Рассказы

Звонок в парадную, раздавшийся в торжественной тишине дома, обеим женщинам, находившимся наверху, показался таким громким, как будто позвонили в соседней комнате.

Мисс Кресс в изумлении подняла голову, а Лавиния со стуком уронила вставную челюсть миссис Джаспер (вторую, более удобную) на мраморный умывальник. Она поспешно проковыляла по комнате и вышла на лестничную площадку. Мансон отсутствовал, а с Джорджем ничего нельзя было предугадать: он мог и перепутать все на свете…

Мисс Кресс вышла тоже.

— Кто там? — прошептала она возбужденно.

Они услышали, как на большой мраморный стол легли шляпа и трость, потом раздался громовой голос Джорджа:

— Мистер Энсон Уорли.

— Он тут, тут! Мне его видно — джентльмен во фраке, — зашептала мисс Кресс, перегибаясь через перила.

— Боже милосердный, помилуй меня! И Мансона нет! Ох, как быть, как быть? — Лавиния так сильно дрожала, что ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть.

«Эта еще почище больна, чем хозяйка», — со свойственной ей холодной трезвостью подумала мисс Кресс.

— Что нам делать, мисс Кресс? Олух Джордж, он уже провел его внутрь. Ну можно ли представить себе такое?

Мисс Кресс знала, какие картины проносились сейчас в голове у Лавинии: при виде незваного гостя у миссис Джаспер ручается второй удар; мистер Энсон Уорли лицезрит ее во всей ее беспомощности и унижении; созываются все родные, они врываются в дом, восклицают, пристают с расспросами, ужасаются, негодуют… И все из-за того, что у старика Мансона память слабеет — как и у госпожи, как и у Лавинии, — и он забыл, что на сегодня назначен один из ее званых обедов. Горе какое!

Слезы бежали у Лавинии по щекам, мисс Кресс знала, что она думает: «Если дочери госпожи уволят его, а они непременно его уволят, куда он денется — старый, глухой, и вся-то родня у него перемерла. Только бы ему продержаться, пока она жива, и получить пенсию…»

Лавиния, как всегда, овладела собой гигантским усилием воли.

— Мисс Кресс, мы сию минуту спускаемся вниз, сию же минуту! Иначе произойдет что-то ужасное…

Она заковыляла к небольшому, обитому изнутри бархатом лифту в углу площадки.

Мисс Кресс сжалилась над ней.

— Пошли, — сказала она, — но только ничего ужасного не произойдет, вот увидите.

— Спасибо вам, мисс Кресс. А потрясение — страшное потрясение, когда она увидит чужого джентльмена?

— Глупости, — мисс Кресс засмеялась, входя в лифт. — Он вовсе не чужой. И она его ждет.

— Ждет? Ждет мистера Уорли?

— Можете мне поверить. Она сама мне сейчас сказала. Говорит, вчера его пригласила.

— Да что вы такое придумываете, мисс Кресс? Пригласила? Каким образом? Вы же знаете, ни писать, ни звонить по телефону она не может.

— Ну, а она говорит, что видела его вчера, на балу.

— О, господи, — прошептала Лавиния, прижимая к глазам ладони.

— Да, на балу у Эймсуортов — так она сказала, — продолжала мисс Кресс, испытывая ту же дрожь сладостного ужаса, как и во время признания миссис Джаспер.

— У Эймсуортов? Не может быть, — Лавиния тоже содрогнулась. Она опустила руки и вышла вслед за мисс Кресс из лифта. Выражение ее лица перестало быть таким страдальческим, и сиделка терялась в догадках — по какой причине. В действительности же Лавиния размышляла с какой-то сумрачной отрадой: «Раз ей стало вдруг так плохо, значит, бедная моя госпожа умрет раньше меня, и уж я позабочусь, чтобы ее как следует убрать и одеть, и ничьи руки, кроме Лавиньиных, не дотронутся до нее».

— Вот увидите, раз она его ждала, как говорит, значит, никакого потрясения не будет. Но ему-то откуда известно, что она его ждала? — дрожь охватила мисс Кресс с новой силой.

Сиделка последовала за Лавинией неслышными шагами по коридору в буфетную, оттуда обе прокрались в столовую и притаились там на дальнем конце за высокой эбеновой ширмой, чтобы сквозь щели заглядывать в пустую комнату.

