Страница 18 из 75
Мартину хотелось сказать ей, что ему не так уж легко было отказаться от нее. Он достаточно силен, чтобы бороться за нее — силой ли своих мускулов или хитростью и коварством, как это делали варвары, но он не имел на это права, потому что чувствовал свою вину. Мартин схватил Маю за руку и так сжал ее, что Мая вскрикнула. И потом, вырвав руку, она долго дула на красные отпечатки его пальцев.
— Теперь я верю вам, — сказала она с покаянным видом. — Бороться с самим собой и одержать победу — это, несомненно, гораздо труднее, чем одержать победу над соперником…
Внезапно голос Май был заглушен звуком сирены. Но на этот раз это было не протяжное тревожное завывание, поднимающееся вверх, а потом по гамме звуков скользящее вниз, к предельно низкому, глубокому тону, который даже нельзя назвать звуком. Теперь ликующий, все усиливающийся звук сирены поднялся до высокой, вибрирующей ноты и остановился на ней. Сирена три раза аукнула и замолкла.
Это был первый сигнал к отплытию. С берега на красный ковер сходней посыпался град цветов и зеленых веточек. И почти одновременно хор, состоящий только из басов, затянул старинную песню, памятную еще со времен угнетения черной расы…
Солнце уже клонилось к западу. Сквозь тонкие, прозрачные облака оно походило на желток, вылившийся из разбитого яйца. Его лучи заиграли в длинном ряду окон и позолотили все вокруг…
Но вот раздался второй сигнал, и морской дворец задрожал. Провожающие торопливо сбегали по сходням, которые начали подниматься. Медленно и незаметно плавучий дворец стал удаляться от берега. Над ним появилось несколько крылатых. Они кружились над башнями и распугивали стаи чаек, собравшихся было сопровождать судно. Эти крылатые были любителями плавания в воздухе; их еще утром поднял в высоту летающий диск и теперь, к вечеру, они возвращались на землю. Летающий остров плавно садился на воду, и крылатые в последний раз кружились в лучах заходящего солнца, напоминая голубей, которые летают в сумерках, перед тем как угомониться на ночь.
Мая помахала им платочком.
— Видите? Видите? Люди-ласточки! Люди-орлы! Люди-соловьи! — воскликнула она и продолжала мечтательно: — Крылья дают гораздо большую свободу, чем ноги! Мне хотелось бы все время парить в воздухе и никогда не чувствовать усталости, а внизу, на земле, только ночевать, иметь свое гнездышко, а утром опять вверх, к облакам…
Но Мартин даже не взглянул вверх, он не сводил глаз с Май. Как зачарованный смотрел он на нее, все еще не веря, что она уже его. И вдруг он испугался, заметив, что Мая расправляет крылья и собирается взлететь, не говоря ему ни слова, как бы совершенно забыв, что он стоит рядом, и как будто желая скрыться от него в сгущающихся сумерках.
— Куда вы, куда? — закричал он в тревоге.
— За мной!
Мартин сообразил, что уже пора покинуть судно, что оно слишком далеко отошло от берега. Крылатые, которые все еще кружились над удаляющимся морским гигантом, решили предоставить его чайкам, а сами один за другим направлялись к земле.
Бросив прощальный взгляд на вспыхнувший огнями плавучий дворец, с Которого доносилась тaнцевальная музыка, Мартин устремился за Маей.
Они направились к берегу. На небе догорали последние лучи заходящего солнца. А над ним из тяжелых туч и легких облаков возникала какая-то Сказочная страна, созданная из пены, ваты и шелковых нитей. Ее краски и очертания непрестанно менялись, фиолетовые проливы то расширялись, то сужались, острова превращались в озера и озера — в острова. Исчезали розовые берега, из нагроможденных туч сползали языками в море ледники, одинокие морены устремлялись ввысь, коробился тонкий карминовый мол, улетали материки; казалось, что здесь в течение мгновения повторяется вся многовековая история земли…
Мартин опечалился, заметив, что Мая оставила в стороне чудесную страну заходящего солнца и направляется к городу, уже погруженному во мрак.
— Мая, Мая! — окликнул он ее. — Куда вы торопитесь?
Она слегка повернула голову в его сторону, чтобы он мог ее услышать,
— Домой! — ответила она. — Вы можете меня проводить! Я вам очень благодарна за прекрасно проведенный день!
