Мятежное сердце

Микаэла не желала, чтобы ее силой волокли навстречу судьбе, поэтому вырвалась и махнула Гвен, чтобы та шла вперед.

– Ну, как хочешь.

Идя по коридору, она заметила вооруженных мужчин в обоих концах длинного прохода и закрытые двери. Охранники, казалось, прочли ее мысли, ибо сразу перекрыли выходы и многозначительно продемонстрировали заряженные пистолеты. Ничего, она дождется благоприятной возможности, а пока главное – найти Диану и выяснить, как отсюда выбраться. Она не может уйти без девочки и жить в мире с собой, зная, что мужчина способен затащить в постель такое юное существо.

До Микаэлы донесся характерный скрип пружин, она споткнулась и ускорила шаг, проходя мимо дверей.

О Господи!

Он собирается превратить ее в проститутку.

Дядя Этвел был бы доволен.

Она услышала доносившиеся из-за портьеры голоса. Нет, она этого не вынесет. Не вынесет. Ее выставляют на аукцион, словно лошадь. Но Гвен считала за честь участвовать в аукционе, устроенном ради нее одной, дескать, она будет нарасхват, станет любовницей какого-нибудь богача, а возможно, и наложницей принца. Микаэла же думала только о бегстве. После мытья ее уже два раза ловили, ноги у нее болели после ударов мадам Гулье. Если они продолжат ее бить, то она не сможет даже сидеть, не говоря уже о том, чтобы лежать на спине.

– Не вынуждай меня волочить тебя, – прошептал ей на ухо Жан-Пьер.

Его высокомерная улыбка заставила Микаэлу ответить на вызов.

– Принуждать женщин для вас привычное занятие, месье?

Угрожающий взгляд напомнил ей, что этот человек безжалостен и способен убить невинного ребенка, чтобы она подчинилась.

– На твоем месте я придержал бы язык, женщина. – Он кивнул в сторону алькова.

– Диана! – вскрикнула Микаэла.

Девочка стояла между двух крепких мужчин, державших ее за руки. Ужас в глазах ребенка и угроза Жан-Пьера сломать шею невинному существу заставили Микаэлу подойти к помосту. Конечно, он все равно мог убить Диану, но ей не хотелось быть тому причиной.

Она гордо выпрямилась, отчего ее пышная грудь обозначилась в низком до неприличия вырезе черного бархатного платья.

– Очень хорошо.

Он поправил складки юбки, затем обошел вокруг Микаэлы, будто восхищался своим творением. Вероятно, так оно и есть, она уже не похожа на себя. Волосы ей скололи на затылке, чтобы привлечь внимание к обнаженным плечам, лицо накрасили и густо припудрили, тело впихнули в платье, подчеркивавшее достоинства ее фигуры. Корсет больно врезался в исхлестанную ремнями спину.

– Улыбнись.

– Пошел к черту, – сквозь зубы процедила она. Жан-Пьер засмеялся и многозначительно взглянул на

Диану. Этот ублюдок, как большинство мужчин, играл на ее страхе, он его возбуждал.

– Я еще увижу, как вы за это заплатите, сэр.

– Как бы не так! Ты и твое тело, малышка, заплатите мне. – Он запустил пальцы ей в вырез, чтобы ущипнуть сосок, потом ухмыльнулся и отошел.

«О, глупцы, – подумала Микаэла, – да я скорее убью вас при первой же возможности, чем позволю кому-нибудь прикоснуться ко мне». Портьера отодвинулась. Послышались одобрительные мужские голоса, но девушка не видела лиц, устремив взгляд на разводы плесени в дальнем углу. Мысль, что она может на миг оказаться в объятиях развратника, способного заплатить за похищенную женщину, болью отзывалась у нее в груди.

Мадам Гулье – такая же француженка, как Микаэла ирландка, – подошла ближе и внимательно посмотрела на нее, затем повернулась к собравшимся мужчинам.

– Ведь я обещала вам дикую ирландскую красоту? Разве она не мила? – По комнате пробежал шепот. – Торг начинается со ста фунтов.

Сто фунтов! Наверное, она должна быть польщена, что кто-то согласится отдать такую сумму за наложницу?

Однако, к ее ужасу, мужчины увеличивали цену, делая непристойные замечания относительно ее тела, особенно груди. Когда мадам подняла ее юбку, чтобы покупатели могли увидеть обтянутые чулками ноги, Микаэла сжала кулаки, борясь с желанием выцарапать своднице глаза. Та, видимо, что-то почувствовав, выпустила подол юбки и повернулась к клиентам.

