Месть самураев

– Вот что, – велел он повару, – ты пока с командой не болтай. Понял?!

– Понял… таратиси кими, понял… Как не понять… – повар Бугэй поклонился два раза. Третий раз не пожелал из-за презрения к хозяину, который был груб и часто бивал его.

– В Такао сходишь в одно место.

– Какое, таратиси кими? – удивился Бугэй, взглянув на капитана жуликоватыми глазами.

Обычно он избегал смотреть капитану в глаза, боясь вызвать его гнев.

– Потом узнаешь! И держи язык за зубами.

– Да, таратиси кими, да…

– Ну иди!

– Да, таратиси кими, да…

Возможно, кантё Гампэй и не привлекло бы тонкое наблюдение повара, если бы не одно обстоятельство: рыжеволосые японские женщины – большая редкость. А жена главного заговорщика Камаудзи Айдзу как раз рыжая. Так было сказано в листовках, которые до сих пор развешивают по всей стране и на острове Бисайя тоже, хотя прошло больше года после тех событий. Оро?! Это ж надо вспомнить! Видать, она до сих пор нужна регенту. Пусть это и простое совпадение, а вдруг? Тогда я могу получить еще и триста рё, обещанных за беглянку, подумал кантё. А триста рё – это не десять рё. Это ровно в тридцать раз больше! Целое состояние! Придется кое с кем поделиться. Не без этого. Расплачусь с долгами. Два года неурожаев сделали торговлю убыточной, поэтому деньги мне очень и очень пригодятся. 'Эх, дела наши грешные…' – проворчал он, поднимаясь. Неожиданно возникшие перспективы захватили воображение. Теперь все его мысли были направлены исключительно в одно русло. Думай! Думай! Лишь бы все получилось, лишь бы все получилось, потер он руки в сильном возбуждении, налил себе сакэ в крохотную голубую чашечку, которую подарила жена, и голова у него окончательно прояснилась. Он вспомнил лицо жены и подумал, что будет рад купить ей золотую заколку с рубином, о которой она давно мечтала, и модное на Западе украшение – кольцо с драгоценным камнем. А через год перебраться в столицу, приобрести еще пару судов и заняться не только торговлей, но и шелком, который приносил хорошие барыши. Пока шелк делают только в Ая, на это можно жить. Он подумывал украсть технологию производства ценной ткани, да не знал, как подступиться к проблеме. В любом случае пора расстаться с морем, нога вот болит, а по утрам хочется женщину, но ее нет.

Кантё Гампэй принадлежал к большому и знатному клану Ода, который в свою очередь подчинялся клану регента Ходзё Дога, а тот держал в своих руках всю морскую торговлю. Если бы Акинобу знал об этом, он бы на всякий случай подождал другой корабль. Но выбирать не приходилось – порты Ая и Нихон давно опустели, редко кто сейчас осмеливался заниматься торговлей, да и спешка подвела. Не хотелось тратить время, добираясь через Чосон, Пусан или Йосу, до которых две недели скорого пути на лошадях, хотя оттуда до Нихон рукой подать. В обоих вариантах риск примерно одинаков. И хотя он работал на благо буддийского храма Каварабуки и непосредственно на его первое лицо, содзу Ато Такаяма, с которым был в хороших отношениях, душа у него не лежала ни к новой должности, ни к Совету Сого. В душе Акинобу оставался отшельником, действующим по своему разумению.

На этот раз Знак предвидения – Мус не подвел, хотя Акинобу после разделения Миров, пользовался им крайне редко – нужды не было. Оказалось, что он не зря подумал о пиратских корнях кантё Гампэй, который действительно работал на вако – морских пиратов, подсказывая им, какие грузы везут корабли и куда идут. От каждой операции он имел свой твердый процент. Но и эта статья дохода была непостоянной. Торговля с материком постепенно хирела по одной важной причине: власть регента Ходзё Дога давно шаталась, как гнилая хижина, чем пользовались вако и опустошали побережье Чосон и Ая.

Натабура, почесываясь, сидел на пороге каюты, из которой несло человеческим немытым духом и псиной, и наслаждался покоем. Впервые за много-много месяцев не надо было никуда спешить. Но к этому состоянию надо было привыкнуть, чтобы не ловить себя ежемоментно на побуждении тащить куда-то усталые ноги, тяжелые, словно на тебе висят непомерно огромные доспехи гакидо, и делать бесконечно нудную и утомительную работу. Ух… Ветер налетал порывами, и мелкие брызги тут же высыхали на палубе. Приятен морской воздух. Юка спала в дальнем закутке. Что-то у них последнее время не ладилось. То ли она действительно устала, то ли просто тосковала по дому. Была ласково-вялая, и чего-то от него хотела такого, чего он понять не мог. Порой дулась и ворчала: 'Когда приедем домой, я все объясню'. Вот он сидел и тихонько мучился раздумьями:

– Слышь… – Язаки, вылез, встряхнулся, будто Афра, бесцеремонно заставил подвинуться и сел рядом. – Я вот думаю, может, добавки попросить? Плохо кормят. Очень плохо.

– Мне хватает, – Натабура даже не отрыл глаз, подставлял лицо солнцу, ветру и мелким, как пудра, брызгам. Он не знал, что умеет сочинять стихи, они сами лезли в голову. От этого становилось немного легче.

Юка. Ее лицо на рассвете действительно походило на цветущую розу, но Натабуре почему-то было грустно.

Язаки перебил:

– А я отощал, – в его голосе прозвучали панические нотки.

Возле кухни в клетках деловито кудахтали куры. Порой там начиналась суматоха, когда повар забирал одну из них. Но затем они успокаивались, снова принимались деловито клевать зерно и обсуждать петуха, которого непрактичные люди съели первым.

– Ты? – Натабура усмехнулся, стараясь не отвлекаться. – Хоп?

В последние два дня на Язаки, как на весеннюю щуку, напал жор, и он совал в рот все что ни попадя.

– Да, – ответил Язаки и улыбнулся обезоруживающей улыбкой. – Чего ты смеешься? Чего? Тебе легко, у тебя Юка есть, ты можешь ее порцию сожрать, а я один! И некому меня утешить и обогреть.

Натабура только насмешливо хмыкнул. Не хотелось ни шевелиться, ни думать, а хотелось лишь прийти в равновесие с самим собой. Долгое путешествие требует много сил. Настало время их поднабраться. Впереди самое приятное – возвращение домой, хотя оно подпорчено неудачей. Вот и учитель мучается, стараясь не подавать вида. Как нас примут в Каварабуки? Мы везем очень ценные книги: христианскую Библию и предсказания пророков. Я бы давно их прочитал, да нагловатый повар сует нос не в свои дела. Приходится ждать, пока он будет занят приготовлением пищи, поэтому я терпелив, как библейский Моисей. Натабуре так понравилось труднопроизносимое имя, что он долго повторял его шепотом, запоминая на слух. Все было непонятно: кто такие филистимляне, захватившие Ковчег Завета, что вообще такое ковчег, или почему Давид должен был одержать победу над Голиафом, а не наоборот, и многое другое. Ему легко давался этот странный язык, в котором слова передавались не символами, а звуками. Он с удовольствием осваивал по паре страниц в день. Читал бы больше, но обстоятельства не позволяли.

– Жрать охота… – снова напомнил о себе Язаки.

У Язаки в животе вечно что-то урчало, булькало и даже тихо вздыхало. Самое удивительное заключалось в том, что он не похудел. Все похудели. Юка… При мысли о ней внутри родилось странное чувство желания. Юка… Юка, конечно, тоже похудела и в этой одежде стала похожа на мальчишку. Ему это нравилось. Учитель Акинобу стал сухим, как арча. А Язаки хоть бы что. Все потому что мысли его были направлены исключительно на то, чтобы набить брюхо. На пару с Афра они жили на подножном корме. Поэтому не пришлось решать проблему кто кого съест. Ха… Натабура едва не рассмеялся, вспомнив, как однажды застукал эту парочку: Язаки как раз опалил суслика и сдирал с него шкуру, готовясь зажарить на костре. Афра как всегда пускал слюни. Трудно было понять, в чем же их обоюдный интерес. Оказалось, что они охотились на пару. Афра выслеживал и загонял, а Язаки сидел в засаде.