Страница 6 из 89
Состязаться с Хайямом было трудно. Друзья задумались и шли некоторое время молча.
— Нет, — неожиданно заявил Мате, — так больше продолжаться не может. С этой минуты мы начинаем искать Хайямов по-настоящему.
И он быстро зашагал вперед, решительно раздвигая толпу и громко выкрикивая на ходу.
— Хайям! Хайя-а-ам! Хайя-а-а-а-ам!
— Это от жары! — трагически прошептал Фило и бросился за ним.
РАЗГОВОР ПО ДУШАМ
В это время на другом конце базара толпа вдруг всколыхнулась и раздалась надвое, почтительно пропуская нечто, напоминающее винный бочонок, на который напялили ярчайший, затканный птицами халат и громадную, похожую на тыкву чалму.
— Дворцовый повар идет! — слышалось отовсюду. — Дворцовому повару почет и уважение!
Несмотря на свою тучность, повар шел быстро, небрежно озирая разложенные кругом товары. За ним в ожидании распоряжений следовали два рослых невольника-эфиопа. На головах у них покачивались высокие корзины — очевидно, для отобранных поваром покупок.
Торговцы наперебой старались привлечь к себе внимание важного посетителя: дворцовый повар пришел — значит, жди барыша! Со всех сторон сыпались на него льстивые похвалы и заискивающие улыбки. Но он словно не замечал ни обращенных на него взглядов, ни протянутых к нему рук.
— Мир тебе, Али! — приветствовал его хозяин кофейни, человек средних лет с удивительно густыми черными бровями, под которыми блестели насмешливые умные глаза.
— А, это ты, Хасан! Мир и тебе, — рассеянно сказал повар и пошел было дальше, но Хасан загородил ему дорогу.
— Что с тобой, Али? Не назначен ли ты, часом, на должность главного казначея?
— С чего ты взял?
— Очень уж важный у тебя вид.
— Зато на душе у меня неважно, Хасан.
— Значит, пора тебе побеседовать по душам со старым другом.
— Хитер ты, Хасан! — Али невольно улыбнулся. — Умеешь уговорить человека. Так и быть, загляну к тебе ненадолго, только… только лишние уши отпущу, — добавил он, понизив голос.
Повар сказал что-то своим молчаливым провожатым, и те величаво удалились.
В кофейне было полутемно и пусто. Хасан усадил гостя спиной к двери на вытертый коврик, поставил передним прохладительное питье.
— А знаешь, — сказал он, усаживаясь напротив, — я сразу заметил, что нынче ты не в своей тарелке.
— Будешь тут не в своей, когда в тебя летят чужие!
Али приподнял чалму, обнажив лоб, на котором вздулся здоровенный желвак. Хасан оглядел его с преувеличенным вниманием.
— Хорошая шишка. Почем брал?
— Даром досталась. Подарок повелительницы нашей Туркан-хатун. Поднес ей сегодня фазана на золотом блюде. А она как запустит в меня этим фазаном! Да еще вместе с блюдом…
— Наверное, не с той ноги встала?
— Скажешь тоже — встала! Она еще и не ложилась. Давно ли овдовела, а во дворце что ни день — пир горой. Один праздник не кончился, другой уже начинается. И куда она так спешит?
— На месте Туркан-хатун я бы тоже поторопился. Лет через десять подрастет ее сынок, султан наш Махмуд, — и кончилась ее власть!
— Придется султану расти поскорее, если он не хочет потерять такого повара, как я. Шутка ли: десять лет швырять в человека золотыми тарелками! Да она меня в фарш превратит!..
— Неблагодарное у тебя сердце, Али, — сказал Хасан с притворным упреком. — Вспомни, чем мы обязаны Туркан-хатун. Не она ли землю носом рыла, стараясь опорочить перед Малик-шахом нашего прежнего везира[6] Низама аль-Мулька? Не она ли убедила покойного султана назначить везиром Таджа аль-Мулька?
— Нечего сказать, удружила! Низам хоть и не сахар был, зато дело свое знал. А уж этот…
— Все в свое время, — хихикнул Хасан. — Был у нас везир мудрый, да кое-кому неугодный. Теперь очередь немудрого, зато угодливого.
— Да! — ядовито поддакнул Али. — Угодливый удобнее. Что прикажут, то и сделает. А от мудрого только и жди неприятностей. Мудрый Низам аль-Мульк не хотел, чтобы Малик-шаху наследовал сын инородки Туркан-хатун…
— Вот его и убили.
Али метнул на Хасана быстрый вопрошающий взгляд.