Они медленно снижались над городом-садом, пока не коснулись верхушек тополей, выступавших над рощей вокруг Манной виллы. Мая легко опустилась в углубление между кучами мелкого белого песка, как в мягкую постель. Мартин же, попав в тень деревьев, потерял ориентацию и упал в нескольких шагах от Май на клумбу с тюльпанами.
Мая засмеялась, увидев, как он вскочил на ноги и быстро выбирается оттуда, расстроенный и смущенный, как балансирует среди цветов, стараясь не наступать на желтые тюльпаны и наступая на красные, которых в темноте не было видно. Мая давно уже поднялась на ноги. Она быстро подбежала к дому и нажала кнопку у дверей; в кронах деревьев зажглись круглые фонари. И, хотя можно было различить каждый листочек в отдельности, все кругом казалось нереальным, как будто в кронах каштанов и лип вдруг возник какой-то новый призрачный мир. Из полумрака выступили клумбы роз, гладиолусов и пионов. Они заиграли всеми цветами радуги, такие яркие и удивительные, как если бы их увидел слепой, который внезапно прозрел. При ярком освещении стали видны также и повреждения, которые причинил Мартин круглой клумбе.
— Тюльпаны ждут вас! — сказала Мая.
— Я все приведу в порядок, — обещал Мартин. — Я буду вашим садовником…
— В таком случае вам надо пораньше встать. Наш коврик взлетает рано утром…
— Я приду туда! — радостно воскликнул Мартин.
Мая улыбнулась.
— Мы выкупаемся в утренней заре!
Когда они прощались, желая друг другу покойной ночи, Мартин еще раз взглянул на небо, а потом вокруг себя.
— Наверху прекрасно, — сказал он. — Но на земле, Мая, на земле еще прекраснее…
С огромным увлечением и творческой радостью я писал этот рассказ в течение двух месяцев, без передышки. Мне казалось, что я создаю что-то замечательное, но теперь, когда я перечитываю написанное, тяжелые сомнения овладевают мною. Не знаю. Иногда мне кажется, что я написал хорошо, а иногда — что плохо. То я торжествую, то прихожу в отчаяние; мне хочется убежать подальше, рвать, жечь — и снова я возвращаюсь: нет, не так уж плохо, может быть, может быть… черт его знает!
Довольно! Теперь я имею право несколько дней отдохнуть и набраться новых сил.
Я прогуливался по новой улице. Поселок был только недавно достроен, ряды домов еще светились белизной — это был целый городок. Над ним, немного в стороне, поднимается невысокая труба тепловой станции. Труба вместо колокольни костела. Как прозаично! И в то же время — ведь это храм солнца, в котором зимой происходит великое превращение. Не вина в кровь, а воды в пар, который, как кровь, течет во все дома и дает людям тепло.
Я встретил Либу. Она задумчиво шла с книгой под мышкой. В другое время я, может быть, и удивился бы, встретив ее здесь, но сейчас я был просто рад. Блестящая возможность высказывать вслух мысли, которые пришли мне здесь в голову…
— Смотри, — говорю я, — вот так я представляю себе жилища людей завтрашнего дня. У жителей этого поселка есть газ, электрические кухни, паркеты, теплофикация, альпийские горки в садиках. Такими будут жилища в будущем. У живущих здесь людей имеются все предпосылки стать преданными и самоотверженными гражданами государства, служить примером для тех, у кого еще нет таких условий. Думаю, что именно здесь я скорее всего найду того, кого ищу. Либа, ты не знаешь кого-нибудь из этого поселка?
— Только, дядя, особенно не воображай! — грубовато проговорила Либа. — Я знакома с пани Коуделковой, она живет здесь. Ее муж работает на заводе Моторлет. Пока они жили в бараке На Топольке, она была активной коммунисткой, скромной и трудолюбивой. Во временном поселке вокруг завода вообще живут самые лучшие коммунистки из всех, каких я когда-либо встречала. Но стоит им переселиться в новые дома… Коуделкова была протоколистом местной партийной организации. А, как известно, обязанности протоколиста обыкновенно берут на себя только самые исполнительные члены. Но, с тех пор как она переехала в новый дом, она стала изображать из себя барыню. Да что говорить! На собрание ее и на аркане не затащишь. Из этого, дядя, можно сделать вывод, что повышение жизненного уровня в некоторых случаях влечет за собой понижение духовных интересов. Коммунистка стала мещанкой…