Ревущие сороковые

— Тоже гарпунер! Только животных калечит, — добавил другой. — Не брался бы, раз не можешь!

— С вами кто хочешь опозорится. Прицелиться не дадут, гады, орут под руку как полоумные. С меня будет! — в запале выкрикнул Кротов. — Довольно нервы портить, больше не подойду к пушке!

Сорвав с рук меховые рукавицы, он хлопнул ими о палубу, затем одну за другой зафутболил в море.

— Давно бы так! — обрадовавшись, сказал отстраненный рулевой. — Может, вместо психа нормального человека пришлют.

— Товарищ капитан, вы слышите… Слышали, что этот стервец сказал? — трясясь и брызжа слюной, обратился ко мне Кротов. — Если вы его сегодня же как непригодного не спишете с «Косатки», я пожалуюсь… Распоряжения гарпунера не выполняются.

— Ну вот еще! Какие у тебя распоряжения? — запротестовали другие. — Ты его всякий раз обзываешь. А рулевой что ж — молчать должен? Он не человек, что ли?

Поднялся такой галдеж, что я вынужден был сказать старпому: «Успокойте их» — и уйти к себе в каюту.

Когда страсти на «Косатке» улеглись, я приказал лечь в дрейф и собрать экипаж.

В кают-компанию пришли все косатковцы, свободные от вахты, не было лишь гарпунера. Он показывал характер: выгнал камбузника, пришедшего звать на собрание, надеясь, что я сам приду его уговаривать.

Я не люблю заносчивых и вздорных людей, поэтому начал разговор без гарпунера.

— Вот что, друзья-товарищи, обижайтесь не обижайтесь, но поглядел я на вашу работу и понял: не на боевое судно пришел. На «Косатке» — плавучий пингвинный базар. Так дальше не пойдет! К концу рейса вы все здесь передеретесь. С вами страшно будет сороковые широты пересекать. Чтобы этого не случилось, ввожу новые порядки: запрещаю всем, кроме марсового, гарпунера и его помощника, находиться на верхней палубе ближе трубы. Любопытным отводится корма, и то с условием, если они сумеют наблюдать молча, без реплик. За всякие выкрики и советы гарпунеру буду удалять и наказывать. Довольно базара. Иначе мы с вами не вылезем из прорыва.

— Надо гарпунера сменить, — убежденно сказал усатый стармех, которого по-старомодному звали Дедом. — Пока он на судне, порядка не будет. Всех против себя сумел восстановить. Потому что мажет по китам: то раньше, то позже палит, а потом психует. Слова не может сказать по-человечески, так и норовит обидеть. А кто это стерпит? Даже самые тихие огрызаются.

— А у нас всякий огрызается, — вставил боцман, носивший бороду на голландский манер: она у него росла под гладко выбритым подбородком, обрамляя узкое, продолговатое лицо от виска до виска. — Больно много строптивых развелось. Никому слова не скажи, сразу губы надуют. Обидчивых надо бы убрать. А насчет Кротова — верно. Из-за него мы ничего не заработаем, зря только мучаемся…

Закончить свою речь боцману не удалось. Прибежавший наблюдатель сообщил, что какие-то киты сами подошли к судну.

— Фонтаны метрах в пятистах, — уверял он.

Мне пришлось прервать собрание и отдать команду всем занять свои места.

Киты действительно выпускали фонтаны невдалеке от нас. Это было небольшое стадо финвалов.

— Где гарпунер Кротов? — спросил я у вахтенного матроса.

— Он послал меня к чертям и сказал, что не выйдет, — ответил тот.

— Ну что ж, пусть пеняет на себя. Чува-хин, назначаю вас своим помощником. Боцмана прошу занять место в бочке.

— Есть!

— Есть! — донеслось до меня.

С мостика я перешел на полубак и, зарядив пушку, жестами стал передавать рулевому и вахтенному штурману, как вести судно.

Боцман, забравшийся в «воронье гнездо», видимо, побаивался сидеть почти на вершине раскачивающейся мачты. Он лишь изредка докладывал каким-то изменившимся, не своим голосом:

— Очень большой кит! Он сильно дернуть может… Мачта бы не подломилась. Влево пошел… пузыри пускает…

Я обернулся, чтобы взглянуть: где находят-. ся другие косатковцы? Выполняют ли они мой приказ? Команда оказалась послушной: все механики и матросы грудились на корме, следя за нами.

