Страница 54 из 75
— Пойдем отсюда! — послышался голос Влади. — Он не стоит того!
Иванек жалобно заплакал…
Потом раздался другой голос. Это была бабушка.
— Чего вы там бунтуете, мятежники?
— Петя заперся! — жаловался Владя. — Мы хотим, чтобы он сказал нам, полепит он на «Путнике» или нет.
— Это его дело! — резко ответила бабушка. Не обращайте на него внимания я идите одеваться, если вы хотите еще что-нибудь увидеть…
— Но раз Петя не полетит…
— Вместо него полетит другой, — безапелляционно решила бабушка. — Уже девять часов, пора идти, а то мы опоздаем.
Голоса за дверью умолкли, слышался шум удаляющихся шагов, в коридоре наступила тишина…
Только теперь Петя осознал весь ужас своего поступка. Он зарылся головой в подушку и вцепился в нее зубами. Вдруг он понял и Ольгу, и маму, и бабушку, и Владю, и Ивана: он взглянул на свой поступок их глазами, воспринял его их сердцем.
Его исследования, его открытия, проложившие ему путь к достижению заветной цели всего человечества, его теории, которые он хотел проверить на практике, непосредственно на месте, — все пропало…
На мгновение он снова воспрянул духом и вскочил с кровати. «Это невозможно, — промелькнула мысль. — Может быть, еще удастся что-нибудь поправить». Он быстро начал одеваться. Ему пришло в голову побежать к Покровскому, все откровенно рассказать ему, даже броситься перед ним на колени, но тут же он отверг этот безумный план.
Доминик Эрбан прочно и вполне справедливо занял место в числе «Девяти», и ничто его уже не вырвет оттуда. Было бы смешно и нечестно требовать снова для себя место, которое он сам уступил ему.
Петя потерял право на честное имя ученого, потеряет и любовь, останется одно презрение. Даже Владя и самый маленький братишка, Иванек, презирают его.
И снова появилась надежда: ведь у него постоянная связь с Покровским, он мог бы вызвать его, напомнить о его дружбе, заклинать его памятью своего отца, но Петя прекрасно понимает, что все это невозможно. Он услышал бы Петя заранее это знает (если бы он вообще в эту минуту дозвался Покровского) — слова отеческого утешения, может, и удовлетворения и запоздалой радости пожилого ученого, что он, Петя, все-таки опомнился, нет, Петино сердце не перенесло бы этого…
И все-таки он вызвал Покровского. Он хотел услышать приговор прямо от него или из молчания аппарата…
Как ни странно, багровое лицо Евгения Павловича тотчас же появилось на экране. Стеклышки на глазах холодно блеснули, отражая неизвестно откуда падавший свет. Не спрашивая, зачем Петя вызывает его, он сразу же заговорил своим звучным, взволнованным басом:
— Ну наконец! Ах ты, озорник, чтоб тебя комета причесала! Я знал, что ты заявишься! Моментально приезжай!
— Еще есть место? — просиял Петя.
— У пана Винаржицкого из-за тебя аппендицит. Только что мы отправили его в больницу. В наказание варить будешь ты. Но чтобы ты был здесь, пока я не досчитаю до…
— Уже лечу!
Ольга ехала к астродуку по восточной магистрали. Она везла с собой трех подруг-химиков, тоже мечтавших увидеть собственными глазами прыжок «Путника» в мировое пространство. У них были билеты в амфитеатр, но только на стоячие места, и то они достали их еще год назад. Зато они вооружились хорошими биноклями — они смогут приблизить себе «Путник» и все, что будет вокруг него происходить…
Автоматически управляемый электроавтомобиль ехал по двенадцатому кругу, включившись в бесконечную цепь машин. Был яркий солнечный день; осеннее солнце пылало летним зноем, атомные солнца тоже сияли над городом, и все огни были зажжены в этот памятный день. Может, от этого и было так тепло. Над городом работали распылители, и воздух дрожал миллиардами капель моросящего дождя. Возникали радуги, большие и малые, узкие и широкие, куда ни посмотришь — всюду радуги.
Разноцветные автомобили бесшумно скользили по асфальту, окропленные едва различимыми капельками, сияющими, как алмазная пыль.
— Ну да, мы поцеловались, — поверяла Ольга подругам свою тайну. Поймите же, перед такой разлукой без этого никак нельзя обойтись, ведь милый уезжает на другую планету. Он так страстно желал этого, и я тоже, чтобы он вспоминал обо мне, раз туда не доходит почта. Я хотела изучать астрономию, чтобы каждый вечер смотреть в телескоп на Марс, где он работает. О, тогда я еще не знала, что он изменит мне!..