— Так ты думаешь, это ее рук дело? А я слыхал, Низама аль-Мулька убили ассасины.[7] Говорят, они и Малик-шаха отравили…
— Кто его знает, — сказал Хасан с той же скрытой издевкой. — У Малик-шаха врагов хватало. С одной стороны, Ахмед-хан[8] бунтует, с другой — молодцы Саббаха кинжалы точат, с третьей — домочадцы подкапываются…
— Бедная наша земля! — Али сокрушенно закивал головой. — Грызутся из-за нее все, кому не лень. Каждый норовит урвать кусок пожирнее. И когда это только кончится?
— Хочешь знать точно? — Хасан шутовски сдвинул брови, сосредоточенно пошевелил губами, будто что-то подсчитывая. — Никогда! Никогда не перестанут богатые грызться, а бедняки — мучиться.
— Э, в драке всем достается! И богатым и бедным.
— Не скажи. Один султан прогадал — другой с прибылью. А бедный человек всегда в убытке.
— Это ты верно говоришь, Хасан. А все-таки Малик-шаха жаль. Дельный был правитель. Ученых людей уважал. Обсерваторию в Исфахане открыл.
— Он открыл, а наследнички закрыли…
Али сердито засопел широкими вывороченными ноздрями.
— Чего ждать от вздорной бабенки! Туркан и Тадж на науку тратиться не станут. Самого Омара Хайяма с места прогнали! Подумать только, самого Гияса ад-Дина абу-л-Фатха Омара ибн Ибрагима Хайяма Нишапури!
Хасан зацокал языком. Ну и память у этого Али! И как он только запомнил такое длинное имя?
Али назидательно поднял палец.
— Не грех запомнить имя человека, который сам запоминает целые книги!
— Что ты говоришь! — искренне удивился Хасан. — Мыслимое ли это дело?
Повар стукнул себя кулаком в грудь.
— Пусть меня истолкут в ступке, если я лгу. По этому поводу расскажу тебе один интересный случай. Однажды, будучи на чужбине, Омар Хайям семь раз подряд прочитал одну ученую книгу, запомнил ее от слова до слова, а потом вернулся домой и продиктовал писцу. И когда сравнили рукопись с подлинником, не нашли между ними почти никакой разницы.
— Была бы у меня такая память, не сидел бы я на базаре, — сказал Хасан скорее грустно, чем насмешливо.
— А как он знает Коран![9] — Али закатил глаза. — Тут с ним ни один знаток не сравнится. Даже такой знаменитый богослов, как Газали. По этому поводу расскажу тебе еще один случай. Раз оба они — Хайям и Газали — были в одном высоком доме. Вдруг между гостями зашел спор о том, как следует читать какой-то стих из Корана. Спорили долго, а все без толку. Тогда хозяин сказал: «Обратимся к знающему!» — и попросил Хайяма рассудить спорщиков. Так тот не только разобрал их ошибки, но и привел все известные разночтения этого стиха и даже объяснил все противоречивые места. Газали был так восхищен, что поклонился Хайяму до земли и сказал: «Сделай меня своим слугой и будь милостив ко мне, ибо нет ни одного мудреца в мире, который знал бы все это наизусть и понимал так, как ты».
— Хорошо ты рассказываешь, век бы тебя слушал, но одного все-таки не пойму. — Хасан нагнулся к самому уху Али и зашептал: — Ведь Хайям, говорят, безбожник. Зачем безбожнику копаться в Коране?
Али тонко улыбнулся:
— Вопрос — что вертел. У него два конца. Если Хайям так сразу и родился безбожником, тогда ему, конечно, в Коране копаться незачем. Но если он изучил Коран сначала, — что мешает ему стать безбожником потом?
— Ну и голова у тебя, Али! — воскликнул Хасан. — Быть бы тебе везиром, а не фазанов жарить. Так ты, стало быть, думаешь, оттого Хайям и безбожник, что слишком хорошо разбирается в Коране?
— Э, в чем он только не разбирается! Хайяму многое ведомо. Недаром его считают преемником великого Ибн Сины.[10] Он и лекарь, он и звездных дел мастер. Нет у нас человека, который лучше его сведущ в языках, законах, в науке о числах… Клянусь Аллахом, назначь его завтра поваром, — он и тут превзойдет всех!
6
Везир — первый министр.
7
Ассасины — мусульманская религиозная секта, превратившаяся в религиозное государство, первым правителем которого был Хасан Саббах.
8
Ахмед-хан — правитель династии караханидов, подчиненный сельджукам и добивавшийся независимости.
9
Коран — священная книга мусульман.
10
Ибн Сина (около 980 — 1037 г.) — ученый-энциклопедист средневекового Востока: философ, врач, естествоиспытатель, математик, поэт.