Страница 16 из 17
И еще одна радость. Я узнал, что Морис Потр жив. Об этом мне рассказали друзья-студенты из Восточной Европы, побывавшие в Филтонском университете. А теперь они прислали сюда, на остров, письмо. В нем краткое сообщение: Морис Потр — вице-председатель Пражского института гравитации и магнетизма. Перечень его работ. Несколько строчек его биографии. Долго сидел в каторжной тюрьме Сатланда. Бежал. Снова судился. Снова бежал. Работал подпольно в Сатланде. Принимал участие в партизанской борьбе в Латинской Америке. Теперь постоянно работает в недавно созданном Институте гравитации и магнетизма.
Очень волнуюсь, что-то предчувствую… Странное название института. Необычно заглавия книг, статей: «Пентамерное пространство», «Эволюция мироздания», «Иерархия мыслящих существ», «Антимиры»… Да, да! Он не оставил ту работу, он продолжает великое дело Тенка. Там, на Востоке, расцветают новые идеи, растет, утверждается человечность. Там надлежит пробить окно в невидимые миры.
Напишу ему. Быть может, он не забыл отца. Сообщу о дневнике. Скажу о своем желании работать с ним. Он не сможет молчать. Он что-то ответит.
Лечу. Самолет «Гавана-Прага». Как все быстро, молниеносно. Ответ прибыл через десять дней. Одно слово: «Жду». И подпись.
Отец Себастьян все понял — не расспрашивал, не отговаривал. Я обещал ему, что буду часто писать, а со временем возьму к себе. Он не ответил мне ни слова, только ласково-укоризненно взглянул на меня. Мы сидели целый вечер на скале, тихонько пели старые рыбацкие песни — тягучие и грустные. Океан покачивал далекие точки лодок, шуршал волной у наших ног.
— Так когда-то Колумб открывал эти острова, — вдруг сказал отец. — Читал я в книге. Кто же удержит того, кто ищет? Иди, сыпок?
Другой мир. Иные люди.
Дружеские лица. Веселье. Откровенность. Атмосфера братства и любви.
Здравствуй, Прага. Тебя называют золотой. Я назову тебя сердечной. Так запомнилась ты мне в первый день — цветами, омытой дождем зеленью, древними храмами, многолюдными пляжами и улицами, смехом девушек, несказанным сиянием нового, рождающегося на каждом шагу мира.
Я еще пройду по всей стране твоей, по славной Чехословакии. Я увижу и другие страны — твои собратья. Но сейчас самое главное — встреча с Морисом Потром. Какой он? Что делает? Не снится ли мне все, что было, что будет? Возможно ли?
Мы были вдвоем — я и Морис Потр.
Я узнал его сразу. Круглое лицо. Седой ершик над высоким лбом. Пристальный взгляд больших усталых глаз. Он встал с кресла, шагнул мне навстречу, обнял. Я услышал взволнованное дыхание.
— Вы очень похожи на него, Георг?..
— Педро, господин Потр. Я так привык.
— Хорошо, — улыбнулся Потр. — Тогда и я поправлю вас, Педро. Не называйте меня господином. Тут нет господ. Друзья, товарищи…
— Согласен, доктор. Вот, возьмите…
Я подал ему тетрадь — записи моего отца. Ученый осторожно открыл обложку, взглянул на первую страницу.
— Да, это его почерк, — тихо сказал он. — У меня отличная память. Я оставлю у себя. Можно?
— Конечно!
— Отлично! Но об этом потом. Теперь — о деле. Вы хотите работать со мной?
— Да! — горячо сказал я.
Он вздохнул, указал на кресло. Сам сел напротив. Взглянул в окно, где в синем небе плыл белый тополиный пух. Отложив в сторону тетрадь, промолвил:
— Это не простые исследования, Педро! Знаете ли вы это?
— Да, доктор. Я понял это давно.
— Глубоко ли?
— Не знаю. Но это требует всей жизни…
— Обычные слова, Педро. Всякое дело требует жизни. Тем более познание. Но в этих исследованиях мы приближаемся к рубежу миров. За рубежом — абсолютно новая ступень бытия.
— Я готов, доктор!
