Танцы марионеток

Тогоев визгливо рассмеялся.

– Почему? – снова спросил Сергей.

Предприниматель уставился на него с веселым изумлением.

– Как – почему? Сами подумайте: о чем десятилетней девчонке говорить со старухой, которой почти шестьдесят? Агнесса, жена моя, потом рассказывала, что Марта из себя вышла и разоралась прямо в ресторане, до того ей Юлька надоела: кричала, что та вести себя не умеет, оскорбляла их с Агнессой. Правильно, своих-то детей нет, вот и не умеет с ними разговаривать. Дура бесплодная.

Бабкин подумал про себя, что у самого Тогоева ребенок есть, однако, судя по результату воспитания, разговаривать с ним правильно Олег Борисович тоже не научился.

– А Юлька-то когда из ресторана вернулась, – со смешком продолжал тот, – ее всю трясло от злости. Матери объявила, что не хочет больше ни с какими родственниками встречаться, – это ее, Агнешкина, была идея, чтобы ребенок со всей родней познакомился. Ну, на том знакомства и закончились.

– Кто еще у вас есть из родственников? – спросил Сергей, записав в блокнот информацию о тете Марте.

– Берта, сестра, – начал перечислять Тогоев, – и в Ленинграде Пашка с семьей… Слушайте, вы и Берту с Пашкой хотите проверять? Ерунда, не тратьте зря времени.

– Олег Борисович, будьте добры, назовите их адреса и телефоны.

– Я ж вам сказал, – вышел из себя Тогоев, – всех уже проверили! Юльки ни у той, ни у другого нет! Вы мне не верите, что ли, я не понял?

– Ну что вы! – возразил Сергей. – Дело вовсе не в недоверии, а в том, что мы должны все перепроверить. Вы же сами понимаете…

– Не понимаю! – перебил его бизнесмен. – Я вам плачу бабки и оплачивать впустую потраченное время не собираюсь! Ясно?!

Еще год назад, услышав такое, Бабкин непременно вышел бы из себя и отправил считающего деньги работодателя искать других специалистов. Но работа с Илюшиным многому научила его, в том числе экономному расходованию негативных эмоций. «Разозлиться без результата – непозволительная роскошь», – говаривал Макар. «Будем злиться с результатом», – решил Бабкин.

Тогоев, наблюдавший за этим крупным, немного скованно держащимся мужиком с неулыбчивым лицом, уже хотел предложить ему перейти к опросу других людей, но тут мужик поднял на него глаза – темно-карие, глубоко посаженные, вкупе с его габаритами придававшие ему сходство с медведем. Взгляд у сыщика был на удивление спокойный, но за этим спокойствием угадывалось упрямство.

– Вы, Олег Борисович, оплачиваете не время, – веско проговорил он. – Вы оплачиваете результат. Вам нужен результат или вы хотите контролировать все наши действия?

– При чем тут контролировать, если я вам сказал, что ее там нет! – взорвался Тогоев, повысив голос.

– Если ни при чем, то мы хотим сами в этом убедиться. – В голосе Бабкина звучала настойчивость. – Если бы мы этого не сделали, то не заслуживали бы чести работать с вами, – добавил он, вспомнив заповедь Илюшина «будь дипломатичным».

Секунду Тогоев смотрел на него, затем неожиданно сморщил нос и наклонился под стол. Вылез он с мандарином, несколькими ловкими движениями счистил шкурку так, что она одним длинным завитком сползла на стол.

– Ладно, ладно, – посмеиваясь, сказал он, как будто только что не выходил из себя. – Хотите зря время тратить – проверяйте. Главное, чтобы вы ее нашли. Держите!

Он швырнул в Бабкина очищенным мандарином, еще не договорив последнее слово, но тот с неожиданной ловкостью поймал фрукт в паре сантиметров от своей рубашки и, даже не сжав его в огромной лапе, раскрыл ладонь, вопросительно посмотрев на Тогоева.

– Молодец, реакция хорошая, – улыбнулся Олег Борисович. – Угощайся. Заслужил.

Бабкин положил очищенный мандарин на край стола, покачал головой.

– Спасибо, не люблю цитрусовые.

Выйдя из кабинета бизнесмена спустя несколько минут со всеми данными, которые требовались, Сергей достал из кармана платок и тщательно вытер липкую от сока руку.

Глава 3

В квартире с утра стояла тишина, поскольку все разбежались по своим углам, как тараканы, – а все из-за невинной метелки для смахивания пыли. Этот предмет Юлька приобрела в хозяйственном магазине – не смогла удержаться, до того метелка напомнила ей юбку, которую она носила в детстве: много-много пышных разноцветных веселеньких ярусов-оборок.

