Невеста рыцаря

— Но когда пищи не будет, я с удовольствием закую тебя в цепи и поставлю перед твоим же гарнизоном, чтобы твои люди могли вволю насладиться расправой над тем, кто отклоняет щедрые дары.

Маршал побледнел.

— Не бойся, я не дам твоим солдатам умереть с голода, каковы бы ни были мотивы твоих поступков. Я могу отправить письмо вождю соседней земли, чтобы тот взял тебя на довольствие, но если он откажется, то тебе останется только смириться с моими дарами. Потому что если ты еще хоть раз устроишь набег, — тут она перешла на зловещий шепот, а голубые глаза ее блеснули как осколки льда, — я позабочусь о том, чтобы тебя судили по всей строгости закона. Английского и нашего. — Шинид приподняла соболиную бровь. — Так мы поняли друг друга, господин маршал?

Уэстберри смог только кивнуть, язык у него отнялся, а в глазах плескался страх. Он посмотрел на Пендрагона, но Коннал хранил молчание, любуясь Шинид, — ему понравились ее умение держаться и ее мудрость.

— Ты отправишь солдат в деревню и возместишь причиненный моим людям ущерб. Твои солдаты восстановят все, что разрушили, и, господин маршал, поскольку набег был совершен по твоему наущению, за их поведение ты ответишь головой. Обещаю!..

— И я тоже, — произнес у нее за спиной Пендрагон. Шинид перевела дыхание.

Уэстберри кивнул. Его трясло как в лихорадке.

— Иди грейся, воин, — брезгливо бросила она ему и пошла туда, где оставила свою кобылу. Солдаты торопливо побежали в казарму, но Коннал загородил им дорогу.

Уэстберри недоуменно взглянул на него.

— Выходит, ты с ней, Пендрагон? — спросил он, бросив угрюмый взгляд на Шинид.

— Не твое дело, Уэстберри. Твои дела теперь и мои дела тоже. Именно по твоим делам послал меня сюда король Ричард.

Маршал побледнел.

— К тому же леди отнеслась к тебе слишком великодушно. Будь моя воля, я бы просто выпустил тебе кишки.

У маршала подкосились колени. Но он взял себя в руки, расправил плечи и, с ненавистью посмотрев на Пендрагона, рявкнул:

— Ты не смеешь так со мной разговаривать! Твои слова могут быть расценены как измена короне!

— Неужели? А разве те несчастные, чьи дома ты сжег, не подданные короля Ричарда? И как назвать то, что ты совершил в отношении этих невинных?

Уэстберри не был настроен так запросто сдаваться. Теперь, когда ведьма удалилась на почтительное расстояние, он чувствовал себя увереннее.

— Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Ты не более чем ирландский выскочка, хоть и королевский любимчик.

Коннал подъехал к нему вплотную.

— Ты здесь из-за своей жадности, Уэстберри. Только из-за нее ты торчишь в этой дыре. И запомни: «ирландский выскочка» был свидетелем того, что здесь произошло.

Маршал прислонился спиной к двери казармы. И отчего он дрожал — от холода или от страха, — Коннал не знал и знать не хотел.

Но глаза маршала пылали злобой и ненавистью. Коннал не раз видел такое. И знал, что таких людей надо остерегаться.

— Он простил меня. Коннал усмехнулся.

— Он просто забыл о тебе. Но я не забуду.

С этими словами Коннал развернул коня и поскакал вслед за Шинид.

Уэстберри смотрел ему вслед, пока Коннал не скрылся из виду. Потом он улыбнулся довольной улыбкой, как человек, совершивший именно то, что от него требовалось, и пошел спать.

Шинид осталась в деревне, в доме Дугала, чтобы заботиться о раненых. Перевязывая обожженные руки, Шинид прикидывала, где взять солому для кровли крыш в разгар зимы.

Закончив работу, Шинид закупорила склянки с мазью, сложила перевязочный материал и, рухнув в кресло, закрыла глаза. В очаге весело потрескивал огонь, ветер, бушевавший снаружи, не мог пробиться сквозь толстые каменные стены. Дугал клевал носом, пристроившись на низком стульчике возле огня, а его жена и дети мирно спали в своих кроватях.

Шинид уснула, когда солнце сменило на небосводе луну. Она спала крепко, без сновидений. Разбудил ее громкий стук. Шинид подскочила и, взмахнув рукой, опрокинула склянки с мазью. Дугал недоуменно протер глаза и, хмурясь, вышел посмотреть, кто нарушил их покой.

