Страница 4 из 28
А ей навстречу идет старичок с палочкой. Сам старенький и седенький.
Подошла к нему старушка и говорит:
— Вы, видать, человек бывалый, не знаете ли, где чернила продаются?
Старичок остановился, поднял голову, подвигал своими морщинками и задумался. Постояв так немного, он полез в карман, достал кисетик, папиросную бумажку и мундштук. Потом, медленно свернув папиросу и вставив её в мундштук, спрятал кисетик и бумагу обратно и достал спички. Потом закурил папиросу и, спрятав спички, прошамкнул беззубым ртом:
— Шешиши пошаются в магашише.
Старушка ничего не поняла, а старичок пошел дальше.
Задумалась старушка.
Чего это никто про чернила толком сказать ничего не может.
Не слыхали они о чернилах никогда, что ли?
И решила старушка в магазин зайти и чернила спросить. Там-то уж знают.
А тут рядом и магазин как раз. Окна большие, в целую стену. А в окнах всё книги лежат.
«Вот, — думает старушка, — сюда и зайду. Тут уж наверно чернила есть, раз книги лежат. Ведь книги-то, чай, пишутся чернилами».
Подошла она к двери, двери стеклянные и странные какие-то.
Толкнула старушка дверь, а её саму что-то сзади подтолкнуло. Оглянулась, смотрит, на неё другая стеклянная дверь едет. Старушка вперед, а дверь за ней. Всё вокруг стеклянное и все кружится. Закружилась у старушки голова, идет она и сама не знает, куда идет.
А кругом всё двери, двери, и все они кружатся и старушку вперед подталкивают. Топталась, топталась старушка вокруг чего-то, насилу высвободилась, хорошо ещё, что жива осталась.
Смотрит старушка — прямо большие часы стоят и лестница вверх ведет. Около часов стоит человек. Подошла к нему старушка и говорит:
— Где бы мне про чернила узнать?
А тот к ней даже головы не повернул, показал только рукой на какую-то дверку, небольшую, решетчатую. Старушка приоткрыла дверку, вошла в неё, видит — комнатка, совсем крохотная, не больше шкафа. А в комнатке стоит человек. Только хотела старушка про чернила его спросить…
Вдруг: «Дзинь! Дджжжиин!» — и начал пол вверх подниматься.
Старушка стоит, шевельнуться не смеет, а в груди у неё будто камень расти начал. Стоит она и дышать не может. Сквозь дверку чьи-то руки, ноги и головы мелькают, а вокруг гудит, как швейная машинка. Потом перестало гудеть и дышать легче стало. Кто-то дверку открыл и говорит:
— Пожалуйте, приехали, шестой этаж, выше некуда.
Старушка, совсем как во сне, шагнула куда-то выше, куда ей показали, а дверка за ней захлопнулась и комнатка-шкапик опять вниз поехала.
Стоит старушка, зонтик в руках держит, а сама отдышаться не может. Стоит она на лестнице, вокруг люди ходят, дверьми хлопают, а старушка стоит и зонтик держит.
Постояла старушка, посмотрела, что кругом делается, и пошла в какую-то дверь.
Попала старушка в большую, светлую комнату. Смотрит — стоят в комнате столики, а за столиками люди сидят. Одни, уткнув носы в бумагу, что-то пишут, а другие стучат на пишущих машинках. Шум стоит будто в кузнице, только в игрушечной.
Направо у стенки диван стоит, на диване сидит толстый человек и тонкий. Толстый что-то рассказывает тонкому и руки потирает, а тонкий согнулся весь, глядит на толстого сквозь очки в светлой оправе, а сам на сапогах шнурки завязывает.
— Да, — говорит толстый, — написал я рассказ о мальчике, который лягушку проглотил. Очень интересный рассказ.
— А я вот ничего выдумать не могу, о чем бы написать, — сказал тонкий, продевая шнурок через дырочку.
— А у меня рассказ очень интересный, — сказал толстый человек. — Пришел этот мальчик домой, отец его спрашивает, где он был, а лягушка из живота отвечает: ква-ква! Или в школе: учитель спрашивает мальчика, как по-немецки «с добрым утром», а лягушка отвечает: ква-ква! Учитель ругается, а лягушка: ква-ква-ква! Вот какой смешной рассказ, — сказал толстяк и потер свои руки.
— Вы тоже что-нибудь написали? — спросил он старушку.
— Нет, — сказала старушка, — у меня чернила все вышли. Была у меня баночка, от сына осталась, да вот теперь кончилась.
— А что, ваш сын тоже писатель? — спросил толстяк.
— Нет, — сказала старушка, — он лесничий. Да только он тут не живет. Раньше я у мужа чернила брала, а теперь муж умер, и я одна осталась. Нельзя ли мне у вас тут чернила купить? — вдруг сказала старушка.
Тонкий человек завязал свой сапог и посмотрел сквозь очки на старушку.
— Как чернила? — удивился он.
— Чернила, которыми пишут, — пояснила старушка.
— Да ведь тут чернил не продают, — сказал толстый человек и перестал потирать свои руки.
— Вы как сюда попали? — спросил тонкий, вставая с дивана.
— В шкафу приехала, — сказала старушка.
— В каком шкафу? — в один голос спросили толстый и тонкий.
— В том, который у вас на лестнице вверх и вниз катается, — сказала старушка.
— Ах, в лифте! — рассмеялся тонкий, снова садясь на диван, так как теперь у него развязался другой сапог.
— А сюда вы зачем пришли? — спросил старушку толстый человек.
— А я нигде чернил найти не могла, — сказала старушка, — всех спрашивала, никто не знал. А тут, смотрю, книги лежат, вот и зашла сюда. Книги-то, чай, чернилами пишутся!
— Ха, ха, ха! — рассмеялся толстый человек. — Да вы прямо как с луны на землю свалились!
— Эй, слушайте! — вдруг вскочил с дивана тонкий человек. Сапогов так и не завязал, и шнурки болтались по полу.
— Слушайте, — сказал он толстому, — да ведь вот я и напишу про старушку, которая чернила покупала.
— Верно, — сказал толстый человек и потер свои руки.
Тонкий человек снял свои очки, подышал на них, вытер носовым платком, одел опять на нос и сказал старушке:
— Расскажите вы нам о том, как вы чернила покупали, а мы про вас книжку напишем и чернил дадим.
Старушка подумала и согласилась.
И вот тонкий человек написал книжку:
О том, как старушка чернила покупала.
1928–1929
Загадочный случай
Это невероятно! Кто объяснит мне, что произошло? Вот уже третий день я лежу на диване, и меня от страха трясёт. Я ничего не понимаю.
Случилось это так.
В моей комнате, на стене, висит портрет моего приятеля Карла Ивановича Шустерлинга. Третьего дня, когда я убирал свою комнату, я снял портрет со стены, вытер с него пыль и повесил его обратно. Потом я отошел, чтобы издали взглянуть, не криво ли он висит. Но когда я взглянул, то у меня похолодели ноги, а волосы встали на голове дыбом. Вместо Карла Ивановича Шустерлинга на меня глядел со стены страшный, бородатый старик в дурацкой шапочке. Я с криком выскочил из комнаты.
Как мог Карл Иванович Шустерлинг в одну минуту превратиться в этого странного бородача? Мне никто не может объяснить этого…
Может быть, вы скажете мне, куда исчез мой дорогой Карл Иванович?