Год девственников

– Спокойной ночи, святой отец. Вы ведь очень верите в действенность молитвы, поэтому вам следует посмотреть, как она подействует на новых хозяев.

Священник откинул голову назад, засмеялся и сказал:

– Хороший совет, Джо. Так я и сделаю. Да, так я и сделаю.

В десять часов Аннетта пожелала Дону спокойной ночи. Он взял ее лицо в свои ладони и проговорил:

– Я люблю тебя.

И она порывисто ответила:

– И я тебя, Дон. Да, и я тебя люблю. Когда он добавил „Будь счастлива!", Аннетта подошла к сиделке, расположившейся в другом конце комнаты, и сказала:

– Я… наверное, я буду спать здесь сегодня.

– В этом нет необходимости, миссис Кулсон. Если что-то переменится, я вас тут же позову.

– Нет, все равно.

– Аннетта! Иди спать наверх, пожалуйста, – попросил ее Дон со своей постели. – Я тоже буду спать. Я чувствую себя хорошо, правда, очень хорошо.

Аннетта снова подошла к нему.

– Все равно, Дон, если ты… Он взял ее руку.

– Делайте, как вам сказали, миссис Кулсон. Идите спать. Если ты ляжешь на этот жесткий матрац, я всю ночь буду беспокоиться за тебя и совсем не отдохну. К тому же я хочу, чтобы за моей дочерью присматривали. – Он продолжал твердо смотреть на Аннетту, затем добавил: – Пожалуйста.

Чтобы скрыть свои чувства, она развернулась и поспешно вышла из комнаты. Но вместо того чтобы направиться к себе, она пошла в комнату Джо.

Когда никто не ответил на ее стук, она открыла дверь и негромко позвала: „Джо!" Ответа не последовало. Тогда Аннетта почти побежала по коридору в сторону кухни. Наверное, он там, разговаривает с Мэгги. „Как странно", – подумала она, Мэгги все еще выполняет свои обязанности кухарки, она и Дэниел спят каждый в своей комнате. Приличия можно и не соблюдать, но видимость их обязательна. После того, что они все пережили, это казалось Аннетте просто глупым.

Однако на кухне не было Мэгги. Пэгги сказала, что та сейчас у себя, а мистера Джо она видела в библиотеке.

Там Аннетта и отыскала Джо. Он сидел за столом, пролистывая книги. При виде нее он поднялся и спросил:

– Что случилось?

– Не знаю. – Аннетта слегка покачала головой. – С виду с ним вроде бы все в порядке, но ведет он себя как-то странно. Я хотела спать там, но он не позволил.

– Хорошо, я останусь наверху. Если хоть что-то изменится, я позову тебя.

– Да, да. Но он казался другим, каким-то очень спокойным и странно счастливым. И это… это очень озадачивает.

– Полно тебе! Дон совсем слаб, и иногда ему приходится вести себя так. Давай-ка иди спать. Я обещаю тебе: малейшая перемена – и я немедленно зову тебя.

– Обещаешь?

– Ну я же сказал.

Резко повернувшись, Аннетта пошла к двери, но потом остановилась, оглянулась на Джо и проговорила:

– Правда, странно, что папа возвращается обратно в тот дом, где жил раньше? Кажется, все становится на свои места, находит себе место. Даже ты. Я слышала от папы, что у тебя есть какая-то квартира или даже дом. Действительно есть?

– Да, Аннетта. Действительно есть.

– А мебель ты собираешься взять отсюда?

– Нет, единственное, что я отсюда возьму, – это только мои книги и бумаги, потому что больше ничего здесь мне не принадлежит на самом деле.

– Так, значит, все уже улажено?

– Да, все улажено. Единственный раз в своей жизни я решил подумать о себе самом и сделать то, что должен был сделать уже давным-давно.

– Да, да, я понимаю, Джо. У тебя никогда и не было возможности подумать о себе. Как я вчера уже сказала, ты всегда был всецело в распоряжении других. А в последнее время даже и в моем распоряжении. Я так рада за тебя. Спокойной ночи! И… и ты позовешь меня?

– Обязательно. Спокойной ночи!

Джо подошел к столу, собрал бумаги, поставил книги на место в шкаф и направился в свою комнату. Там он принял душ, надел халат, тапочки и пошел к Дону.

Едва Джо успел закрыть за собой дверь, его уже встретила сиделка, жалуясь:

– У нас тут капризный мальчик. Он отказывается принимать таблетки. Что будем делать, мистер Кулсон?

– Зажмите ему нос. По-моему, это единственный выход.

