Пуля для певца

Он удивленно поднял брови и, улыбнувшись, заметил:

— А как же «вы», а как же «сударь» и прочее?

— Обойдешься.

— Что ж… Это упрощает дело. Пытать женщину из высшего общества, может быть, и занятно, но такую… Такую — проще. А сигарету я, конечно же, дам.

Он достал из кармана сигареты, прикурил одну и сунул в губы Лизы огоньком вперед. Лиза дернулась и отвернулась, насколько позволял скотч, обмотанный вокруг ее шеи.

— Ах, простите, ошибся! — воскликнул Самоедов, перевернул сигарету и вставил ее Лизе в рот. — Я вас не обжег?

Она презрительно посмотрела на него и глубоко затянулась.

Пока Лиза курила, пепел падал ей на ноги, и Самоедов следил за тем, как серые невесомые комочки скатывались на ее гладкие бедра, едва прикрытые и без того короткой, а теперь, после возни с привязыванием к креслу, высоко задранной белой юбкой.

Докурив сигарету до самого фильтра, Лиза выплюнула окурок, и Самоедов, проследив за тем, как он закатился под стол, сказал:

— Это тебе не идет. Впрочем, скоро тебе мало что пойдет.

И вдруг, подавшись к ней, заорал:

— Ты что, курва, о себе думаешь? Сука!

И, так же неожиданно успокоившись, усмехнулся и сказал:

— Посмотри на свои гладкие ухоженные ногти. Я вырву их плоскогубцами, и ты будешь всю оставшуюся жизнь прятать свои изящные пальчики. Это, конечно, если они успеют зажить до того, как ты превратишься в холодное гнилое мясо. А еще…

Он посмотрел на ее грудь.

— А еще я возьму кусачки и откушу твои соски. Твои прекрасные крупные и твердые соски. Как, нравится?

— Нет, не очень. А ты сам собираешься делать это? Не стошнит?

— Не стошнит. А если стошнит, то позову кое-кого из своих… сотрудников. Некоторые любят такое.

— А самому, значит, слабо, — разочарованно протянула Лиза.

— Ну и слабо, — согласился Самоедов. — Только для тебя от этого ничего не меняется. А еще… Ты знаешь, что значит — осквернить рану?

— Пока не знаю, хотя слышала это выражение.

— Так я тебе расскажу, — кивнул Самоедов и, достав сигареты, закурил. — Это когда грязный бандит всаживает тебе в бок нож, а потом, вынув его, начинает трахать тебя в эту дырку. В горяченькую и мокренькую. Сечешь?

— Ага. Так меня еще не трахали.

— Могу устроить.

— А что еще можешь, кроме этого?

— Я много чего могу. Но в первую очередь тебя будут трахать до тех пор, пока у тебя матка через рот не вылезет. Это — точно.

— Так меня тоже еще не трахали.

— Уверяю тебя, это не так приятно даже для нимфоманки. Первые несколько часов ты, может быть, еще сможешь получать удовольствие. Но потом начнется кое-что другое. А часиков через тридцать… Ну, сама увидишь.

Лиза посмотрела на Самоедова и сказала:

— Дай еще сигарету.

— Да сколько угодно! — ответил он и вставил ей в губы прикуренную сигарету, но на этот раз уже без фокусов.

Прищурившись от дыма, попавшего в глаз, Лиза задрала голову, выпустила дым в потолок и спросила:

— Хорошо. А если я расскажу тебе все, что тогда? Ты меня отпустишь?

— Не знаю. А что — ты уже готова рассказать? А как же партизанская твердость, а как же это, как его… «умираю, но не сдаюсь»?

— Ты знаешь, Самоедов, — Лиза впервые назвала его так, — все бы ничего, но вот соски… Понимаешь, я очень люблю ходить в футболке и без лифчика. И чтобы соски торчали. Понимаешь?

— Понимаю, — ответил Самоедов и уставился на ее соски, — очень даже понимаю. И одобряю.

— Но то, что я скажу, изменит твои планы, очень сильно изменит.

— О-о-о… Я слышу в твоих словах угрозу, — улыбнулся Самоедов. — Это уже интересно. Ты хоть понимаешь, что сейчас ты, как говорят злодеи в кино, в моих руках?

— Конечно, понимаю. А ты понимаешь, что в твоих руках может оказаться ядовитая змея или, например, граната с выдернутой чекой!

— Ого! Это как понимать?

— Сейчас поймешь. Ты хотел узнать все? Сейчас узнаешь. Принеси пива.

