Невеста рыцаря

Глава 17

«Дверь» в ее сердце растворилась, и на него хлынул поток любви, заставив его трепетать. Он чувствовал, как кровь его насыщается энергией, полученной от нее. Коннал засмеялся от счастья, узнав о ее любви и о том, что она приняла его любовь.

Она любила его, и их счастье перехлестывало через край. Счастье настолько огромное, что в нем могла утонуть вся вселенная. Никогда в жизни он не испытывал такой радости. Он прижал ее к себе еще крепче, он пил нектар ее рта и не мог напиться, словно нектар этот мог залечить все его сердечные раны, очистить его душу от смуты. Сердце его становилось чистым и ясным, как у ребенка, знающего лишь безмятежные радости. Воздух вокруг стал теплее и слаще, голова у них закружилась, и, опьяненные, они опустились на колени, сжимая друг друга в объятиях и сгорая от желания.

— Шинид, — пробормотал он хрипло.

— Мы — одно, Коннал, ты чувствуешь это?

Он чувствовал. Кровь его кипела, и так же кипела ее кровь. Сердце его трепетало, и ее сердце билось в том же ритме. Он посмотрел в ее глаза и на долю мгновения оказался в ее мире. В ее душе. Свет ее магии наполнил его, и он задрожал.

— Я полюбила тебя с моего первого дыхания.

— А я буду любить тебя до последнего вздоха. Глаза ее увлажнились слезами.

— Иди ко мне, Коннал. Назови меня своей. Он нежно погладил ее волосы.

— Я хочу любить тебя, но только не здесь, не на голой земле.

Она улыбнулась ему.

— О, мой рыцарь, где любить — не имеет значения. — Она дотронулась до его губ, пристально глядя ему в глаза. — Главное, чтобы любовь была настоящей.

— О, — он задыхался, — моя любовь настоящая!..

Он приник губами к ее рту и испытал потрясение. Он не думал, что так бывает в жизни. Стоило отпустить на свободу чувства, и с ним произошло чудо. В душе его не осталось темных пятен, он был способен только на самые светлые, радостные эмоции. Она могла бы пренебрегать им — но он бы все равно взирал на нее с обожанием. Она могла бы бросать ему обидные слова — но с каждым сказанным ею словом он ощущал бы себя все более живым. Она вдыхала в него жизнь, и уже это было счастьем, даже если дыхание ее обжигало душу. Она дала ему возможность любить, и за одно это он готов был вознести ее до небес.

И только теперь он узнал, что такое счастье.

Он целовал ее лицо, шею, он умирал от желания. Желание, оплодотворенное вновь обретенной любовью, сводило его с ума.

Упали плащи. Волосы ее водопадом хлынули по спине — поток цвета осенней кленовой листвы. Цвет пожара.

Он обвел контур ее губ языком, смакуя ее вкус. Шинид, обезумев от страсти, схватила его за плечи. Она готова была ногтями рвать его грудь, чтобы проникнуть в него, чтобы слиться с ним навсегда.

— Я хочу прикоснуться к тебе, сними его, — хрипло приказала она, указав на пояс с мечом.

Коннал дрожащими руками торопливо отстегнул пояс и бросил на землю. Она скользнула ладонями ему под тунику. Мышцы его сжимались от наслаждения, дарованного этим прикосновением. Чувствовать его плоть, осязать ее было безумно приятно, но она хотела большего. Шинид стащила с него тунику, оставив его полуобнаженным. Но он не ощущал холода, он жил только ею, прикосновениями ее маленьких ладоней, ласкавших его сильное тело.

Шинид чувствовала его силу под своими пальцами, она восхищенно проводила ладонями по его налитым мускулам, любуясь разворотом его плеч, его бицепсами, его предплечьями. Тело его покрывали шрамы, и она гладила рубцы, и они рассказывали ей историю о войнах и победах. Кожа его была смуглой от загара. Солнце Палестины позолотило ее. Он смотрел ей в глаза, когда она нежно, словно перышком, пробегала пальцами по мозолям, оставленным латами, затем, когда она нагнулась, чтобы обвести влажный круг вокруг его плоского соска, с шумом втянул ртом воздух. Справившись с застежкой, он потянул ее платье вниз. Грудь ее вырвалась из оков, и соски прижались к его груди. Он не спеша, опускал платье все ниже. С трудом сдерживая дыхание, он смотрел, как, призывно шурша, ткань медленно скользит вниз, открывая взору маленький круглый живот, затем темно-рыжий треугольник у скрещения ног, и вот наконец платье лежит на земле.

