Страница 42 из 75
Поэтому он ушел из дому и бродил по городу, чтобы отвлечься и рассеяться. Углубившись в свои исследования, он не замечал людей и созданных ими вещей. Если что-нибудь все-таки привлекало его внимание, он говорил Себе: замечательно, но пока мне не до этого. После, потом, в другое время. А это означало для него: когда я вернусь…
Уже несколько лет Петя знал, что полетит. Его обязательно пошлют в это путешествие не только из-за всеобщего уважения к его отцу, но и благодаря признанию его собственных исследовательских работ о предполагаемой флоре на Марсе. Но каким все будет, когда он вернется, каким будет он сам, какими глазами будет смотреть на мир — над этими вопросами Петя не ломал себе головы. А пока, до своего возвращения, он все отложил, от всего отказался, ничего не разрешал себе. Если же случай приводил его к картине художника или к скульптуре, которые ему нравились, он ограждал себя от осаждающих его лучей прекрасного и старался понять и оценить произведение «по-новому», взглянуть на него глазами человека, который «узрел»…
Больше всего волновала Петю музыка. У него был хороший слух, и ему стоило большого труда противостоять ее очарованию. Когда мать садилась за рояль — она любила старых классиков, начиная с Бетховена и кончая Яначеком, у Пети появлялись еретические мысли, что ничего нет во всем мире более прекрасного, что все уже достигнуто. Что совершенно напрасно и бессмысленно спешить и покидать эту Землю, которая предоставляет своим обитателям минуты наивысшего блаженства…
Тогда Петя бежал из дому в свою лабораторию или планетарий, запирал за собой дверь и с остервенением набрасывался на работу, глубоко убежденный в том, что все это не уйдет от него, что всем этим он сможет насладиться, когда, когда…
А теперь он напоминал виноградную лозу, вырванную из земли вместе с корнями и снова брошенную на землю. Уже некуда было тянуться, не в чему спешно готовиться. У него вдруг оказалось столько времени, что он не знал, куда его девать. Раздосадованный, Петя слонялся по улицам, но это был уже не триумфальный бег радости, когда отл, подобно античному перипатетику, не останавливаясь, кричал слушателям свое «я знаю», как бы поучая их…
Сначала Петя неуверенно озирался, словно чувствуя свою вину в том, что все так позорно провалилось, словно стесняясь за свое вчерашнее ликование, после которого случилась такая неприятная штука. Он пугался мысли, что к вечеру снова его будут осаждать люди и иронически опрашивать, почему это он еще шатается по улице, когда уже давно должен был находиться в мировом пространстве, где-нибудь между Луной и Марсом. Или, может быть, земное тяготение его… Нет, он только напрасно растравлял себя; все в порядке, никто не обращает на него внимания, беззаботно идут прохожие, знакомые и незнакомые, улыбаются друг другу, у всех такой вид, точно они бог знает чему радуются.
Петя зашагал более твердо, поднял голову и начал с любопытством рассматривать дома.
Раньше он ходил по улицам с опущенной вниз или поднятой вверх головой. Он задумчиво смотрел в землю, а когда на небе начинали загораться звезды, он не сводил с него глаз. И только вокруг себя он ничего не видел.
С удивлением Петя обнаруживал, что, собственно, почти не знает города, он показался ему вдруг таким чужим, как будто перенесенным из какого-то его сна. Он рассматривал и изучал архитектуру зданий, собранные в витринах сокровища, прислушивался к зову огней и ароматов. Все крутом было интересным и увлекательным, и, чем дальше он шзл, тем больше делал открытий. Иногда Петя кое-что узнавал и радовался, что уже когда-то видел это.
И он снова растроганно смотрел на людскую толкотню, она казалась ему довольно смешной и бессмысленной по сравнению с той целью, которая стояла перед ним.
Бульвар проходил через старый парк. Вдали, над мощными кронами столетних платанов, поднимались в высоту белые, светло-розовые и светло-голубые высотные здания с бесконечным количеством балконов и окон. Они возвышались над желто-ало-оранжево-зеленым занавесом парка, как сказочные башни; вершины деревьев едва доходили им «до колен». Видны были сильно изрезанные их фасады илм гладкие стены из стенда и керамики. До самых балюстрад по колоннам Избирались вьющиеся растения, а с балконов тяжелой алой драпировкой ниспадал дикий виноград.