— Что-о? А устриц тебе не хочется?

— Сейчас — нет. Давай шевелись. Ты хотел разговора — ты его получишь. Считай, что ты меня уговорил. Или — испугал. Это как тебе больше нравится.

Самоедов изумленно покрутил головой, но обернулся к двери и крикнул:

— Фантомас!

Дверь открылась, и на пороге показался человек, полностью соответствовавший этому прозвищу. У него не было ни прически, ни бровей, ни ресниц, и если бы его выкрасили в зеленый цвет, он стал бы вылитым Фантомасом, но раза в два помощнее.

— Принеси пива.

Фатомас молча кивнул и ушел.

— Освободи мне руки, — потребовала Лиза.

— А больше ты ничего не хочешь? — ехидно поинтересовался Самоедов.

— Ты что — боишься меня? У тебя же тут полный дом вооруженных бандитов, а я — всего лишь слабая женщина.

— Знаем мы таких слабых женщин, — недовольно пробурчал Самоедов, но все же взял из канцелярского набора, стоявшего на офисном столе, небольшой ножичек и разрезал скотч на руках Лизы.

С треском отодрав руку от кресла, она немедленно всунула палец в ухо и стала яростно чесать его. При этом она бормотала:

— Ни хрена-то ты не понимаешь в пытках. Все тебе — щипцы, мясо, ногти… Вот китайцы — молодцы. Таракана в ухо, и все дела. А ты — мясник, вот ты кто.

Самоедов с удивлением и интересом уставился на Лизу, чувствуя, что она все-таки нравится ему. В это время за его спиной открылась дверь, и прозвучал хриплый голос Фантомаса:

— Я пиво принес.

— Поставь на стол, — сказал Самоедов, не поворачиваясь.

Фантомас поставил поднос с пивом и стаканами на стол, бросил жадный взгляд на задорно прыгавшую в такт чесательным движениям обнаженную грудь Лизы и вышел, закрыв за собой дверь.

Наконец Лиза закончила чесаться и сказала:

— Ты лопух, Самоедов. Оно чесалось уже полчаса. И через какие-нибудь десять минут я и так рассказала бы тебе все. Без всяких пыток, только за возможность почесаться. Давай наливай.

Налив пиво в стакан и протянув его Лизе, Самоедов развернул стул в нормальное положение и удобно уселся на него.

— Ну, я слушаю тебя, — сказал он и приложился к пиву.

Лиза опустошила свой стакан, деликатно рыгнула и, взглянув на Самоедова, сказала:

— А говорить-то особенно и нечего. Ты, я вижу приготовился слушать двухчасовую исповедь… Расслабся. Ничего такого не будет.

И она протянула Самоедову пустой стакан.

Он послушно наполнил его, и Лиза, сделав глоток, сказала:

— Все очень просто. Ты хочешь отомстить Роману, но он теперь знает, кто стоит за всеми его неприятностями. А у Романа отличные друзья, и друзья эти вовсе не на помойке найдены. Ты себя, наверное, крутым считаешь, так вот они покруче тебя будут. Не веришь — убедишься. Ты думал, что ты, оставаясь инкогнито, охотишься за артистиком, развлекаешься, а он, поверь мне, очень серьезный человек и, если будет нужно, убьет тебя собственными руками. Вот, собственно, и все.

Самоедов помолчал, потом на его лице отразилась решимость, и он, глядя Лизе в глаза, сказал:

— Понятно. Все понятно. Я оказался перед достойным противником… Что ж, это даже интересно.

Он с силой потер ладонями лицо и снова посмотрел на Лизу:

— Теперь ты будешь у меня в заложницах. И я не посмотрю на то, какая ты красивая да изящная, какая ты умная и какой у тебя высокий полет. Я изуродую тебя, как бог черепаху, и отпущу. И весь остаток жизни ты будешь корчиться, как раздавленная лягушка. Ты мне веришь?

И он приблизил лицо к глазам Лизы, прикоснувшись носом к ее носу.

Она увидела в его зрачках жестокость и… и страх.

— Верю, — ответила она.

— Верь, — кивнул Самоедов и отодвинулся.

Он встал, повернулся к Лизе спиной и громко позвал:

— Фантомас!

Фантомас тут же появился на пороге.

— Отвезите эту девку в Лупполово и охраняйте. Если что — можете ее трахнуть как хотите. Я скоро приеду туда сам.

Он повернулся к Лизе и закончил:

— Нравится?

— Нравится. Вы понесете меня вместе с креслом или все-таки освободите?