Ловчий желаний

Ближе к середине маршрута начали встречаться скопления мусора и кирпичей, перекрывающие проход. От метровых горок барахла, до настоящих баррикад, наваленных к самому потолку. Малюсенькие норки были единственными брешами в этих стенах. В эти дырки мог только карлик просочиться, и то ползком, человек – нет. Гадский бюрер поработал на совесть. Сталкеры немало потрудились, раскидывая завалы, здорово попотели. Хорошо, что дышали через фильтры. Пылюки поднималось волшебно много.

Когда уже сознание привыкло к пустым комнатушкам, луч фонарика выхватил в очередной тёмной коробке, облицованной бурыми осклизлыми кирпичами, бледное «тело». Луч позвал напарника.

– Ох, ё!!!

Джону раньше как-то не доводилось видеть женскую особь бюрера, потому он удивился. Бледнокожая, крючконосая мамаша сидела на подстилке из одежд всех тех, кто когда-нибудь пытался здесь пройти, и обгладывала пальцы закопчённой человеческой руки. Любят мяско бюреры, а в подземелье это чуть ли не единственная еда, к тому же еда, сама себя доставляющая сюда с завидным постоянством. Справа и слева на мамаше, обхватив её кривыми ручками и ножками, висели двое детёнышей. Они сосали висячие мерзкие, с точки зрения чисто человеческих эталонов красоты, груди. Свет фонарей заставил потомство оторваться от длиннющих сосцов и тихо запищать. Бюрерша отбросила недоеденную руку в гору человеческих и прочих костей, схватила здоровенный разделочный тесак и начала размахивать им. При этом она что-то неразборчиво бормотала…

Джон вскинул свой крупномасштабный винтарь.

– Погодь, Жека, – Луч задержал его, – самки не опасны, способностью к телекинезу не обладают. Да и детёныши у ней…

Напарник посмотрел на Луча и криво ухмыльнулся.

– Хотя ты прав, – Луч вскинул «калаш», – смерть выродкам. Это у меня помрачение мозгов, отвык маленько… Чайники нужно в детстве мочить, пока они паровозами не стали.

В тёмную комнату улетело содержимое целого автоматного «рожка», а тем, кто ещё шевелился и стонал, Джон методично вышиб мозги прицельными выстрелами.

– Погнали дальше, – и Зверь закинул в комнату осколочную, на всякий случай, типа, контрольное отрубание головы.

Шевельнулся какой-то кислый комок в груди Луча. Не опасна она им была. Никакой пользы для текущего выживания не принёс расстрел мамаши с детёнышами, хоть и злейшего врага сталкеров. Любимая кому-то, можно сказать… Но оставлять эту тварь за спиной тоже не хотелось. Да и детки вырастут – пойдут за папку мстить. Нет. Жалости тут места нет, как, наверное, и… любви.

Хоть и упрямо возникало это светлое чувство в Зоне, но неизменно приводило к печальным финалам. Здесь за всё одна награда – смерть… Сколько на памяти старожила было этих зонных романов! Включая его собственный незабываемый, единственный, неповторимый и с многоточием в конце… Как наваждение. Никак поверить не может он, что Шутки больше нет. А давным-давно поверить надо бы.

Сколько лет прошло, а Луч всё надеется, что не погибла. Что её просто выгнала Зона, так же, как и его, например. И Шутка, по каким-то причинам, теперь ДОМОЙ очень долго добирается. То, что её среди человеков Зоны нет, Луч прекрасно знал. Когда она исчезла, первые несколько месяцев он сходил с ума, искал её, терзал расспросами всех встречных-поперечных, несколько раз его чуть не грохнули за приставания. Не найдя, постепенно успокоился вроде, целиком поглотила его работа, завещанная наставницей. Но время от времени Луча накрывало приступом воспоминаний и плющило тогда болью, будто локальный выброс энергии в нём самом случался…

Незадолго до того, как сталкера бесцеремонно вышвырнуло вон из Чёрного Края, у него как раз снова начался приступ тоски. Чувство неубитое, вместе с ним выжившее, опять заполнило его. Сначала он просто начал чаще обычного вспоминать о ней, а потом ка-ак придавило мощным желанием найти, обнять, прижать к себе и не отпускать!.. Словно под лавину попал, не выбраться.

