Страница 46 из 48
— Давай, заходи-садись. Без тебя не начнем.
Зяма бесшумно прошмыгнул к своему стулу и осторожно уселся на него, а Тягач, похлопав его по щуплому плечу здоровенной лапой, сказал:
— Прошу любить и жаловать: Зиновий Исаакович Гробман. Мой секретарь и… советник.
— В Италии эта должность называется «консильори», — заметила Лиза, с любопытством разглядывая пожилого Зяму.
— Да?… — Тягач поднял брови.
— Да, — кивнула Лиза. — А вы, я так понимаю, — дон.
— Дон… Ишь ты! — Тягач густо хохотнул. — Ну, у нас тут не «Коза ностра», так что…
Он посмотрел на Самоедова и сказал:
— Однако давайте переходить к делу.
— Давайте, — согласился с ним Роман. — Мне, честно говоря, совершенно не доставляет удовольствия видеть перед собой этого… человека.
— Ну, тогда тебе и слово, — рассудительно произнес Тягач. — А водочки выпьешь?
— А выпью, — кивнул Роман.
— Ну так наливай. И без тостов. Каждый сам себе. А тосты будут, когда с этим закончим.
И Тягач презрительно кивнул в сторону съежившегося на табуретке Самоедова.
Налив себе водки, а Лизе коньяку, Роман хлопнул стопочку, закусил соленым огурчиком, закурил и, поудобнее устроившись на стуле, сказал:
— Ну вот. Мы видим перед собой человека, принимавшего наиболее деятельное участие в организации проблем как для уважаемого общества, — Роман слегка поклонился в сторону Арбуза, Тягача и Гробмана, — так и для меня лично. А также и для моей любимой женщины и моего друга детства Сани Боровика.
Стряхнув пепел в мраморную пепельницу, Роман продолжил:
— И сегодня мы будем его судить. Слышь, ты, урод, это к тебе относится!
Самоедов, смотревший в сторону, повернул голову к Роману.
— Вот так. Смотри на меня. Мы знаем почти все о произошедших за последние полгода событиях, но я позволю себе напомнить о них. Итак, начнем сначала. Была такая организация —
«Воля народа». Может быть, она и сейчас существует, но это не важно. Организация эта — неофициальная, я бы даже сказал — подпольная. Тайная. Я не буду расписывать их цели, но на некоторых из них все же считаю нужным остановиться. Когда я был гостем на известном собрании, то говорил кое-что о том, что приготовили люди из «Воли народа» для зэков, сидящих на зонах и в тюрьмах России. А сейчас расскажу кое-какие подробности. Они решили уничтожить всех, сидящих за решеткой. Это, между прочим, почти полтора миллиона человек. И решение это они приняли вовсе не из соображений борьбы с преступностью и не в целях искоренения криминала. Это было бы полбеды. Ими двигала обычная жаба. Просто эта операция позволила бы им воспользоваться дыркой в бюджете и хапнуть зэковские деньги за целый год. Представляете?
— Ах ты, пидар! — Тягач приподнялся со стула, и Самоедов втянул голову в плечи.
— Подождите, Яков Михайлович, — успокоил его Роман, — это еще не все.
Тягач опустился на стул, буравя Самоедова взглядом, а Роман, налив себе еще водки, сказал:
— А для этого им обязательно был нужен я. Зачем именно — сказать не могу. Не имею права. Это слишком опасно. Но ради того, чтобы заставить меня выполнить их задание — причем я должен был выполнить его втемную, то есть сам бы я не знал, что делаю, — они подставили меня сначала под кражу винчестера…
— Какого еще винчестера? — нахмурился Тягач. — Ствола, что ли?
— Нет, — Роман улыбнулся, — ну, в общем, компьютера, на котором был записан мой альбом, стоимостью в несколько миллионов долларов. А когда из этого ничего не вышло, они попытались убить моего друга Саню Боровика и опять же подставить меня под это дело. А еще они хотели отправить по тюрьмам и зонам поезд с бациллами чумы под видом прививок от туберкулеза. И во главе всех этих, с позволения сказать, операций стоял именно этот человек. Потом его за неудачное выполнение заданий поперли из «Воли народа», но не грохнули, как у них принято, а оставили в живых. И он начал мстить мне. Сначала его люди убили экспедитора и водителя трейлера, на котором из Москвы перевозился тираж моих дисков. Диски забрали себе и продали. Между прочим, лично я на этом потерял шесть с половиной миллионов долларов. Потом — взрыв в клубе «Бешеные яйца». Потом взрыв на стадионе «Петровский».