— Порыв молодого духа всегда подскажет это слово — готов! Но, кроме порыва, нужно еще и осознание того, на что идешь. Ведь здесь нельзя ошибаться! И так уже много было ошибок. Погибли люди, погибли многие идеи. И все во имя эгоистических целей…
— Быть может, не погибли, — несмело возразил я. — Возможно, они живы…
— Допускаю! — сурово ответил Потр. — Ну и что же? Тысячелетия рядом с нами сосуществуют мыслящие существа тех миров. Но они сознательно не общаются с нами. Как и мы с ннмн. Тенк, ваш отец, ваша мать, если они живы, не способны передать нам никакой информации. Практически они мертвы. Итак, мы должны начинать сначала…
— Но ведь вы…
— Да, я многое знал. Но основные формулы остались тайной Тенка. Затем их узнал через вашего отца Шрат. Вы знаете, чем это окончилось. Страшный бумеранг! С тайнами мироздания шутки плохи. Грязными руками нельзя трогать сияющее покрывало беспредельности. Я это осознал тоже не сразу. Поэтому так медленно продвигается работа. Нужны самоотверженные 'люди, понимающие, на что они решаются, готовые отдать всю жизнь, даже не получив видимого результата. Вы удивлены?
— Признаться, да…
— Вот видите. А ведь большинство великих ученых не увидели результата своих идей. Вспомните Джордано. Мечта была в необъятности, а рядом пылал костер, звучали злобные клики. А Кампанелла? Солнечная община мерещилась в сердце, а вокруг — мрак подземелья, муки тела, отчаяние одиночества. Да что я буду повторять вам общеизвестное!..
— Значит, возможно, что ничего нет? И Тенк, и отец, и все другие строили химеры?
— Нет, не химеры, — светло улыбнулся Морис Потр. — И доказательства есть. И результаты есть. Но еще больше — впереди. Океан безбрежен. Наш корабль невелик, и курс его неведом. Но опыт приобретается в плавании. Хотите быть юнгой на этом корабле?
— Да, доктор. Ведь я воспитан рыбаком, и не мне бояться океана!
— Тогда в добрый путь!
Учусь. Работаю. Вхожу в жизнь нового мира. Знакомлюсь с новыми людьми. Все удивительно, волнующе, необычно.
Да, Морис Потр не напрасно предупреждал меня. Люди в его институте странные, какие-то фанатики. Именно так их шутливо называют на симпозиумах. Они всегда в споре взрывают общеизвестные идеи и гипотезы, выдвигая взамен еретические, сумасшедшие предположения. Но в опытах сурово отстаивают факты, самые мельчайшие, отметая субъективизм и отсебятину.
Замыслы Потра грандиозны. Они далеки от утилитаризма. Институт намечает множество новых путей в разных областях науки и жизни. Не просто проникновение в иные миры, а преображение жизни. Назову хотя бы несколько отделов института: «Магнетизм и гравитация», «Биокибернетика и генетика», «Парапсихология». И это не все. Только главнейшее. На новом рубеже сошлись все достижения человеческого гения. Так оно и должно быть. Чем выше, тем труднее восхождение. Одолеть гору можно лишь напряжением всех сил.
Не обходится без волнений, дискуссий. Некоторые ученые недавно требовали ревизии работы института. «Доказательства и факты… — требовали они. — Нам не нужны колдовство и черная магия». Конечно, до ревизии не дошло. Ограничилось дискуссией. Нас предостерегали от увлечения идеями, ломающими привычную картину мира. Призывали уточнять обычное, привычное, понятное, отбросив идеи относительности.
— Относительность — враг познания, — заклинал Йозеф Полка, видный теоретик. — Отбросив очевидность, мы садимся в шаткий челн домыслов. Далеко ли уплывешь на челне в океане?
— Во всяком случае, дальше, чем сидя на берегу, — просто ответил Морис Потр. — Друзья, не будем гадать. И так много возможностей упущено. Эксперимент, эксперимент и еще раз эксперимент. Скоро мы систематизируем наши достижения — тогда милости просим. Именно как сторонники безграничности познания, мы больше вашего настаиваем на проведении необычных экспериментов. Единственная просьба — не мешайте…
Сегодня встретился с Потром. Мы долго беседовали. Ученый был задумчив и грустен.
— Отныне вы будете моим помощником, — сказал он.
— Но я не умею руководить! — удивился я.
— Не для руководства я хочу вас подготовить, — улыбнулся Потр. — Для синтеза достижении. Будет труднее. Но я верю вам. Одно условие — молчание. Вижу, что понимаете. Ничего не записывайте в дневник. Кроме общих мыслей…