Сердце льва

— Я не буду накладывать швы, а наложу повязку. Марлевую. Плотную и очень стерильную, — сказала, улыбаясь, Хорсту его «вторая жена». — А ночью приду и сменю её. Вы ведь не против, штандартенфюрер?

Да, да, штандартенфюрер. Своё внеочередное звание Хорст получил, когда он приволок из Индии легендарный трон, некогда принадлежащий Великим Моголам. Око Господне — это хорошо, но и золотой престол с изображениями павлиньих, сплошь усыпанных бриллиантами хвостов. Молодец, штурмбан-фюрер, вот тебе дубовые листья на петлицы…

— Да, странная история, штандартенфюрер, — сказал задумчиво херр Опопельбаум, когда они остались вдвоём в кают-компании и с чувством помянули Фрица лангустами и шнапсом. — Касатки эти очень мне напоминают легавых. Вопрос: кто же дал им команду «фас»? И как?.. Надо будет добыть хотя бы одну особь. И непременно произвести воздушную разведку, думаю, без опытных псарей тут не обошлось.

На утро минисубмарина и пять аквалангистов отправились в подводный город. Люди были в защитном, предохраняющем от акустических ударов снаряжении и вооружены секретными короткоимпульсными излучателями, использующими пинч-эффект. В то же время с вертолётной палубы в небо взмыл бронированный геликоптер, пилотируемый асом-универсалом Эрихом Фердинандом Марией фон Плотгеном, стажировавшимся в Тушино в самый пик советско-немецкой дружбы. Уроки сталинских соколов даром не пропали — и часа не прошло, как он засёк подозрительную надводную цель, идентифицировал её как малое научное судно «Академик Иоффе» и, сделав серию фотоснимков, на бреющем вернулся на базу. А тут и аквалангисты вернулись с уловом — с прицепленной к буксирному концу полудохлой парализованной касаткой.

— Давайте-ка её на корму, там света больше, — распорядился херр Опопельбаум, надел испытанный, хорошей кожи, фартук и повернулся к лаборанту, плечистому крепышу оберштурмфюреру. — Несите-ка инструментарий, голубчик. Будем делать жидовскую рыбу фиш. Ха-ха-ха!

Касатку подцепили кран-балкой, вздёрнули на воздух и бросили на палубу у теннисного корта. Она бессильно разевала пасть, вяло шевелила поникшими плавниками. На месте глаз у неё были страшные кроваво-чёрные свищи — с пинч-эффектом не шутят!

Крепыш оберштурмфюрер вернулся с дисковой портативной электропилой.

— Ну-с, голубчик, приступайте-ка к трепанации. — Херр Опопельбаум прищурился, примериваясь, усмехнулся и задал пальцем траекторию. — Для начала вот так.

— Яволь!

Взвизгнула отточенная сталь, судорожно дёрнулась касатка, по палубе побежала кровавая слизь. Залетали кругами, заклекотали с надеждой белые как саван прожорливые чайки, в воздухе пронзительно запахло смертью, первая и пятая супруги Хорста опустили ракетки, бросили игру и с интересом воззрились на процесс потрошения.

— Достаточно, голубчик, достаточно. — Херр Опопельбаум раскрыл свой верный таксообразный саквояж. — Ну-с, приступим.

Саквояж был древний, чинёный-перечиненый, с огромными заплатами на боках. Правда, вшитыми аккуратно, из хорошей кожи, а главное, совершенно в тон.

— Пари-па-пам, пари-па-пам. — Херр Опопельбаум вытащил хирургический набор, щёлкнув, натянул резиновые перчатки и ловко, будто протрубил всю жизнь на рыборазделочном заводе, принялся работать ножиком. — Золото Рейна, пари-па-пам, золото Рейна…

Неожиданно он бросил петь, сильно изменился в лице, и презрительная усмешка искривила его бледные губы.

— Так я и думал. Штандартенфюрер, посмотрите! Он подошёл к Хорсту, стоящему у подветренного борта, и разжал окровавленный кулак.

— Каково, а?

На мокрой его ладони лежало нечто, напоминающее сигаретный фильтр. Склизкий, ощетинившийся иглами многочисленных контактов.

— Да ведь это…

— И я о том же, штандартенфюрер, это транс-пондер. А как вам понравится это? — Тут же в пальцах Опопельбаума оказалась лупа, и на поверхности сигаретного фильтра стали видны какие-то буквы, знаки, а главное — пятиконечная звезда. Такая же как на Спасской башне, на крыльях родины, на генеральских погонах. Вот ведь не удержались, вживили её и в рыбьи мозги.

