Страница 61 из 75
Заметив ужас на лице пани Ганы, Бедржишка спокойно объяснила:
— Да, это жесткая коляска!
И в самом деле, Гана совсем забыла, что наряду с мягкими колясками существуют и жесткие, что имеется и другой лагерь матерей, которые не признают изнеживания младенцев и отдают предпочтение спартанскому воспитанию потомков. Пани Гана всегда восставала против этих «жестоких» матерей и не понимала, что и они могут гордо выступать за своими аскетическими колясками, лишенными всякого очарования.
Если бы она только предполагала, где очутится ее Ганичка, она ни за что не сделала бы такой подарок. Жесткая коляска означает и жесткие объятия матери и все остальное, что связано с этим бесчеловечным способом воспитания.
— Доченька моя! — воскликнула она и уже протянула руки. Только сон ребенка удержал ее и не позволил схватить и прижать его к себе.
— Она привыкла лежать на пуховой подушечке. Она же до крови натрет себе ушко! Сжальтесь над ней! — стала она молить пани Бедржишку.
— Не сердитесь, пани Гана — сказала самоуверенно и е чувством своей правоты пани Бедржишка. — Но я буду воспитывать ее по-своему. Теперь это мой ребенок!
«Смотрите, как изменилась за ночь эта плакса! — подумала пани Гана с горечью. — Как сразу стала задаваться, получив то, что хотела…»
В это время в ее коляске внезапно раздался плач. Сначала запищала Яничка, а вслед за ней и Аничка, словно заразившись от нее. Мать склонилась над ними, желая найти и устранить причину их недовольства. Не известно почему, но она почувствовала себя пристыженной тем, что две ее девочки, окруженные такой заботливостью, именно теперь, так некстати начали плакать. Пани Гана предпочла бы, чтобы крик и жалобы неслись из жесткой коляски. Ей хотелось, чтобы Ганичка своим плачем помогла ей протестовать против тех несправедливостей, которые ей готовит новая мать. Против жестких поверхностей и острых углов в жизни, которые начинают ее давить уже теперь, в коляске.
Словно угадав, о чем думает Гана, пани Бедржишка стала ей объяснять:
— Ганичка тоже плакала ночью, пока не привыкла. Все дело в привычке! Я не отвергаю вашу систему, ведь сама я еще проверить не могла. Но я слежу за тем, что пишут обе стороны. Те и другие восхваляют свои результаты, а общий контроль осуществляет Академия детского здоровья. Она исследует результаты обеих систем воспитания по душевным и физическим качествам поколений, выращенных в мягких или жестких колясках. Статистические данные подсказали мне, что правильнее склониться к мнению лагеря «спартанок»…
Оказалось, что обе девочки были мокрые. Лани Гана переменила им пеленки, и они успокоились.
— Ганичка тоже бывала в это время мокрая, — вздохнула Гана, жадно заглядывая в чужую коляску. — Я их кормила в одно и то же время.
Пани Бедржишка просунула руку под Ганичку и сказала добродушным тоном, словно желая утешить большую Гану:
— Под ней тоже лужица. Но она так крепко спит. Если бы она не спала, я дала бы ее вам подержать.
Пани Гане страстно захотелось этого, она просто сгорала от желания прижать к себе и покрыть поцелуями свою малюточку, которую она предала.
— Нет, нет! Хорошо, что она спит. Мне вполне достаточно, что я вяжу ее.
— Я понимаю вас, очень хорошо понимаю, — сказала Бедржишка сочувственно и подала ей руку. — Вы будете видеть ее каждую среду и субботу. Не бойтесь, вы не соскучитесь по ней…
— Мне некогда скучать, — мужественно ответила Гана. — У меня дома еще два карапуза. И все же я чуть не плачу — такая я уж неисправимая, эгоистичная мама. Чти. б со мной ни делали, Ганичку я буду любить болйше всех…
На прощание пани Бедржишка оказала Гане:
— Я воспитаю из нее прекрасного и гордого человека — это я могу вам обещать…
С тех пор они встречались дважды в неделю на Аллее колясок. Расположенное невдалеке отделение Центрального института искусственной погоды обеспечивало этот район погожими днями. Правда, иногда институту не вполне удавалось выполнить заказ, и люди посмеивались, что обещанный «легкий ветерок» срывает у мужчин шляпы и поднимает юбки у женщин. Но все же не раз институту удавалось отгонять суровые ветры, рассеивать туман и вырывать у осени еще несколько золотистых дней. Да здравствует солнце! Выманить у него последние лучи, необходимые для всех детенышей, в каких бы колясках они ни лежали!