— Да ведь он тебе, собственно, не изменил…
— Как не изменил? Он изменил идее…
— Он виноват в том, что слишком любил тебя!
— Как видно, плохо любил! Эгоистично!
— Но ты тоже виновата, Ольга!
— Я знаю. Я должна была заметить это раньше! Но как я могла предполагать, что он в одно мгновение обменяет свою мечту «узреть» на любовь? Что это за любовь, которая не способна приносить жертвы?
— Будь довольна, что он так близко от тебя! — сказала ей Тамара своим альтом. — Когда он будет среди звезд, — философствовала она, чтобы утешить Ольгу, — он перестанет существовать на этой земле, то есть перестанет быть тем, кто он есть, не будет Пети…
Девушки посмеялись над таким утешением. Марта, строгая куколка с ямочками на щеках, заметила критически:
— Эта истина, Тамара, давно перестала быть истиной. С тех пор как на землю вернулся с высот первый человек! Надеюсь, ты допускаешь, что он снова начал существовать здесь…
— Мы ведь тоже живем на планете! — воскликнула Анча, от удивления широко раскрыв свои блестящие глаза газели. — Разве не достаточно большое чудо, что мы живем на одной планете и смотрим на другие?
Временами девушки умолкали, чтобы выслушать сообщения о «Путнике», которые передавал вездесущий голос амплионов. И вдруг Ольга услышала свое имя! Звуковые волны понесли его по обеим половинам земного шара!
— Зову Ольгу! Зову Ольгу! Зову Ольгу! Приходи немедленно к старту! Я хочу попрощаться с тобой! Петр Бернард.
Сначала Ольга подумала, что это слуховой обман. Но все слышали то же самое.
— Это ты, Ольга! — воскликнула Марта, и румянец на ее щеках побледнел…
— Летит! — закричала Ольга и вся расцвела от радости.
Возле старта было отведено место для жен, детей, отцов и матерей, для самых близких, которых девять человек пожелали в последний раз обнять.
Среди них была и Петина мама с обоими мальчиками, и бабушка Елена, была там и Ольга…
Пани Ксения и Ольга — мать и возлюбленная — сразу же догадались и узнали друг друга. Каждаяиз них приписывала другой вину и заслугу в Петином решении. Они улыбнулись друг другу сквозь слезы, пожали руки и договорились, что с этой минуты-будут вместе смотреть на звезды…
Когда появился Петя, первой завладела им мать.
Она принялась обнимать его, обливая слезами.
— Сыночек! Мой мальчик! Видишь, я опять плачу, прости, только что я хотела, чтобы ты улетел, а теперь снова… снова… я сама себя не понимаю…
— А я очень хорошо тебя понимаю, мама! Ты правильно поступила! Спасибо тебе…
— Нет, нет! Не говори так! Не мучай меня! Забудь мои слова! Вместо того чтобы радоваться, что ты остаешься со мной, я сама тебя выгнала, как я могла, как я только могла…
Но тут бросилась к нему Ольга со своими объятиями, со своими слезами…
— Милый! Милый! Солнышко мое…
— Ну что? Теперь ты мной довольна?
— Не издевайся надо мной, Петя! Из любви ко мне ты хотел остаться…
— Тебе я тоже благодарен, Ольга…
— …а я прогнала тебя от себя. Кричала, топала ногами — лети! Сейчас же лети! Что я наделала…
— Будет по-твоему! Твой милый будет среди звезд…
— Не хочу! Не хочу! Это говорила во мне ослепленная гордость…
«Женщин не поймешь!» — снова подумал Петя, и все-таки он давно их понял. Это не вина их, а заслуга, что он находится сейчас здесь, на этом рейде, перед отплытием в космос, и что он устоял перед всеми искушениями и соблазнами Земли. И, если бы он снова заколебался, они обе перестали бы плакать и (он это точно знает), не слушая возражений, указали бы ему по направлению к звездам…
И вновь прежнее здоровое любопытство овладело всеми клетками его мозга, обострило его чувства, наполнило сердце великим ожиданием. Он опять почувствовал себя сильным и смелым, стремящимся проникнуть в корень вещей. Его взгляд опять оторвался от Земли, словно он был обращен к иным краям, словно перед ним уже открылись видения иного мира…