Избранное

— А что вы сами думаете о «Крыльях смерти»? — спросила вдруг миссис Роуби.

Подобный вопрос принадлежал к разряду неуместных, и дамы переглянулись между собой, словно отмежевываясь от соучастия в нарушении приличий. Они все знали, что миссис Плинт положительно не переносит, когда интересуются ее собственным мнением о книге. Книги пишутся, чтобы их читали, и, коль скоро она их читала, чего же еще можно было от нее требовать? Задавать ей вопросы с содержании того или иного произведения было, в ее глазах, столь же возмутительно, как подвергать таможенному досмотру ее чемоданы и искать в них контрабандное кружево. Члены клуба всегда считались с этой ее особенностью. Те немногие мнения, коих она придерживалась, отличались внушительностью и прочностью; в своем уме — как и у себя в доме — она держала только монументальные «предметы», и о том, чтобы сдвинуть их с места, не могло быть и речи. К тому же, согласно одному из неписаных законов Обеденного клуба, каждый член этого содружества мог рассчитывать — в пределах своей компетенции — на уважение к своему образу мыслей. Вот почему по окончании дискуссии ее участницы теперь уже полностью убедились, что миссис Роуби решительно не подходит к их кружку.

В знаменательный день миссис Леверет явилась к миссис Беллингер пораньше, не забыв прихватить с собой сборник «Полезные изречения». Миссис Леверет всегда панически боялась опоздать на заседание клуба: она любила собраться с мыслями и, пока сходились остальные, угадать, какое направление примет беседа. Но сегодня она чувствовала себя совершенно потерянной, и даже тесное соприкосновение со сборником, который, как только она села, врезался ей корешком в бок, ни на йоту не придало ей уверенности. Эта прелестная книжечка была составлена на все случаи жизни, и тому, кто ее изучил, не приходилось долго искать подходящую цитату ни на юбилеях, веселых или грустных (как значилось в оглавлении), ни на банкетах, светских или служебных, ни на крестинах, англиканских или баптистских. Но, хотя миссис Леверет уже много лет старательно зубрила страницы сборника, она ценила его скорее за моральную поддержку, чем по — причине практической для себя полезности, ибо, какой бы легион цитат ни выстраивала она в тиши собственной комнаты, все они неизменно в критический момент рассеивались, а единственная остававшаяся ей верной фраза — «можешь ли ты удою вытащить левиафана»[225] — так и не нашла себе применения.

На этот раз ее не покидало ощущение, что, даже знай она все изречения назубок, это все равно не помогло бы ей обрести душевное равновесие: ведь если бы даже она каким-то чудом затвердила нужную цитату, где гарантия, что Озрик Дейн пользуется тем же, а не другим сборником (по глубокому убеждению миссис Леверет, все пишущие не выпускали их из рук), и, следовательно, узнает приводимую ею выдержку.

Вид гостиной миссис Беллингер еще более усилил ее тревогу. Менее наметанный глаз не заметил бы никаких перемен, но каждый, кто знал, по какому принципу миссис Беллингер располагает книги, немедленно уловил бы следы недавних перестановок. Как член Обеденного клуба миссис Беллингер посвятила себя Последней новинке сезона. В этой области — будь то роман или исследование по экспериментальной психологии — она была несомненно и полностью «на высоте». Куда потом девались последние новинки прошлого сезона и даже предпоследние нынешнего, куда она убирала тех кумиров, которым вчера еще столь же усердно поклонялась, никому до сих пор обнаружить не удалось. Ее ум был подобен гостинице, где факты, словно временные постояльцы, обитали недолгий срок и уезжали, не оставив адреса, а порою и платы за услуги. Сама же миссис Беллингер гордилась тем, что «идет в ногу с передовыми идеями» и что ее место во главе прогресса отражают книги, лежащие на ее столе. На этих, то и дело обновляемых, изданиях стояли, как правило, неизвестные миссис Леверет имена, и, листая их почти всегда еще влажные от типографской краски страницы, она с содроганием обнаруживала все новые и новые области знаний, куда ей предстояло, запыхавшись, поспешать за миссис Беллингер. Но сегодня несколько солидных фолиантов были искусно перемешаны с primeurs[226] книжного рынка: Карл Маркс теснил Анри Бергсона,[227] а рядом с «Исповедью блаженного Августина»[228] красовалась свежайшая монография о менделизме.[229] Даже миссис Леверет, не отличавшейся большой проницательностью, стало ясно, что миссис Беллингер понятия не имеет, о чем может заговорить Озрик Дейн, а потому ею приняты меры на все возможные случаи. Миссис Леверет почувствовала себя как пассажир океанского парохода, когда объявляют, что, хотя непосредственной опасности нет, всем лучше надеть спасательные пояса.