Тогда он в очередной раз осознал, что за одиннадцать лет разлуки не минула любовь, что никак не отвяжется она, приставучая такая, всё ещё здесь, просто спряталась в уголке памяти. Теперь в душу нагрянула, измотанную постоянным напряжением зонной жизни, изглоданную одиночеством. Вернулась и врезала обострением воспоминаний, как дубиной наотмашь. Чуть не свалила…

Луч тогда к Бару кое-как добрёл и в запой провалился. Вспоминал-вспоминал, плакал, смеялся и пил-пил-пил. И однажды, открыв глаза, вместо потолка номера одного из барных кабаков или кузова какого-нибудь грузовика, в котором иногда засыпал после очередного распития со знакомыми водилами, вместо чёрного неба Зоны Луч увидел белый снег.

В первую минуту он подумал, что нажрался круче некуда. До «белочки». Или, незамеченный на дне кузова, уехал куда-то с транспортёрами, и закатил их караван в «морозяку». Леденящую аномалию, которая незаметна и неопределима, а при попадании в неё движущихся объектов моментально, как Зыбь, разрастается и снижает температуру на многие десятки градусов. Всё вокруг застывает мгновенно и снежной изморозью покрывается. Но это спонтанное оморожение длится лишь миг, после чего аномалия исчезает, снег тает, и температура приходит в норму.

А эта холодина не рассасывалась…

От неё он, собственно, и проснулся и целую минуту соображал, здороваться ли с «белочкой» за лапку. Во вторую минуту – сообразив, чего не хватает, панически огляделся, выискивая свой лучемёт, но так и не нашёл его, выпала где-то из рук верная ЛК… В третью – приметил целый рассадник флагов разных стран.

Многоязычные надписи, высеченные на международном мемориале, определили его местоположение однозначно: Южный полюс. Антарктида, бля! Хорошо, что пэдэашка не загнулась от мороза сразу, вместе с ним. В её памяти невычищенным хламом валялись бесполезнейшие в Зоне файлы карт всего мира. По одной из них сталкер и совершил быстрейшую в своей жизни ходку к станции полярников.

Новой «Дружеской», украинско-белорусско-российской, не одним же загребущим америкосам и уже опережающим их китайцам центр континента столбить!.. Комплекс «Амундсен-Скотт Южный полюс» был, конечно, совсем рядышком, но под сень звёздно-полосатого стяга не тянуло особо. А к «поднебесникам» не тянуло категорически, хотя и располагалась их станция к полюсу ближе «Дружеской». Вот и ввалился Луч, синий весь, в станционный купол восточнославянский… и попал аккурат под утренний опохмел, кстати весьма. Накануне десятилетний юбилей основания отмечался.

Мужики славянской породы охочи на застольные истории. Развели Луча на сопливые рассказы о его делах печальных. Он им, по-пьяни, даже про зонные движения свои взболтнул, правду выложил, как есть на духу! Поржали тогда полярники, не поверили, и хорошо. Ведь пришлось бы охотнику следы заметать… Протрезвев, он назвался американцем, но русским по крови, потомком эмигрантов, из персонала «Амундсен-Скотт». Заблудился, дескать, в пурге.

Не соврёшь же, например, что с пролетающего самолёта в сугроб свалился! А водки столько не употребить организмам человечьим, чтобы они поверили в то, что гость пешком дочапал с российских или украинской станций на побережье.

Made in USA и экипировке своей, нетипичной для здешних территорий, удалось приписать. Сложности начались позже. Уходить пришлось, потом возвращаться, дескать, начальство позволило длительно стажироваться в русском языке, общаясь непосредственно с носителями… Если наведут справки, несдобровать кадру, невесть откуда возникшему. Ещё примут за снежного призрака, шатуна местного розлива!

Повезло, недели две протянул, сохраняя инкогнито. Затем разработал план, как завалить настоящего америкоса, из персонала штатовской станции. С его-то сталкерским опытом выследить и бесследно стереть подходящий объект, предварительно с ним пообщавшись, выяснив круг обязанностей и завладев документами, – легко! Затем по Трансантарктическому шоссе, проложенному штатниками к своему городу Мак-Мёрдо на берегу моря Росса, как-то добраться до порта и убраться с шестого континента подобру-поздорову… Но чуйка подсказала не делать этого. В итоге сработал план альтернативный.