— Так. — Хорст бросил сигарету в воду, взглянул на чаек, рванувшихся к окурку. — Теперь понятно, под чью дудку касатки пляшут. Вот, значит, кто заказывает музыку.

События последних дней мгновенно выстроились в его мозгу в чёткую логическую последовательность. Касатки, гибель Фрица, советское исследовательское судно с мерзейшим сионистским названием. Нет бы — Павлов. Ну Келдыш ещё куда ни шло.

А то ведь Иоффе… Все это звенья одной цепи, затягивающейся на арийской шее. Хозяйничать в затопленном Клондайке Советам больше нравится самим… Ну-ну, посмотрим. Как там у них говорится на чужой каравай рот не разевай? А может, вдарить из главного калибра по этому «Академику Иоффе»? Нет, надо выждать время и повышать боеготовность. Кто предупреждён, тот вооружён.

— Спасибо, херр Опопельбаум, вы славно поработали. — Хорст кивнул, подошёл к переговорнику и объявил на «Валькирии» боевую тревогу.

Под звуки ревунов вернулась в воду истерзанная касатка, крепыш оберштурмфюрер смыл из шланга кровавую память о ней. А тризну справили товарищи — белобрюхие, зубастые, разрывающие на части…

Три дня тянулось ожидание, томительное и выматывающее… Тем не менее Хорсту улыбнулась удача. На глубине пятидесяти футов он обнаружил пирамиду со входом у вершины, проплыл по узкой вертикальной шахте вниз и к изумлению своему нашёл подобие закрытой двери — из серебристого, тускло светящегося во тьме металла. Восторженно осмотрелся, вытащил «взрыв-щипцы», чтобы справиться с мудрёным массивными запором, и тут услышал в наушниках сигнал — тревога, общий сбор, аврал, касатки… Но пока Хорст ворочался в туннеле, запоминал местоположение пирамиды и усиленно работал ластами, все было кончено — касатки уплыли с поля боя. На поверхность, кверху брюхом. Зато появились аквалангисты, скопом, с ножами в руках. И в специальном защитном снаряжении, экранирующем действия излучателя. Весь их наглый вид говорил: а видали мы ваш пинч-эффект в гробу в белых тапках!

Только ведь воюют не числом, а умением. Хорст, пригнувшись, уклонился он ножа, взрезал нападающему в пах и, стараясь двигаться расслабленно и плавно, с ходу встретился со следующим противником. Резанул ему запястье, приласкал коленом в живот и, не обращая более внимания, стал выискивать другого супостата — с распоротой лучевой артерией больше двух минут не живут. А побоище между тем разгоралось не на шутку. Сверкали боевые ножи, под ударами шлемов крошились стекла масок, вода помутнела от человеческой крови. Откуда-то сбоку из красного этого облака к Хорсту метнулся нападающий, но не в добрый час — получив укол в плечо, он сразу же выронил клинок. Хищной серебристой рыбкой нож спикировал на дно и, подняв напоследок муть, канул без следа в песке…

«Сам, падаль, нарвался», — Хорст взял супостата на стальной зажим и хотел было пройтись ножом по горлу, но вдруг понял, что имеет дело с женщиной. Ну русские дают, своих баб на дно морское тащат! Нет, резать женщину он не стал — полоснул ножом по шлангам и с силой, словно норовистую кобылицу, хлопнул русалку ладонью по бедру.

— Пшла!

Послушалась сразу — пробкой из бутылки устремилась наверх. Бешено работая ластами, в шлейфе воздушных пузырьков. Её счастье, что глубина небольшая.

— Все, отходим. — Хорст дал условный сигнал и, сожалея о так и не открытой двери в пирамиде, во главе своих отправился на «Валькирию».

Ночью он проснулся от ощущения беды — «Валькирия» вся вибрировала, мелко содрогаясь от мощи моторов. Тоненько позвякивал хрусталь, тени от луны стремительно бежали по полу. «Что за черт?» — Хорст перелез через дежурную жену, схватил на ощупь трубку телефона.

— Алло, мостик? Что за спешка?

— Манёвр, херр штандартенфюрер. Уклоняемся от торпед, — отрапортовал Вильгельм фон Ротенау, и в хриплом его голосе послышалась ярость. — Акустик засёк три болванки, идут от русских веером. Бог даст, проскочим.

«Ах, значит, от русских и веером», — Хорст отчётливо представил звук идущих под водой торпед побледнел от злости и скомандовал в телефон: