападающих всего-то три десятка, половина из которых ранена, они бы не опустили оружие и не заметались в поисках спасения, которого быть не могло. Сражение перешло в стадию коротких, безжалостных стычек. Многих просто сбросили с башни вниз, других зарубили. Генералы предпочли сэппуку, и только парочка лейтенантов, капитан да оставшийся сын регента – Коксинг дрались до последнего перед входом в покои Ходзё Дога. С ними в одиночку расправился капитан Го-Данго. Коксинг стоял не сгибаясь, даже когда у него не осталось ни единого шанса, даже когда от страшной канабо с шипами один за одним пали его товарищи.

В последний момент регенту Ходзё Дога страстно захотелось жить. Он заметался в поисках хоть какого-нибудь убежища. Его нашли в кладовке, зарывшимся в угле. Никто бы и не обратил внимания на перемазанного человека, который вовсе не походил на могущественного регента, если бы не богатое кимоно из парчовой иноземной ткани.

Всходило солнце. Регента Ходзё Дога вытащили на середину приемных покоев и дали людям в последний раз взглянуть на него. Думал ли он, что дорожка из козней и черных дел закономерно приведет к подобному финалу, никто не знает – регенту Ходзё Дога не предоставили последнего слова. Возможно, он понял, что жизнь не имеет значения и цели, но не успел ни с кем поделиться этой мыслью. С ним даже не соблюли обычай, согласно которому человек столь высокого ранга мог выбрать для себя оружие и вид умерщвления. Он не сложил отходных стихов и не переоделся в посмертное кимоно. Он не выпил сакэ и не собрался с мыслями. Тем более не смыл с лица грязь. Позором была обставлена его смерть. Ему грубо связали руки и поставили на колени. Затем Гёки отрубил его голову, как обыкновенному преступнику, насадил ее на пику и выставил на всеобщее обозрение. С третьими петухами душа регента Ходзё Дога отправилась в долгий, безутешный путь – как раз во владения Бога Яма, который в этот момент выводил из подземелья хирака и других истуканов.