Пани Гана ревниво наблюдала за Ганичкой и каждый раз старалась определить, идет ли ей на пользу спартанское воспитание. Она уже не боялась вынимать девочку из коляски и брать ее на руки, но никогда не забывала внимательно осмотреть ее: не отлежала ли она спинку и не натерла ли ушко.
Девочка одинаково приветливо улыбалась обеим мамашам. Наверное, она будет хохотушкой. Но Ганичка ничем не отличалась от своих сестер — тщетно пани Гана с материнской придирчивостью искала на ее личике какую-нибудь особую, отличительную чёрту, старалась уловйть, не меняется ли его выражение в новых домашних условиях, под иным солнцем материнских забот, отражая сияние другого лица. Но ничего такого пани Гана не могла найти, и это ее успокаивало. И все же порой ее охватывало желание взять ребенка к себе домой, хотя бы только на один день. Ей страстно хотелось уложить всех троих вместе в их широкую кроватку, понежничать с Ганичкой, поласкать и приголубить ее, дать ей то, что она, по мнению пани Ганы, может получить только от настоящей матери.
Однажды Гана дала подержать Бедржишке свою Аничку.
— Скажите, дорогая, заметили бы вы, если бы вам подменили девочку?
— Действительно, — ответила, ничего не подозревая, Бедржишка, — они так похожи, что их невозможно различить. Три одинаковые писанки. Но одна из них моя!
— А что, если бы вы оставили у себя на один день Аничку, — предложила ей Гана. — А я взяла бы на ночь к себе Ганичку. Завтра мы опять их обменяли бы.
Но теперь уже пани Бедржишка поняла скрытые замыслы Ганы и быстро положила обратно в коляску Аничку.
— Мне кажется, что это было бы нехорошо, — сказала она. — Ганичка уже привыкла ко мне и к своему режиму. Лучше оставить каждую в своей коляске. Когда они подрастут и начнут ходить, я с Ганичкой приду к вам в гости, а потом вы ко мне…
Осень постепенно угасала. Утро вставало в тумане, который днем поднимался вверх и закрывал солнце. Напрасны были усилия специалистов и сотрудников института, тщетно они устанавливали могучие прожекторы и полосовали ими затянутое небо на много километров ввысь.
Над парком не прояснялось, ветрозащитители не могли больше сопротивляться напорам вихрей, которые обходили их и нападали со всех сторон. Ветер перемешивал опавшие листья лип, кленов и каштанов и устилал аллеи разноцветным ковром. Ударил первый морозец и опалил георгины. Только поздние зимние розы упорствовали, но и в их бутонах таилось тоскливое предчувствие, что уже поздно, что они уже не расцветут в этом году. Озеро у берегов покрылось тонким ледком, и водяные птицы перекочевали в глубь заповедника, на более теплые озера.
И все же парк не совсем затих. Как только небо немного прояснялось, появлялись тепло одетые мамаши с жесткими колясками. В знак приветствия они обменивались улыбками, как бы поддерживая друг друга в своей стойкости. Но и они бежали с колясками согреваться в ротонду, если начинал дуть холодный резкий ветер.
Иногда выдавались ясные, прозрачные дни, увенчанные солнцем. Тогда выходили на прогулку и самые заботливые и осторожные хмамашн с самыми теплыми колясками. Парк снова оживал, появлялись и совершенно новые младенцы в новых колясках.
В один из таких искристо-ясных дней в аллее снова встретились пани Гана и пани Бедржишка.
Достаточно было одного-едннственного взгляда, брошевного на коляску, чтобы пани Гана оцепенела от ужаса. Ганичка была укрыта только тонким одеяльцем, и обе ее ручки, красные как раки, высовывались наружу.
— Она же простудится! — простонала перепуганная Гана. — Я вам дам что-нибудь из своих вещей.
И, действительно, у нее было что раздавать. Пуховые одеяльца почти доверху наполняли ее коляску, на дне которой едва виднелись две закутанные головки.