Любовь бродяги

— Ты, вероятно, и телевизора никогда не видел? — спросил его Энтони.

Не прерывая ответственный процесс тщательного пережевывания пищи, О'Киф медленно покачал головой и слегка наклонился, чтобы лучше разглядеть то, что он принял сначала за книги на книжной полке. Каково же было его удивление, когда вместо знакомых картонных переплетов он обнаружил странные блестящие коробочки, раскрашенные подобно обложкам книг и скрывающие в себе необычные полупрозрачные прямоугольники с какими-то колесиками и окошками. Подивившись этой замысловатой подделке под библиотеку, Рэмзи с изумлением прочел на корешке одной из фальшивых книг довольно дико звучащее заглавие: «Терминатор».

— Это видеокассеты, — пояснил Тони, заметив его недоумение. — То, что на них записано, можно посмотреть вот здесь, по телевизору.

Он ткнул пальцем в одну из больших блестящих коробок, покрытую с лицевой стороны стеклом. Коробка презрительно зашипела, и по ее просветлевшему стеклянному лицу поплыли мутные маленькие морщинки.

— Боже милостивый! — испугался О'Киф, едва не подавившись недожеванным куском мяса. Кассета выскочила у него из рук и весело запрыгала по столу.

Энтони засмеялся, и Рэмзи, кинув на него негодующий взгляд так, что непременно ушиб бы, обладай этот взгляд хоть каким-нибудь весом, принялся внимательно следить за переменами выражения на стеклянной физиономии. Маленькие морщинки сменились какой-то мутноватой жижей, напоминающей овечий помет, затем за стеклом густыми хлопьями повалил сырой снег, и наконец на повеселевшем лице волшебной коробки появилась чужая, сползшая набок улыбка. Она возникла на губах выглянувшего из снега смуглолицего сухощавого молодого человека, что-то быстро и непонятно говорившего из сумрачной голубоватой глубины. О'Киф был потрясен и не скрывал этого. А Энтони испытывал странное чувство смущения и радости, которое, вероятно, переживал Господь Бог, впервые показывая Адаму чудеса сотворенного им мира. Все это было очень странно, но факт оставался фактом: Рамзи, оказывается, действительно никогда не видел телевизора.

Тони попытался коротко рассказать ему историю развития телевидения, но понял, что известных ему сведений явно недостаточно. Тем более что его внимательный слушатель хотел узнать мельчайшие детали не только этой истории, но. и самого устройства телевизионной техники.

— Боже, Рэмзи, как ты любопытен! — наконец не выдержал Уэйнрайт. — Если хочешь, я дам тебе специальную книгу по этому вопросу.

О'Киф поблагодарил его за предложение и стал с интересом наблюдать за появившейся в это время на экране молодой стройной женщиной, не спеша прогуливающейся по пляжу. Голос за кадром рассказывал в это время о каких-то прокладках. «Интересно для чего?» — подумал Рэмзи и тут же стал красным, как лежащая на столе подушечка, поняв в конце концов, о чем же идет речь. «Никакого стыда нет у современных людишек, — возмутился он про себя. — Неужели нельзя найти более благолепную тему, чем женские ежемесячные недомогания?»

Энтони покосился на него и, заметив, что тон его лица стал необыкновенно гармонировать с цветами окружающего интерьера, сочувственно заметил:

— Многим не нравится реклама. Тут ты не одинок. — Он указал на стоящий перед телевизором стул:

— Садись сюда. — И, передав О'Кифу пульт дистанционного управления, опустился на одно колено перед полками с видеокассетами, выбирая подходящую. Достав одну из них, он подошел к видеомагнитофону и, не забывая объяснять гостю все свои действия, вставил кассету в магнитофон. — Посмотрим, пожалуй, вот это.

Экран на мгновение потемнел, потом вновь озарился голубоватым светом, и по нему побежали строчки титров. Тони показал Рэмзи, как надо пользоваться пультом управления, и тот так увлекся этой забавной игрой, что Уэйнрайту пришлось напомнить ему о цели их прихода. Когда О'Киф вновь взглянул на экран, на нем появилось написанное большими алыми буквами название того фильма, в котором снялась Пенелопа: «Природный инстинкт». И Рэмзи, затаив дыхание, приготовился к просмотру.

На переднем плане появилось улыбающееся лицо Пенни. Его было видно так хорошо и отчетливо, что казалось, стоит лишь протянуть руку, и ты коснешься этих розовых тонких губ. Рэмзи захотелось подойти ближе и нежно поцеловать ее в щеку. Но его внимание отвлек Энтони, опустившийся рядом с ним на кушетку. И О'Киф, посмотрев в его сторону, спросил:

— Когда ты уезжаешь?