Это Пендрагон руководил работой своих воинов, которые сваливали во дворе кучи камней и хвороста. Шинид вышла к ним. Боевой конь Пендрагона еле волок тяжело руженный воз со строительным материалом.

— Сегодня слишком холодно, чтобы стоять без дела, — Улыбнулся он и, подхватив тяжеленный камень, потащил его к пострадавшему от пожара дому. Шинид смотрела на него в благоговейном ужасе. Казалось невероятным, что смертный способен поднять подобную тяжесть. Коннал поставил камень там, где в стене зияла дыра, и пошел за другим. Второй камень он подкатил вплотную к первому. Оторвав обожженную доску, он заполнил пространство между камнями смесью глины и хвороста и пошел за следующим.

Коннал работал без устали. Руки его были по локоть в глине. Солдаты его столь же усердно трудились над соседним домом, который во время пожара лишился кровли. Кто-то натянул вместо крыши промасленную ткань, воины закрепили навес, обложив его камнями по периметру. Поверх ткани они навалили хворост. Погорельцы помогали солдатам и были настроены к ним весьма дружелюбно.

Шинид подошла к Конналу:

— Почему?

Он как раз собирался заполнить промежутки между камнями очередной порцией глины, но, помедлив, ответил, не глядя на нее:

— Это и мой народ тоже, Шинид. И к тому же мне не верится, что солдаты Уэстберри будут работать здесь на совесть.

Шинид молча кивнула. В горле ее встал комок. Ей было стыдно за себя. Кто она такая, чтобы подвергать сомнению его патриотические чувства? Она слишком плохо о нем думала. Не надо было ничего спрашивать: своим вопросом она оскорбила его. В конце концов, он рыцарь, а рыцарь обязан помогать беззащитным и обездоленным. Она не считала свой народ ни сирым, ни убогим, но сегодня люди нуждались в ее помощи.

Коннал старательно забивал щели глиной.

— Не слышу комментариев, миледи.

— Прости за то, что задала этот вопрос. — Хорошо бы, если б он не заметил ее извиняющегося тона. — И спасибо тебе, Пендрагон.

Коннал тряхнул головой, провел ладонью по кладке и набил еще глины в щель.

— Ради Бога, прекрати так меня называть.

— Тебе не нравится собственное имя?

— В твоих устах оно звучит как оскорбление.

— Я не хотела тебя обидеть.

Коннал выпрямился во весь свой могучий рост. Молча глядя на Шинид, он вытащил из-за пояса кусок ткани и тщательно вытер руки. Голова ее была опущена, но на подбородке он увидел пятно от сажи. Волосы не были тщательно уложены, а всего лишь заплетены в косу, которой играл ветер. Под теплым плащом на ней было старое платье, некогда ярко-оранжевое, а теперь рыжее от частых стирок и пребывания на солнце. Сейчас она была похожа на простую девушку, а не на повелительницу стихий. Он видел, как она разговаривала, как держалась с Уэстберри. С достоинством и мудростью. Коннал справился бы куда хуже. Она умела колдовать и могла бы без усилий запугать маршала до смерти. Коннал оценил ее умение владеть собой, ведь сам он был на волоске от того, чтобы дать волю кипевшей в нем ярости.

— «Пендрагон» звучит очень официально и отчужденно, девочка моя. Ничего у нас не получится, если мы будем так враждебно относиться друг к другу.

Он не смотрел на нее и все же заметил, как она затаила дыхание, когда он коснулся ее подбородка, стирая с него следы копоти. Тогда он приподнял ее лицо.

Глаза ее были закрыты, и когда она подняла ресницы, Конналу вдруг стало трудно дышать.

— Шинид… — Тревога в ее взгляде отозвалась внезапной болью в сердце.

— Назвать тебя по имени — значит признать, что мы знакомы. — Это прозвучало глупо, даже она это почувствовала. Но все обстояло именно так. — И как я могу признать, что знаю тебя, если не доверяю тебе и не понимаю твоих намерений…

— Клянусь, в моих намерениях нет ничего бесчестного.

— Но они идут не от сердца. — Шинид не могла отвести от него глаз и внезапно почувствовала, что хочет попросить его о чем-то большем. О чем-то, что лежит за пределами его чувства долга. — Ты чтишь желания короля. Не свои, не он. А ведь страдать от последствий придется нам. Конналу нечего было возразить.