— Так это он, гаденыш? — Тягач сузил глаза. — А я как раз в тот день футбол смотрел…
— Он, — кивнул Роман. — Кроме все прочего…
Роман собирался сказать о похищении дочки Арбуза, но, посмотрев на него, увидел, что тот отрицательно покачал головой.
— Кроме всего прочего, он похитил Лизу. В общем… Что скажешь, урод?
Все посмотрели на Самоедова, и он, ответив взглядом, полным страха и ненависти, пробурчал:
— А что тут говорить…
— Вот и я так думаю, — кивнул Роман, — говорить тут нечего. Тебя нужно просто грохнуть.
— Точно, — поддержал его Арбуз, — пристрелить и все тут.
— А может быть… — Боровик задумчиво потеребил подбородок, — может быть, передать его куда следует? И тогда с этой «Волей народа» тоже можно будет разобраться.
— Наивный ты, — Роман глубоко вздохнул, — ну такой наивный, что прямо хочется тебя идиотом назвать. Забыл, где живешь? А кроме того, если всплывет некоторая информация, то плохо будет всем.
— Правильно, — сказал Тягач. — А может, ему эту самую чуму привить? Чтобы почувствовал на собственной шкуре?
— Ну и где ты его, чумного, будешь держать? — усмехнулся Арбуз. — В спальне своей, что ли?
— Зачем в спальне? В сарае.
— Ага, — саркастически кивнул Арбуз, — а потом на твою фазенду, как на гнездо чумной заразы, навалятся все бактериологические службы города. Вот весело будет!
— Я знаю, что с ним нужно делать, — подал вдруг голос Зяма Гробман.
Все повернулись к нему, но Зяма, смутившись, сказал:
— Я потом скажу, не при девушке. А к сказанному уважаемым Романом… э-э-э…
— Просто Романом.
— Хорошо. Просто Романом. Я добавлю, что я таки вспомнил кое-что. Получается так, что этот Самоедов, как представитель «Воли народа», причастен к осквернению могил на еврейском кладбище. И теперь у меня к нему свой счет.
— Вот, шняга ты конская, — Тягач повернулся к Самоедову, — даже у Зямы к тебе претензии имеются. И претензии не маленькие. Так что…
— Тебе, Самоедов, смерть, — подытожил Арбуз. — А какая именно — выпало решать уважаемому Зиновию Исааковичу.
— И здесь жиды успели… — прошипел Самоедов.
— Ага, — кивнул Роман, — именно так. Это чтобы тебе приятнее было. А еще могу моего Шапиру позвать. Хочешь?
Самоедов дернул головой и отвернулся.
Посмотрев на него, Тягач слегка пристукнул по столу массивными ладонями и сказал:
— Значит, решено.
Он встал, подошел к окну и, открыв его, приказал:
— Уведите его.
— Хорошо, Яков Михайлович, — донеслось с улицы.
Открыв окно пошире, Тягач брезгливо потянул носом и сказал:
— Пущай проветрится после этого…
Он кивнул в сторону угрюмо понурившегося Самоедова и сел на свое место.
В гостиную вошли те же двое братков, отцепили Самоедова от кольца в полу и вывели его вон. Когда за ними закрылась дверь, Тягач оживился и провозгласил:
— А теперь, когда дела сделаны, можно и за свиданьице выпить. Лександрыч, — он посмотрел на Арбуза, — поухаживай за гостями. А я тут пока кое-что… По-своему, по-стариковски…
Он подошел к стоявшему в углу антикварному, красного дерева, граммофону с огромной зеленой трубой, накрутил его ручку, поколдовал над иглой, раздалось шипение, а затем по гостиной, выливаясь через широко открытое окно на улицу, поплыли звуки старинного романса:
«Я встретил вас, и все былое…»
В этот момент Тягач неожиданно стал похож на Папанова из «Бриллиантовой руки», и Лиза, фыркнув, спрятала улыбку в носовом платке, который торопливо поднесла к лицу. Тягач взглянул на нее и снисходительно усмехнулся:
— Погоди, красотка, доживешь до моего, тоже романсы слушать будешь. А то что это сейчас — дрын-брын, и ни хрена не поймешь!