— Скоро, но я еще не видел финала этого фильма. На видео он записан недавно.

— А его можно увидеть и каким-то другим образом?

— Да. В кинотеатре. Это дом с большим залом, где висит экран в сотню раз больше этого.

Рэмзи недоверчиво пожал плечами и подумал, что профессия Пенелопы не очень похожа на профессию театральной актрисы. Он спросил у Тони, играла ли она когда-нибудь на сцене.

— Конечно, — ответил тот. — Именно так она и начинала. Не спеша поднималась по лестнице карьеры. Сначала — костюмерная, затем — кордебалет, потом — роли статистки, и только после этого она получила свою первую главную роль в «Мертвых орхидеях». Но с тех пор уже не она искала режиссеров, а режиссеры искали ее. Кстати, этот фильм тоже лежит где-то там. — Он махнул рукой в сторону полки с кассетами. — Пенни любит время от времени просматривать свои старые работы.

О'Киф остановил просмотр фильма и, повернувшись к Энтони, задал ему еще один вопрос:

— А как ты познакомился с ней?

Уэйнрайт невольно улыбнулся, вспомнив ту дерзкую шестнадцатилетнюю девчонку, какой она впервые появилась перед ним. Нахальная, остроумная, смелая.

— На репетиции, — сказал он. — Видел бы ты ее тогда! Веселая, находчивая, упрямая. Курила без перерыве, ругалась, как пьяный матрос. — Он вновь улыбнулся и весело тряхнул головой, насмешливо посмотрев на Рэмзи, который казался крайне удивленным его рассказом. — На студии ставили «Ромео и Джульетту», и роль Джульетты досталась ей. Играла она, надо сказать, бездарно, но в ней чувствовался какой-то священный огонь, настоящая страсть. И я сразу заметил ее, подумав еще тогда, что из этой девочки при хорошей школе выйдет замечательная артистка, как из невзрачной куколки великолепная бабочка. Именно тогда я взялся за ее воспитание как репетитор, агент, адвокат, даже, наверное, как опекун.

— Это было весьма благородно. Но неужели у нее не было родителей, чтобы присмотреть за ней?

— Нет, — покачал головой Тони. — Но если ты хочешь побольше узнать об этом, — он виновато посмотрел на свои ботинки, словно извиняясь перед ним за неразговорчивость, — тебе следует расспросить саму Пенелопу.

О'Киф согласно кивнул и вновь включил видео. Замершие на экране, будто их внезапно, как мамонтов, сковал свирепый полярный холод, люди, словно оттаяв, задвигались, заговорили. И Рэмзи снова сосредоточил свое внимание но том, что происходило в коробке.

— Здесь, как ты видишь, — пояснял Энтони, — она играет бедную сироту, которую еще ребенком отдали в богатый женский монастырь, где она провела много лет под строгим присмотром монахинь, пока вдруг объявившийся отец не забрал ее оттуда.

— Свинья! — обругал героя кинофильма О'Киф. — Как он мог оставить маленького ребенка в таком неприветливом месте?!

— Но он же ничего не знал о ее существовании, — засмеялся Уэйнрайт. — И не стоит так переживать из-за придуманных героев, ведь это все не совсем всерьез. Как в спектакле. Ты же, я надеюсь, видел, как разыгрывают пьесы?

— Да, видел.

«Удивительное простодушие, — подумал Тони. — Словно он только вчера с луны свалился. А не мешало бы свалиться чуточку пораньше. Что такое пьеса, он, похоже, знает. Но черт возьми, при этом не имеет никакого представления ни о кино, ни о видео. Будто на своей луне изволил лицезреть какие-то допотопные балаганы. А еще называет себя капитаном! К нам же явился как младенец: без одежды (если не считать, конечно, его странный дикарский наряд), без денег (по крайней мере без тех, на которые можно что-нибудь реально купить), к тому же — вооруженный до зубов (что, впрочем, на ребенка уже не похоже). Извольте видеть: младенец-пират! Конечно, он, кажется, внимателен, иногда даже не в меру, но уж больно горд. Я бы сказал — надменен. Интересно, он стал таким лишь в доме Пенелопы, или уже в колыбели сурово хмурил брови и вызывал на дуэль каждого, кто косо посмотрел на его погремушку? И все же в каком-то странном обаянии ему не откажешь. Право, он, пожалуй, даже привлекателен. А впрочем…»