– Это ему вряд ли понравится. – Она посмотрела на Дона и улыбнулась.

– В жизни приходится делать массу вещей, которые нам не нравятся, – заметил Джо и занял свое место у кровати больного.

Дон взглянул на него и сказал:

– Ну хорошо. Я приму эти таблетки. Ты сегодня выглядишь красивым и бодрым, Джо.

– Не знаю, как насчет красоты, а вот бодрым – это точно. Я только что принял душ.

– Твои волосы еще не высохли. Занятно, я никогда не выносил, чтобы у меня были влажные волосы. Мне всегда приходилось высушивать их феном. Помнишь?

– Да, помню.

– А как там на улице?

– Стоит чудный вечер: ни малейшего ветерка и достаточно тепло.

– Здорово! Джо, я чувствую себя таким спокойным, таким спокойным. Сестра! – Дон обернулся к сиделке: – Как вы думаете, могу я выпить чашечку горячего какао?

– Чашечку какао? Конечно, почему же нет? Но прежде вы вечером никогда не просили какао.

– Но мне же хочется, сестра.

– Хорошо, значит, получите. – Она вышла, улыбаясь.

– Горячего какао? – Джо слегка усмехнулся. – Что это вдруг – горячее какао?

– Просто я хотел кое-что сказать тебе, Джо. Время пришло. Она удалилась. Я говорил тебе, что она останется до тех пор, пока я не буду готов уйти. Ну что же ты, приятель, дорогой ты мой друг, милый брат, да, брат, не смотри так, радуйся, что я ухожу легко. Знаешь, у меня совсем ничего не болит. Можно подумать, правда, что у меня и тела нет. Но я не говорю этого. Я просто говорю, что ничего не болит, не ноет, и так уже два или три дня. Мне кажется, я становлюсь все легче и легче. И я не боюсь ни мамы, ни смерти, ни того, что будет после. Все словно успокоилось, устроилось. Пожалуйста, Джо, порадуйся за меня. Радуйся, что я умираю вот так. Я хочу, чтобы ты остался со мной сегодня ночью. Посиди вот здесь, где ты сидишь.

Прерывающимся голосом Джо проговорил:

– Надо привести Аннетту.

– Нет, нет. Я попрощался с Аннеттой. Она все знает. Я не хочу видеть, как она плачет. Тогда мне будет труднее умирать. Но с тобой, Джо, по-другому. Ты – единственный, с кем я всегда мог поговорить как следует, поговорить о том, что я думаю. Я собираюсь навсегда закрыть свои глаза, Джо, и, когда вернется сиделка, ты можешь сказать ей, что я уже сплю. Она посидит немного в своем кресле и уснет, как всегда.

– Но… но я думал, ты принял свои таблетки.

– Я научился хитрить, Джо. Можно же держать их под языком, и довольно долго.

– Дон, Дон!

– Знаешь, мне хочется смеяться, когда ты вот так произносишь мое имя. Прямо как отец Рэмшоу. Вот уж с кем ты всегда находишь общий язык. Он тоже знал, что я частенько на ночь не принимаю снотворное. Другие таблетки и… и коричневую микстуру… да, их мне приходится иногда проглатывать. Но, как я сказал, последние три-четыре дня и они мне были не нужны. Знаешь, Джо, когда я впервые очутился в этой постели, мне было куда горше. Боже, как мне было горько! Когда меня будили после этого сна, вызванного снотворным, мне хотелось кричать. Я уже не могу вспомнить и сказать тебе, когда все изменилось. Джо, я пережил за эти несколько месяцев больше, чем за все предыдущие годы. И я знаю, что, если бы мне привелось дожить до девяноста или даже до ста лет, я не понял бы и половины из того, что мне стало ясно в эти дни. Лежа здесь, я научился очень многому. Поэтому я уже не жалею, что все это случилось. Странно, правда, услышать такое от меня: не жалею о случившемся? Я оставляю здесь прекрасную молодую жену и ребенка, но я не беспокоюсь о них. Все хорошо, Джо, все хорошо. Продолжать я не стану. Чему быть – того не миновать. Я ничего тебе не навязываю, у тебя своя жизнь. Отец Рэмшоу проболтался как-то вечером, что ты положил глаз на кого-то. Он добивался от меня, чтобы я выяснил, кто это. Но я не мог ему ответить и сейчас не спрашиваю у тебя. У каждого человека есть право изменить свое желание. И Аннетта, и ребенок в руках Бога. Он о них позаботится. Не переживай так, Джо, и ничего не говори. Пожалуйста, ничего не говори. Я все понимаю.