Длинный стол был накрыт, как по настоянию миссис Джаспер его всегда накрывали в таких случаях. Но, поскольку старый Мансон не явился, тарелки с позолотой (на которых также настаивала госпожа) отсутствовали, а по всей длине стола, к ужасу Лавинии, Джордж расставил грубые синие с белым, взятые из помещения для прислуги. Электрические бра были зажжены, в севрских канделябрах горели свечи[36] — хоть это было в порядке. Но про цветы в большой фарфоровой низкой вазе «Роз Дюбарри»[37] в центре стола и в вазах поменьше из того же сервиза — про цветы, о, позор! — было забыто! Цветы были ненастоящие — семья давно уже упразднила эту статью расхода, и немудрено, ибо миссис Джаспер признавала лишь орхидеи. Но Грейс, младшая дочь, которая была подобрее прочих, нашла мудрый выход — заказать три красивейших букета из искусственных орхидей и папоротника. Их надо было только взять с полки в буфетной и поставить в вазы, но, естественно, бестолковый лакей забыл это сделать или не знал, где их искать. И — о, ужас! — слишком поздно заметив свою оплошность и. без сомнения, желая умилостивить Лавинию, он взял несколько старых газет, скомкал, думая, очевидно, что в таком виде они сойдут за букеты, и сунул по одной в бесценные вазы «Роз Дюбарри». Лавиния вцепилась в руку мисс Кресс.

— Ох, посмотрите, что он наделал! Я умру со стыда… Ох, мисс, а что, если все-таки проскользнуть в гостиную и попробовать уговорить мою бедную госпожу вернуться наверх, пока она ничего не заметила?

Мисс Кресс, как раз прильнувшая к щели, с трудом подавила смех. Ибо в эту минуту половинки двери распахнулись, в столовую шаркающей походкой вошел Джордж в мешковатой ливрее, унаследованной от какого-то давно усопшего предшественника более внушительного телосложения, и провозгласил громовым монотонным голосом:

— Обед подан, мадам.

— Ох, теперь поздно, — простонала Лавиния.

Мисс Кресс сделала ей знак соблюдать тишину, и зрительницы приникли каждая к своей щели.

И вот вдалеке, в конце анфилады гостиных, они увидели, как, выдержав паузу, в течение которой (как знала Лавиния) должны были войти в столовую вереницей воображаемые гости и занять свои места, в хвосте этого призрачного кортежа появилась очень старая, но все еще высокая и величественная женщина, опиравшаяся на руку мужчины пониже ее ростом, с худощавой прямой фигурой, в безупречном фраке; на его багровом лице застыла улыбка, он продвигался вперед короткими, размеренными шажками, пользуясь (по наблюдению мисс Кресс) как опорой рукой, для которой должен был служить поддержкой.

«Ну и ну!» — прокомментировала про себя сиделка.

Пара приближалась, неподвижно улыбаясь, уставившись прямо перед собой. Они не поворачивали друг к другу головы, не разговаривали. Все их внимание было сосредоточено на грандиозной, почти невыполнимой задаче — достичь места в середине длинного стола, напротив большой вазы «Роз Дюбарри», где Джордж уже отодвинул позолоченное кресло для миссис Джаспер. Наконец они добрались туда, миссис Джаспер уселась и махнула мистеру Уорли своей каменной десницей.

— Справа от меня.

Он сделал коротенький поклон, точно кукла на шарнирах, и с крайней осторожностью опустился на свой стул. На лбу его выступила испарина, и мисс Кресс заметила, что он достал платок и украдкой вытер лоб. Затем он с некоторым трудом повернул голову к хозяйке.

— Прекрасные цветы, — выговорил он совершенно серьезно, с какой-то особой внятностью, поведя рукой в сторону скомканной газеты в севрской вазе.

Миссис Джаспер приняла комплимент совершенно невозмутимо.

— Очень рада… орхидеи… из Хай-Лоун… каждое утро… — жеманно пробормотала она.

— И-зу-мительно, — похвалил мистер Уорли.

— Я всегда говорю епископу… продолжала миссис Джаспер.

— Да… естественно, — горячо поддержал ее мистер Уорли.

— Не то чтобы я считала…

— Да… еще бы!

Джордж показался из буфетной, неся голубое фаянсовое блюдо с картофельным пюре. Он обнес всех воображаемых гостей по порядку и под конец предложил миссис Джаспер и ее соседу справа.

36

…в севрских канделябрах горели свечи… — Имеется в виду дорогой французский фарфор (по названию города Севр, где в 1751 году был открыт фарфоровый завод).

37

«Роз Дюбарри» — сорт севрского фарфора, получивший свое название по имени графини Дюбарри (1746–1793), фаворитки Людовика XV.