К счастью, приход мисс Ван-Влюк развеял ее дурные предчувствия.

— Ну, моя дорогая, — сказала мисс Ван-Влюк, оживленно приветствуя хозяйку дома, — какие темы намечены на сегодня?

Миссис Беллингер как раз потихоньку заменяла сборник Вордсворта томиком Верлена.[230]

— Право, не знаю, — ответила она несколько нервно. — Пожалуй, посмотрим по обстоятельствам.

— По обстоятельствам? — сухо произнесла мисс Ван-Влюк. — То есть, как я это себе представляю, вы хотите, чтобы Лора Глайд потопила нас в рассуждениях о литературе.

Сама мисс Ван-Влюк посвятила себя филантропии и статистике, и даже мысль о том, что кто-то отвлечет внимание высокой гостьи от этих предметов, приводила ее в негодование.

Тут вошла миссис Плинт.

— О литературе! — воскликнула она протестующе. — Но для меня это полная неожиданность. Я рассчитывала, что мы будем говорить о романе Озрик Дейн.

Миссис Беллингер внутренне вздрогнула, но оставила шпильку без внимания.

— Право, мы не можем сделать его главной темой — во всяком случае, подчеркнуто главной, — объяснила она. — Можно, конечно, направить разговор в это русло, но начать надо с чего-нибудь другого, и об этом я как раз хотела с вами посоветоваться. Не будем забывать, что мы почти ничего не знаем ни о вкусах, ни об интересах нашей гостьи, и тут трудно подготовиться заранее.

— Трудно, но необходимо, — внушительно заявила миссис Плинт. — Уж я-то знаю, к чему приводит, когда полагаются на авось. Как я на днях сказала племяннице: бывают всякие обстоятельства, и настоящая леди обязана быть к ним готовой. Недопустимо надевать пестрое платье, когда идешь с траурным визитом, или носить прошлогодние туалеты, когда пущен слух, будто твой муж — банкрот. Точно так же и с темой беседы. Я хочу одного — знать заранее, о чем пойдет речь. Тогда я, несомненно, сумею сказать то, что должно.

— Полностью с вами согласна, — кивнула миссис Беллингер, — однако…

И в эту минуту, возвещенная раскрасневшейся от волнения горничной, на пороге появилась Озрик Дейн.

Миссис Леверет — как она впоследствии сказала сестре — сразу поняла, что их ждет. Она с первого взгляда определила, что Озрик Дейн не станет облегчать им задачу. Судя по ее натянутому виду, менее всего приходилось рассчитывать на то, что эта гостья поможет хозяевам исполнить долг гостеприимства. Она выглядела так, словно явилась сфотографироваться для нового издания своих произведений.

Желание умилостивить божество, как правило, обратно пропорционально его ответной реакции, и холод, которым веяло от знаменитой особы, удвоил стремление членов клуба быть ей приятными. Ее манера держаться мгновенно рассеяла даже робкую надежду на то, что она может питать признательность за приглашение, а под ее взглядом — как сказала впоследствии миссис Леверет сестре — невольно казалось, что у вас шляпка съехала набок. Все эти знаки величия не замедлили произвести впечатление на присутствующих, и они просто замерли от ужаса, когда миссис Роуби, следуя вместе со всеми за хозяйкой дома в столовую, куда та вела знатную гостью, вдруг обернулась и шепотом сказала:

225

«Можешь ли ты удою вытащить левиафана?» — цитата из библейской Книги Иова (XI, 20). Лезиафан—чудовищный морской змей.

226

Новинками (фр).

227

Анри Бергсон (1859–1941) — выдающийся французский философ-иррационалист, туды которого пользовались широкой известностью на рубеже веков.

228

«Исповедь блаженного Августина» — сочинение христианского богослова Аврелия Августина, прозванного «блаженным» (354–430), интерес к которому возродился на Западе в 1890-е годы в связи с распространением неохристианских идеи.

229

Менделизм (по имени австрийского генетика Грегора Иоганна Менделя; 1822–1884) — направление в генетике и эволюционном учении, оживленно обсуждавшееся в начале XX пека.

230

…заменяла сборник Вордсворта томиком Вердена. — Чтобы не показаться «отсталой», героиня рассказа прячет книгу стихов английского поэта-романтика Уильяма Вордсворта (1770–1850), считавшегося в конце века безнадежно устаревшим, и выкладывает на видное место модную новинку — стихи французского символиста Поля Верлена (1844–1896).