Ловчий желаний

Ребёночек хоть и маленький, Ник, а не глупенький. Способен не только крушить и ломать, но и делать выводы, анализировать и пытаться. Пытаться с нами поиграть.

Но и мы-то не совсем уж безмозглые. По ходу, мы, человеки, тоже можем не только играть с нею, но и ею играться. Надеюсь, ты улавливаешь оттенки смысла.

Да, человек пытается использовать Зону в своих корыстных целях. В первую очередь её креативную способность сотворять то, что раньше существовало лишь в воображении. Не важно, Зоны ли, человека ли…

Желания в Зоне постоянно исполняются. Пачками. И мы всех желающих не проконтролируем, как бы ни пытались. Но одно дело – желания игрушек, а другое – товарищей по играм. Именно бесконтрольному исполнению желаний потенциальных товарищей мы и пытаемся помешать.

Какое-то желание может переполнить чашу последней каплей. Наберётся некая критическая масса. И тогда рванёт. Как в двадцать шестом. Наша вынужденная функция – контролировать наземную поверхность. Территорию. То, что человечеству, собственно, известно как Зона и Предзонье.

Основная наша задача, Ник, не допустить, чтобы неправильные игроки вступили в игру. В двадцать шестом уже доигрались. Тогда она была ещё эмбрионом, но уже существовала и впитывала информацию. Жизнь человека тоже ведь не в секунду выхода из чрева начинается, а с момента зачатия.

Представляешь, Ник, каких отбросов и подонков с самого своего возникновения всасывает, привлекает Зона? И что они могут пожелать, заявившись сюда? Многие, конечно, не наделены достаточной силой воображения и силой желания. Но в любой момент может появиться желальщик, который подбросит в её формирующееся мировоззрение энергичную идейку, способную погубить человечество. Для этого вовсе даже не обязательно, чтобы само по себе чёрное пятно увеличилось…

Вот мы и охотимся за талкерами – которые могут неправильно повлиять на неё, с нашей точки зрения. Мы обязаны перехватывать желания, которые научат Зону плохому.

Вижу, вижу, тебя подмывает спросить, как разобраться, чьи желания представляют опасность, а чьи можно проигнорировать? Спроси чего полегче, Ник… Если сороконожка задумается, какой ногой ступать, она с места не сдвинется. Ты просто понимаешь вдруг, что тебя зовёт куда-то, и спешишь туда, к цели, в нужное место к нужному времени.

То, что произошло в марте двадцать шестого, в переносном смысле разительно напоминает то, что случилось в апреле восемьдесят шестого прошлого века. Потому что всё, о чём я тебе сейчас рассказываю, тринадцать лет назад было разрознёнными фактами, не сведёнными в систему. Контроль удерживать просто некому было.

Зато, как видишь, Ник, теперь удерживаем, и ребёнок из колыбели не вылезает. Мы вынужденно пытаемся воспрепятствовать росту. Потому что если Зона повзрослеет прежде, чем мы с нею сумеем договориться, из нас может никого не остаться. Понимаешь, мы так и не научились ей отвечать. Слышим, что она спрашивает, да, но всё это происходит скорее на уровне чувствований, а не мыслей. Остаётся только верить, что диалог возможен и что мы не зря жестоко отбираем у людей желания, любым способом, даже ценою их жизней.

Пока не установится осознанный контакт и мы не попытаемся воспитать, направить мутированное дитятко человечества, у нас просто нет другого выхода.

В особенности это важно для наших народов. Восточные славяне едва-едва выкарабкиваются после чёрного двадцать шестого года. Новый удар Черноты будет уже смертельным, в первую очередь для нас. И помощь всего мира не спасёт. Миру просто не до нас будет. Все начнут персональные заборы лепить в наивной попытке отгородиться…

Всё, всё, отвечаю, кто мы такие, не то сейчас лопнешь от нетерпения.