– Это что? – осведомилась Марта Рудольфовна, едва узрев в дверях Юльку, размахивающую приобретением. – Зачем это в нашем доме?

– Многофункциональная вещь, – сказала Юлька, почуяв недоброе по тому, как быстро исчезла открывшая ей дверь Лия, и оправдываясь сама не зная за что. – Можно пыль смахивать. Можно просто любоваться. Можно с кошкой играть…

– В макушку воткнуть – и можно канкан танцевать, – продолжила старуха с непроницаемым лицом. – В попу – изображать енота на детских праздниках. В ухо – и будет бледнолицый, убитый Орлиным Глазом.

Юлька улыбнулась. Делать этого, конечно, не стоило, потому что Марта Рудольфовна только и ждала, когда неуместная улыбка расплывется по Юлькиной физиономии.

– Полтора месяца, – вкрадчиво начала она, – полтора месяца я не могу обучить тебя качественно протирать пыль… Полтора! – Старуха не повысила голос, но Юльке показалось, что стены вокруг зашатались, будто от землетрясения. – Подумать только, за это время можно было научить медведя пылесосить и чистить ковры, и он делал бы это без помощи дрессировщика! А я до сих пор вынуждена ходить за тобой с тряпкой, указывая на огрехи.

Вот уж это была неправда так неправда! Представить старуху с тряпкой было совершенно невозможно. В лучшем случае длинным отточенным ногтем она брезгливо указывала Юльке участок, который, по ее мнению, был вытерт недостаточно тщательно, но на этом вмешательство Марты Рудольфовны в уборку и заканчивалось.

– И теперь, по завершении этого, с позволения сказать, обучения, которое показало твою полную непригодность даже к столь элементарной деятельности, ты приносишь символ безмозглости домохозяек, разметающих пыль по воздуху вместо того, чтобы уничтожать ее! Этот овеществленный гимн тупости и пошлости! Этот фетиш вырождающихся папуасов!

На голос Марты Рудольфовны выглянула из своей комнаты Валентина Захаровна, нацепила очки.

– Марточка, что ты шумишь… – начала было она, но старуха в ярости обернулась к ней, и Валентина Захаровна немедленно ретировалась, чтобы не задело молнией. На это у нее были свои причины.

Только недавно Юлька по просьбе Мурашовой принесла ей витражные краски, и Валентина Захаровна старательно расписала ими часть окна в гостиной. На окне расцвели страшненькие маки и еще более страшненькие розочки. Выглядело это как размазанное по стеклу украшение с торта, присохшее намертво. Увидев творение подруги, Конецкая воззвала ко всем богам, заявила Валентине, что та впала в детство, и призвала Юльку, которая полчаса яростно оттирала тонкую витражную пленку. Однако то ли пленка оказалась некачественной, то ли Мурашова нанесла слишком толстый слой, но один мелкий мак остался в нижнем углу и не оттирался никакими губками. Это красное пятно мозолило Конецкой глаза, и каждый раз при взгляде на него она приходила в ярость. Поэтому Валентина Захаровна, памятуя о недавнем промахе, не рискнула выступать ничьей заступницей.

Лия сбежала еще раньше, и теперь Марту Рудольфовну ничто не могло отвлечь от разделывания Юльки под орех.

И Юльке досталось по полной программе. В саркастических выражениях ее попросили больше не демонстрировать столь явно свое вкусовое убожество, воздерживаться от попыток насаждения варварской культуры и в другой раз в магазине избегать соблазнов в виде позолоченных кулончиков, разноцветных метелок, фарфоровых голубков и прочих заманчивых приобретений.

Юлька спрятала овеществленный гимн тупости и пошлости от греха подальше и отправилась протирать пыль в гостиной – Марта Рудольфовна требовала ежедневной влажной уборки.

Начала она с лакового столика возле дивана. Ах, какой это был столик! С кокетливо изогнутыми ножками, с круглой черной столешницей, аккуратной, как маленькая шляпка модницы. Из ящичков торчали серебряные ключи – нет, не ключи, а ключики, резные и совсем кукольные – такие впору бы носить на шее как оригинальное украшение, а не ящики ими запирать. Почти любовно Юлька протирала тряпкой все изгибы столика, все блестящие завитушки, и если прежде эти действия выводили ее из себя и быстро утомляли, то к концу полуторамесячного проживания у Марты Рудольфовны она научилась извлекать из них удовольствие. Ее больше не нервировало каждодневное ползание с мочалкой по всем ста пятидесяти метрам квартиры на пятом этаже, она почти привыкла начинать день с мытья раковин («первое, что ты должна сделать, почистив зубы, – это отдраить раковину!») и даже унитаз приветствовала, как ожидающего ее приятеля – непринужденным взмахом ершика.