В нескольких местах бульвар пересекала подвесная магистраль, проходящая высоко над головами пешеходов и над нижним потоком машин. Она была такой же широкой, как и бульвар, по которому Петя как раз шел, и держала па своих плечах две ленты разноцветных автомобилей. Они с невероятной скоростью неслись навстречу друг другу, не нарушая, как ни странно, абсолютной тишины, — казалось, все происходит под толстым стеклом. Воздушная линия высоко в небе, игра красок мчащихся навстречу друг другу машин и гробовое молчание стремительно несущейся материи — все это скорее походило на гениальный вымысел, чем на действительность.
Внимание Пети привлек один из дворцов на противоположной стороне улицы, который словно выплыл из глубины парка и дотронулся своим основанием до края бульвара. Длинная лестница вела к открытому, как бы приветствующему гостей порталу через аллею статуй, изображавших девушек: каждая из них представляла собой какой-нибудь цветок. По лестнице вверх и вниз, вниз и вверх шли люди.
Петя тоже решил отправиться туда. Любознательность ученого, которая прежде не распространялась на земные вещи, постепенно превращалась в самое обычное, обывательское любопытство.
Он подошел к мостику, по которому пешеходы переходили через бульвар. Мостик был очень легкий и на вид непрочный, его почти не было видно. Можно было подумать, что люди, проходящие по нему, двигаются по воздуху.
Перейдя на другой берег бульвара, Петя прочел на фасаде дворца надпись, высеченную па розовом камне:
дом ЦВЕТОВ
По лестнице поднимались молодые женщины и девушки, пожилые женщины и мамаши с детьми.
А те, что спускались, держали в руках цветы. Одни из них несли букеты и даже целые корзины цветов, другие — лишь одну веточку нежной мимозы. В парке уже вступила в свои права осень, а в доме, казалось, была заперта весна с ландышами, гиацинтами И гвоздиками. Несли женщины и веточки форзитии или тамариска, некоторые прятали свои лица в белой сирени, а многие вдыхали аромат лишь маленького букетика фиалок. И здесь желания и вкусы были различны, определенное влияние оказывала также мода, которая в этом году отдавала предпочтение розовому жасмину. Его слабый аромат словно стекал по лестнице.
Совершенно очарованный, Петя остановился на той стороне лестницы, по которой женщины уже спускались со своей ношей. Он даже сделал несколько шагов вверх, чтобы полюбоваться представшей его взору картиной. Его приводили в восхищение цветы, полевые и садовые, но еще больше удивляли его прелестные лица женщин. Он не мог точно определять, исходит ли слабый сладкий аромат от цветов, от волос женщин, или же от пестрых платков и шалей, защищавших их от холода.
И вдруг Петя вздрогнул. Он увидел ту девушку с серыми глазами, которая вчера предлагала поцеловать себя. Это она! Она заметила Петю на долю секунды раньше и хотела проскользнуть мимо него, но их глаза уже встретились.
Петя покраснел. В этот момент он предпочел бы находиться на созвездии Малого Пса.
Скорее бежать! Но теперь это уже невозможно!
Первой пришла в себя от испуга девушка. Она сделала вид, что ничего не случилось, — и, действительно, ничего другого не оставалось делать.
— Астронавт! — воскликнула она весело. — Почему это вы еще расхаживаете цо здешней планете?
— Старт отложен, — пробормотал Петя, — на неопределенное время.
Он робко смотрел на нее — она держала в руках несколько белых астр на длинных стеблях. «Сейчас она начнет смеяться надо мной, — подумал он. Звездоплаватель, а заглядывается не на звезды, а на девушек!» Но она лишь сказала:
— Даже во сне я е предполагала, что еще когда-нибудь встречусь c вами. У вас такой жалкий вид, будто вам пришлось пережить несчастье, а не встретиться с девушкой. Но, уверяю вас, я здесь ни при чем…