Мы себя называем просто. Ловчие. По сути, сталкеры – в прямом смысле и в буквальном переводе – это мы и есть. Но раз уж это слово давно используется в более расширенном смысле, то первыми из наших было решено в кругу коллег пользоваться именно основным значением перевода слова на русский, а не самим оригинальным словом «сталкер», один в один заимствованным и ставшим частицей русского языка. Нас тогда было очень мало, тех, кто попал в почти анекдотическую ситуёвину: если не мы, то кто же…

Кому-то необходимо выполнять роль стержней контроля. Тех, что всегда готовы упасть в готовый взорваться реактор. Пожертвовать собой, если понадобится…

– Ну не могу стерпеть, Леа, позволь прокомментировать! Знаешь, мне кажется, чего-то ключевого не хватает. Несмотря на всё, что ты сказала. Ну не кажется мне серьёзной идея бегать по Зоне за каждым, кто чего-нибудь способен пожелать настолько сильно, что оно исполнится. Проще уж выгнать всех на фиг отсюда. Это вполне можно сделать, несмотря на объективные и субъективные трудности. Но почему-то вы этого не сделали. Предпочли круглосуточный риск, погоню за призрачной надеждой везде успеть, всех перехватить… Ах, какой-нибудь гадкий мальчишка припрётся и научит Зону плохому! Вредная девчонка отомстит подруге, изо всех силёнок возжелав, чтоб…

– Кто не рискует, тот живёт на пенсию. Ник, я договорю, хорошо?..

Несси воздвигся напротив Луча, держа на плече металлическую дубину своего «баррета».

– Дядь, приветик! А я всё гадал, и когда ж ты прятаться от меня замаешься.

Неизменная улыбка не исчезла с лица молодого, хотя сквозь щиток едва просматривалась. В натуре парень растёт, уже соображает, когда можно открывать лицо, а когда чревато для здоровья и жизни.

– В Бар не пришёл, с места встречи слинял, только пятки сверканули, еле успел тебя приметить тогда. Я понимаю, у вас, стариков зонных, собственная необъяснимая логика, но постоянно узнавать, что твой хороший знакомый тебя за лоха держит… как-то… э-э-э…

Несси замялся, он явно не хотел необдуманными словами обидеть старожила. Но и сам молодой больше не желал быть водимым… за нос.

– Ты мне прямо скажи, в чём фишка? Чего ты хочешь от меня, – после неловкой паузы продолжил молодой. – Знаешь, как-то не въезжаю! То отмахиваешься, ученик тебе и даром не надо… а то прилипаешь, как банный лист!

Луч подумал: «Что ж. Здесь и сейчас!»

Разговор будет долгим, и ответить придётся не на один «неудобный» вопрос.

Но правда удобной и не бывает. По определению. Однако, прежде чем отвечать, необходимо ему задать один вопрос. Изначальный…

– Несси, скажи, ты родился в тридцать шестом?

– Не-а. Я совсем большой, мне двадцать один весной стукнет. А что такое?

– Так вот… м-м-м… а скажи, твои мама и папа когда…

– Отец, кажись, ещё в восьмидесятых прошлого века. Я его и не видал никогда. Мамка говорила, он вроде на несколько лет старше неё был, а сама она девяносто шестого года. Поздний я, в тридцать девять родила, а ему, стало быть, чуть ли не полтинник уже стукнул. Болела мамка сильно, с самого детства, ни разу и не надеялась, что ребёночка ей суждено народить, а вот его встретила, и прям чудо свершилось… Слушай, дядь, я вдруг скумекал! Может, родитель мой с того самого года, когда четвёртый блок навернулся?! Значит, я ни черта не случайно в Зону притащился…

– Что и требовалось доказать, – пробормотал Луч себе под нос едва слышно. – Тоже малость притормаживает вначале. Мощный паровоз тяжеловат на подъём, разогнаться надо…

– А что такое? Чего-нибудь не так?

– Не-ет… Очень даже так! Просто некоторые человеки… гм… до поры до времени в натуре не сопоставляют. Даты и места рождений, собственные говорящие фамилии, детские воспоминания и юношеские сны… Уходим, мой юный тяжеловес, нельзя долго торчать на возвышенности, открытой всем ветрам! Ветер перемен не единственная из возможностей, завистники какие-нибудь тоже дунуть могут, кубарем покатимся.

Толкая пафосную эту речугу, Луч уже уводил потенциала с открытого места вниз по склону, в дебри и чащи. Убравшись с холма, они совершили переход в старый подвал. Эту схованку надыбал Чуча, когда ходил по территории, прилегающей к (Припяти). Склад бывшего «сельпо». Основное помещение обрушилось и завалило спуск в погребок. И если бы Чуча не добегался «в поле» до сумерек, то никогда бы он не раскидал обломки рухнувших стен, пытаясь соорудить себе нору для ночлега. Именно тогда коллега и обнаружил железные створки люка в полу.