Двести фунтов, двести пятьдесят, триста, четыреста. Целое состояние. Затем Микаэла услышала голос мадам:

– Пятьсот фунтов, джентльмены, за эту ирландскую красавицу. Пятьсот фунтов – раз, пятьсот фунтов – два, пятьсот фунтов…

– Вы не можете продавать то, что вам не принадлежит, мадам, – раздался мужской голос.

Микаэла вцепилась в складки платья. Слава Богу! Она не осмеливалась поднять глаза, одновременно надеясь и страшась того, что может увидеть. Мужчины неодобрительно зароптали, а она поискала взглядом человека, который прервал непотребный аукцион.

Вошли двое. Марокканцы, поняла она, увидев ниспадающие свободные одежды и белые тюрбаны, перевязанные толстым черным шнуром. Неужели ее увезут в гарем?

Затем из-за портьеры выступил третий. Он с царственным презрением окинул взглядом комнату, затем неторопливо подошел к помосту. Голова повязана куском черной ткани, стянутой на лбу золотым обручем и закрывающей нижнюю часть лица, на поясе турецкая сабля, украшенная драгоценными камнями, и пистолеты.

Микаэла увидела знакомые светло-голубые глаза и вздрогнула.

О Боже. Почему снова он?

Лицо у нее запылало от стыда.

– Сюда приходят только по приглашению, месье, – сказала мадам, сделав знак помощникам, чтобы они вывели посетителя.

– Уже нет.

– Кто вы такой, и что вам нужно?

– Я шейх Касым ибн Абдулла, сын Рахмана. – Он убрал с лица покрывало. – Я никогда не лгу. Вы продаете одну из моих женщин. – Рейн повернулся к участникам аукциона: – Вы хотите взять то, что уже принадлежит мне?

– Она ничего не говорила… – Мадам посмотрела на Микаэлу.

– Потому что я…

Капитан бросил на нее уничтожающий взгляд, словно предупреждая: если не хочешь навредить себе, заткнись!

– Она желает быть первой женой, но… – Рейн вздохнул. – Как вы могли убедиться, она не знает своего места.

Мадам кивнула, взвешивая, сможет ли заставить шейха раскошелиться.

– Я уже заплатила за нее приличную сумму.

– Я тоже.

– И рассчитывала на прибыль.

Рейн поклонился, изображая готовность к примирению.

– Вы получите компенсацию за беспокойство.

– Она стоит пятьсот фунтов.

«Шейх» надменно оглядел Микаэлу, будто покупал на рынке корову и оценивал, достойна ли она такой суммы. Девушке хотелось пнуть его ногой.

Жан-Пьер что-то прошептал на ухо мадам.

– Она не продается, – вдруг объявила та.

– Она принадлежит мне и я забираю ее, – властно произнес Рейн, скрестив руки на груди.

– Неужели?

Повинуясь чуть заметному движению хозяйки, из-за портьеры выступили охранники.

– Я бы не советовал вам этого делать.

Мадам хищно усмехнулась, махнув рукой, но едва они успели шагнуть вперед, в наступившей тишине отчетливо прозвучали щелчки взводимых курков, и все увидели незаметно проникших на аукцион вооруженных марокканцев, которые целились в нее. Клиенты бросились врассыпную.

– Я уничтожу это место, женщина. И предам гласности ваши непотребные занятия.

Мадам побледнела от страха. Если шейх выполнит свою угрозу, она потеряет все, и Рейну это известно. Он вытащил из-за пояса мешочек, взвесил на ладони и бросил ей, затем щелкнул пальцами, и к нему подошел огромный марокканец, плечом раздвинув сбившихся в кучу людей.

Рейн перевел взгляд на Микаэлу. Она выглядела еще более красивой, безупречной и совершенной, но он заметил в ее глазах боль.

– Пойдем. – Он протянул ей руку. Девушка застыла в нерешительности.

– Я не могу, – наконец выпалила она, глядя в ту сторону, где пряталась Диана.

– Дерзкая женщина.

Рейн перебросил ее через плечо и страдальчески поморщился, когда она вскрикнула от боли. Но игру нужно довести до конца. Его люди уже вышли на черную лестницу, Кабаи прикрывал спину.

– Отпустите меня.

– Успокойся, женщина, – шепотом ответил Рейн и заторопился к ожидавшей их карете.