Коннал смотрел на нее не отрываясь, любуясь изгибами ее тела, долинами и холмами, и лишь потом встретился с ней взглядом. Она придвинулась к нему еще ближе, и он провел ладонью от ее тонких лодыжек к бедрам. Она коснулась его волос, и он прижался лицом к ее плоскому животу, сжимая ладонями ее ягодицы и дрожа от счастья и желания.

— Я люблю тебя, — прошептал он и провел языком по гладкой коже ее живота. По тонкому шраму, оставленному плетью, единственному, что портило ее безупречное тело. Он поднял голову и заглянул ей в глаза. Она смотрела на него и дышала с трудом, и руки ее жадно шарили по его лицу. С жадностью и жаждой удовольствий.

Затем он раскрыл лепестки ее тайных губ и попробовал их на вкус.

Она закричала, и лес ответил ей эхом. Он ласкал ее губами, он гладил ее, проникая все глубже, и она дрожала от его прикосновений. Она изогнулась, и он поймал ее тайный пульс. Он пил ее сладость, и бедра ее извивались под ним, и он давал ей все больше и больше, утоляя ее страсть.

— Коннал! О, Коннал!

Шинид погрузила пальцы в его волосы, она горела в огне, она вся была в огне. Тело ее изгибалось, послушное его воле. Она была беспомощной, но эта беспомощность оказалась прекрасна.

— Звезды мои, я никогда не испытывала такого…

— То ли еще будет, — пообещал он, целуя ее. Шинид почувствовала, как его плоть, отвердевшая как камень, прижалась к ее животу. Он был готов проломить барьер немедленно, войти вглубь, но не стал идти на поводу у желания.

— Я слишком долго ждал этой ночи, Шинид. Я хочу насладиться тобой сполна.

Она улыбнулась, обмякла, позволив ему ласкать ее грудь, играть ее сосками, превращая их в крохотные тугие шарики, заставляя ее извиваться и просить пощады. Кожа ее влажно блестела. Она ощущала твердость его восставшей плоти и сжала его бедрами, моля войти в нее, но он отказывался, усмехаясь, и Шинид казалось, что все тело ее стало мягким, как воск, что она тает, течет, переполненная нежностью. И тогда она протянула руку и сама схватила его. Он замер, с трудом глотнул воздуха и встретился с ней взглядом.

— Ты меня не слушаешь, — тихо пробормотал он.

— Еще как слушаю.

Она нисколько не сожалела о сделанном: в глазах ее не было раскаяния, но в них была любовь. Шинид ласкала его дерзко, смело, узнавая на ощупь его форму и его нежность. Он боялся шевельнуться. Мускулы его сжались в тугой ком, а она играла с ним, подвергая сладкой пытке. Он сжимал зубы, чтобы удержать над собой контроль, но, по правде говоря, ему нравилось, что она совсем не походила на застенчивую скромницу. Впрочем, он и не ожидал, что она будет вести себя в такой ситуации, как испуганный зайчонок. Шинид была дитя природы, дикой, необузданной. Она провела головкой его члена по своему животу, и Коннал понял, что больше не выдержит.

— Ты лишаешь меня мужества.

— О нет…

Никто из них не заметил, как плащи их сами собой разостлались на зеленом ковре пушистого мха, никто не заметил, как покрылись листвой деревья. Он видел только ее, чувствовал только ее, пил ее сладость, и крики ее, и вздохи разжигали его. Он сел на корточки, и бедра его прижались к ее бедрам, и, удерживая ее взгляд, он опустился на нее сверху. Он коснулся своим копьем самого тайного места ее тела, и она дернулась, как стебель травы под напором ветра. Открытая, бесстыдная, она протянула к нему руку, направляя его в себя. Влажная головка вздрогнула, и Коннал увидел, как вспыхнули ее глаза. По телу его пробежала крупная дрожь, и он осторожно вошел в нее. Кадык его заходил ходуном, он сжал ее бедра, подтягивая ближе к себе, и медленно, болезненно медленно наполнил ее собой.

Встретив преграду, он замер, но Шинид не желала, чтобы между ними оставались барьеры, и потянула его на себя.