Страница 70 из 81
Главным образом для того, чтобы оказаться на высоте положения в приближающийся, по всем признакам, решительный момент, и был заключён по настоянию Рема ещё в начале февраля союз с рядом воинствующих националистических организаций – с руководимым капитаном Хайссом «Имперским флагом», «Союзом Оберланд», «Патриотическим союзом Мюнхена», а также «Боевым союзом Нижняя Бавария». Был создан комитет под названием «Рабочее содружество боевых патриотических союзов» и образовано военное командование этого объединения во главе с подполковником Германом Крибелем.
В лице этого блока возник, таким образом, антипод уже существовавшей головной организации националистических групп – «Объединению патриотических союзов Баварии», в котором под началом бывшего премьер-министра фон Кара и преподавателя гимназии Бауэра объединялись самые разнообразные бело-голубые, пангерманские, монархические, а частично и расистские тенденции, но черно-бело-красный боевой союз – «Кампфбунд» – Крибеля был более воинственным, радикальным и «фанатичным», он вдохновлялся мечтой о перевороте по примеру Муссолини или Кемаль-паши Ататюрка. Однако это пополнение, одновременно лишившее Гитлера и его неограниченного до той поры единоначалия, принесло с собой и множество проблем, что Гитлеру и пришлось испытать 1 мая, когда он, нетерпеливый и избалованный своим счастьем игрока, вновь попытался пойти на противоборство с государственной властью.
Сначала провалилась – из-за солдатского тугодумия партнёров – его попытка дать «Кампфбунду» программу, а в течение весны ему уже приходится наблюдать, как Крибель, Рем и рейхсвер уводят от него СА, которые он создавал как революционное войско, преданное лично ему, – постоянно имея в виду свою цель подготовить тайный резерв для разрешённой стотысячной армии, они проводили строевые занятия со «штандартами» (так назывались три формирования, равные по численности полкам), устраивали ночные марши и дневные парады, на которых, правда, Гитлер мог появляться, как и все, в гражданской одежде и выступать при случае с речами, но проявлять свои командные амбиции либо уже не мог совсем, либо только с большим трудом. С бессильным негодованием взирал он на то, как штурмовые отряды используются не по назначению и превращаются из идейного авангарда в армейские эрзац-подразделения. И вот, чтобы восстановить своё единоначалие, он несколько месяцев спустя поручает одному из своих старых сподвижников, отставному лейтенанту Йозефу Берхтольду, создание своего рода штабной охраны, получившей наименование «Ударного отряда Гитлера»; именно она и стала прообразом будущих СС.
В конце апреля на встрече Гитлера с руководством «Кампфбунда» принимается решение рассматривать ежегодную первомайскую демонстрацию левых партий как провокацию и использовать все средства, чтобы сорвать её. Одновременно они планируют провести в память четвёртой годовщины со дня разгрома власти Советов свою массовую демонстрацию. Когда же нерешительное правительство фон Книллинга, не извлёкшее уроков из январского поражения, приняло ультиматум «Кампфбунда» лишь наполовину, – разрешив левым только проведение митинга на лугу Терезиенвизе и запретив все уличные шествия, – Гитлер разыграл увенчавшееся уже однажды успехом бурное возмущение. Как и в январе, он попытался напустить на гражданские инстанции военные власти. 30 апреля, в чрезвычайно напряжённой ситуации, когда Крибель, Бауэр и только что назначенный руководителем СА Герман Геринг прибыли в резиденцию правительства и потребовали введения чрезвычайного положения против левых, Гитлер направился в сопровождении Рема опять к генералу фон Лоссову и стал настаивать не только на вмешательстве рейхсвера, но и, как это предусматривалось генеральным соглашением, на раздаче патриотическим союзам оружия с армейских складов. И был буквально ошарашен, когда генерал почти без объяснений отклонил и то, и другое требование и сухо сказал, что он сам знает, что ему нужно делать для безопасности государства, и прикажет стрелять в любого, кто будет подстрекать к беспорядкам. В том же духе был получен ответ и от начальника земельной полиции полковника Зайссера.