«Молодцы, — подумал я, — сдерживаются. Только бы теперь не промазать».

Со всеми предосторожностями, то на полном ходу, то на малом я подбирался к киту, который, казалось, не обращал на нас никакого внимания. Выпустив два-три фонтана, финвал нырял и, оставляя за собой «блины», вскоре опять показывался на поверхности.

Рулевой и вахтенный штурман понимали меня. Приспособившись к повадкам кита, я пошел ему наперерез. Расчет был верным: финвал всплыл невдалеке от нас.

— Бей! — не утерпев, выкрикнул кто-то из наблюдателей. И тут же я услышал, как на него зашикали:

— Ч-ш-ш, замолкни!

Выдержав нужную паузу, я прицелился под плавник киту и нажал на спусковой крючок…

Выстрел получился звонким. Заметив, как звездообразно треснула кожа в левом боку кита, я чуть не запрыгал от радости.

— Есть! Влепил! Ур-ра! — донеслось с кормы.

Сразу же началась суета: стармех перебежал к лебедке, боцман пугливо скатился по вантам вниз и поспешил помочь Чувахину зарядить пушку новым гарпуном. Кто-то из матросов стал готовить полую пику для накачки финвала воздухом.

Жестом показав «стоп машина», я стал следить за быстро уходившим в воду линем. Кит не метался под водой: уйдя в глубину метров на полтораста, он стал всплывать. Первый фонтан был красный, второй — розовый.

— Ранен не смертельно, — определил прибежавший на полубак Кротов и, как бы делая снисхождение, добавил: — Ладно уж, давайте добью.

— Спасибо, — поблагодарил я, — обойдусь без посторонней помощи. Прошу лишних покинуть гарпунерскую площадку.

Боцман сразу же ушел, а Кротов, сузив глаза, не шелохнулся.

— Вы что, плохо- слышите? — спросил я у него.

— Здесь я не посторонний, — ответил он. — Это мое место по штату.

— Но вас в нужный момент не было. Этим вы лишили себя гарпунерских привилегий. Теперь на судне распоряжаюсь только я.

— Такого приказа я что-то не читал, — буркнул Кротов. — Буду жаловаться капитан-директору. Где радист?

Больше нельзя было ни минуты тратить на разговоры с обиженным гарпунером. На втором рывке кит вытянул не больше тридцати метров линя. Он явно обессилел. — Подтягивайте, — приказал я механику.

Кит не сопротивлялся лебедке, тянувшей его к борту судна. Грудные плавники финвала дрожали. Кровь, слабыми толчками выбивавшаяся из раны, окрашивала воду.

С силой воткнутая пика и воздух из компрессора доконали финвала: он затих в неподвижности.

— Подобрать кита! — распорядился я.

Мы возвращались к базе с добычей. Настроение у косатковцев было приподнятое. За ужином то и дело слышался смех. Один Кротов сидел хмурый и какой-то помятый. Лицо его было в красных пятнах, потому что капитан-директор отказался в неурочное время выслушивать его жалобы.

В час, отведенный «Косатке» для переговоров по радиотелефону, я доложил об успехах прошедшего дня, при этом, конечно, не забыл рассказать, почему мне самому пришлось стрелять из пушки.

Капитан-директор одобрил мои действия и спросил:

— Вы что же, решили обходиться без гарпунера?

— Ни в коем случае, гарпунер понадобится. Я прошу прислать Аркадия Трефолева, который служит рулевым на «Пингвине».

— Добро. Кто вам еще понадобится?

— Я бы просил заменить и боцмана. Для наведения порядка очень подошел бы боцман Демчук с «Пингвина». Он военный моряк, вместе с ним мне легче будет наладить дисциплину. На «Пингвине» она на должной высоте. Боцманом там может быть любой моряк.

— Хорошо, поговорю с Черноскулом. Это все?

— Да. С вами желает говорить бывший гарпунер «Косатки» Кротов.

— Для объяснений даю три минуты, — предупредил капитан-директор.

У Кротова глаза загорелись недобрым огнем. Подойдя к микрофону, он вобрал в легкие побольше воздуху и стал, захлебываясь, говорить о разнузданности экипажа «Косатки» и ущемленных правах гарпунера: его-де не предупредили о появлении китов, а затем не подпустили к пушке и не позволили управлять судном. Виноват во всем новый капитан, который потворствует негодяям.