Гитлер вновь поставил себя в почти безвыходное положение, и, казалось, ему не оставалось уже ничего иного, как с позором отказаться от заявленного с такой помпой намерения сорвать первомайский праздник. Но он избежал этого поражения чрезвычайно характерным манёвром, резко увеличив ставку. Ещё в разговоре с Лоссовом он мрачно угрожал, что «красные митинги» состоятся, если только демонстранты будут «маршировать через его труп», и в этих словах было столько азартного фанатизма, столько дешёвой показной страсти, что в тот момент – как и много раз в последующем – показалось, будто все это на полном серьёзе и свидетельствует о его крайней решимости отрезать все пути к отступлению и поставить само своё существование перед категорической альтернативой – все или ничего.
Так или иначе, но Гитлер отдаёт теперь команду ускорить приготовления. Лихорадочно подготавливаются оружие, боеприпасы, автомашины, а в конечном счёте даже удаётся обвести вокруг пальца и рейхсвер. Вопреки запрету Лоссова он направляет Рема и кучку штурмовиков в казармы, чтобы под предлогом того, что правительство опасается 1 мая выступлений слева, раздобыть в первую очередь карабины и пулемёты. Однако некоторые из партнёров по союзу, видя столь откровенные приготовления к путчу, стали выражать свои сомнения, дело дошло до споров, но тут события опередили актёров – поднятые по приказу о тревоге люди Гитлера уже прибывали из Нюрнберга, Аугсбурга и Фрейзинга, многие были с оружием, группа из Бад-Тельца привезла на своём грузовике старое полевое орудие, а отряд из Ландсхута во главе с Грегором Штрассером и Генрихом Гиммлером прибыл, вооружённый несколькими лёгкими пулемётами. Все они были в ожидании столь желанного и самим Гитлером, в течение этих лет уже сотни раз обещанного национального восстания – «устранения ноябрьского позора», как гласил этот сумрачно-популярный лозунг-раздражитель. Когда же полицай-президент Норц обратился с предупреждением к Крибелю, то получил ответ: «Назад у меня пути уже нет, слишком поздно… и все равно, если и прольётся кровь».[387]
Ещё до рассвета «патриотические союзы» собрались в Обервизенфельде, у «Максимилианеума», а также в некоторых других, заранее определённых ключевых местах города, чтобы выступить против псевдоугрозы социалистического путча. Какое-то время спустя появился и Гитлер, он обошёл территорию, похожую уже на военный полевой лагерь; на голове у Гитлера был стальной шлем, а на груди – «железный крест» первой степени; его сопровождали Геринг, Штрайхер, Рудольф Гесс, Грегор Штрассер, а также командир добровольческого отряда Герхард Росбах, стоявший во главе мюнхенских СА. И пока штурмовики в ожидании приказа действовать занимались боевой подготовкой, их командиры, растерянные, споря друг с другом и все более нервничая, обсуждали, что же делать, поскольку условленный сигнал от Рема все не поступал и не поступал.
А на Терезиенвизе уже проводили свою маёвку профсоюзы и левые партии, шла она под традиционными революционными лозунгами, но без эксцессов и в соответствии с обязывающим к солидарности настроением майского праздника, а поскольку полиция широким кольцом оцепила и лежавший за чертой города Обервизенфельд, то до ожидавшихся столкновений дело так и не дошло. Сам же капитан Рем стоял в это время, вытянув руки по швам, перед своим начальником генералом фон Лоссовом, который уже узнал об акции в казармах и, разгневавшись, требовал возвратить присвоенное оружие. Вскоре после полудня капитан, эскортируемый подразделениями рейхсвера и полиции, появился в Обервизенфельде и передал приказ Лоссова. И хотя Крибель и Штрассер предложили все же напасть на левых, надеясь, что в противоборстве, схожем с гражданской войной, в конечном счёте перетянут рейхсвер на свою сторону, Гитлер затрубил отбой. Правда, ему удалось избежать оскорбительного изъятия оружия прямо на месте – его потом возвратили в казармы сами штурмовики, – но поражение было совершенно очевидным, и этого впечатления не смог снять и яркий фейерверк его выступления перед соратниками вечером того же дня в переполненном цирке «Кроне».
387
Так передаются эти слова в изложении содержания разговора с Эдуардом Норцем в его письме прокурору Дрессе от 23 мая 1923 года, см.: бывший Главный архив НСДАП, ВАК, NS 26/104.