Страница 54 из 81
Командный инстинкт, привнесённый в партию людьми Рема, получил пёстрое обрамление в виде широкого применения политической символики и соответствующей атрибутики. Правда, знамя со свастикой не было изобретением Гитлера, как тот будет ложно утверждать в «Майн кампф», его придумал один из членов партии, зубной врач Фридрих Крон, для организационного собрания местной группы в Штарнберге в середине мая 1920 года, а ещё за год до этого он же рекомендовал в одной докладной записке использовать этот распространённый в лагере «фелькише» знак «как символ национал-социалистических партий»[304]. Собственный вклад Гитлера заключается и тут, опять же, не в том, что идея пришла ему в голову первому, а в том, что он моментально уловил силу психологического воздействия этого широко известного символа и стал последовательно внедрять его, включив свастику в партийный значок, ношение которого он сделал обязательным.
Сходным образом обстояло дело и со штандартами, заимствованными им у итальянского фашизма и вручавшимися штурмовым отрядам как знаки боевого отличия. Гитлер ввёл «римское» приветствие, следил за правильностью в воинском отношении рангов и обмундирования и вообще придавал необыкновенное значение всем вопросам формального характера – режиссуре выходов, декоративным деталям, все более усложнявшемуся церемониалу освящения знамён, демонстрациям и парадам, вплоть до массовых спектаклей партийных съездов, где он дирижировал колоннами людей на фоне каменных колонн, щедро удовлетворяя тем самым и свой талант комедианта и свой талант архитектора. Немало времени потратил он, перелистывая старые журналы по искусству и роясь в геральдическом отделении Мюнхенской государственной библиотеки, в поисках изображения орла, который должен был быть воспроизведён на официальной печати партии. И свой первый циркуляр в качестве председателя НСДАП от 17 октября 1921 года он посвящает подробнейшему изложению партийной символики и обращает внимание руководства местных партийных групп на то, чтобы «самым строжайшим образом пропагандировать ношение партийного значка (партийной кокарды). Неукоснительно требовать от всех членов везде и всегда появляться с партийным значком. С евреями, которым это не понравится, обходиться тут же на месте безо всякой жалости».[305]
Сочетание церемониальных и грубо террористических форм определит с самого раннего начала, каким бы жалким оно ни было, становление партии и окажется наиболее эффективным рекламным трюком Гитлера. Дело в том, что тут возвращались в современном облике традиционные элементы, придававшие в Германии популярность в политике, – в виде народного увеселения и эстетизированного представления, грубые приёмы которого отнюдь не отталкивали от него, а, напротив, придавали ему масштаб фатальной серьёзности – во всяком случае, оно казалось более соответствовавшим историческому моменту, нежели лжеделовитость обычной партийной суеты.
Однако плюсом НСДАП было ещё и то, что выступала она как национальная партия, не претендующая на какую-либо исключительность в обществе, что было присуще всем прежним национальным партиям. Будучи свободной от сословных предрассудков, она порвала с традицией, согласно которой истинно патриотические взгляды являются как бы преимущественным правом знати и только люди с состоянием и образованием имеют отечество; она же была и национальной, и плебейской одновременно, грубой и готовой нанести удар, она породнила национальную идею с улицей. У буржуазии, видевшей до того в лице масс исключительно элемент социальной угрозы и выработавший преимущественно оборонительные рефлексы, здесь, казалось, впервые появился агрессивный авангард. «Нам нужна сила для нашей борьбы, – не уставал повторять Гитлер. – пусть другие нежутся (!) в своих клубных креслах, мы же будем влезать на столы в пивной»[306]. Многим, даже если они и не следовали за ним, этот театральный демагог, завораживающий массы в пивных залах и цирковых шатрах, казался именно тем человеком, который владеет техникой усмирения и покорения масс.
Эта деловая активность оставляла позади всех конкурентов, он был всё время в пути, его принцип гласил: каждые восемь дней – массовый митинг. В перечне сорока восьми мероприятий партии, проведённых с ноября 1919 года по ноябрь 1920 года, на тридцати одном он фигурирует как выступающий. Уже сам все ускоряющийся темп этих выступлений отражает лихорадочный характер его встреч с массами. «Господин Гитлер… впал в такую ярость и так кричал, что сзади мало чего можно было понять», – свидетельствует один из слушателей. А в одной афише, извещавшей о его выступлении в мае 1920 года он уже называется «блестящим оратором», так что слушателям предстоит «необыкновенно впечатляющий вечер». Начиная с того же времени в донесениях о собраниях указывается все более возрастающее число их участников; часто он выступает перед тремя тысячами человек и более, и всякий раз осведомители отмечают, что, когда он в своём синем, перешитом из военной формы костюме появляется на сцене, «вспыхивают бурные аплодисменты»[307]. Сохранившиеся от того времени протоколы таких собраний отражают победы начинающего оратора, зафиксированные в неуклюжих записях, что делает их, пожалуй, более ценными в качестве документальных свидетельств:
«Собрание началось в 7 1/2 часов и закончилось в 10 3/4 часов. Докладчик говорил о евреях. Докладчик сообщил, что везде куда ни глянь евреи. По всей Германии правят евреи. Позор, что немецкий рабочий класс позволяет евреям в хвост и гриву травить себя. Конечно, потому ведь, что у еврея деньги. Еврей сидит в правительстве и спекулирует и торгует из-под полы. Когда он опять набивает себе карманы, то опять разгоняет рабочих, чтобы снова быть у руля, а мы бедные немцы все это терпим. Он говорил также и о России… и кто это все устроил? Опять же еврей. Поэтому немцы будьте все заедино и боритесь с ЕВРЕЯМИ. Потому что они у нас последнюю корку хлеба отымут… Заключительное слово докладчика: Мы будем бороться до тех пор пока из Германского Рейха не будет убран последний еврей и если даже для этого нужен путч и даже больше того революция. Оратору сильно аплодировали… Он ругался также ещё и на прессу…. потому что на последнем собрании один такой пачкун все записал».
А в другом месте, где передаётся выступление 28 августа 1920 года, написано следующее:
«Докладчик Гитлер изложил как было у нас до войны и как у нас сейчас. О ростовщичестве и спекулянтстве, что всех их ждёт виселица. Потом а наёмной армии. Он сказал, что молодым парням это бы пожалуй не повредило, если бы их опять призвали, потому что это никому не повредило, потому что из них никто не знает, что молодой должен слушаться старшего, потому что у них повсюду отсутствует дисциплина… Потом он прошёл ещё по всем пунктам, которые в программе, где ему очень сильно хлопали. Зал был переполнен. Одного человека, который назвал господина Гитлера обезьяной, выставили безо всяких».[308]
С растущей самоуверенностью начинает он превращать партию в «фактор порядка» – она срывает собрания левых, заглушает своим рёвом выступления участников дискуссий, задаёт кое-кому «жару» и добивается как-то раз даже удаления с публичной выставки скульптуры, якобы не отвечающей народному вкусу. В начале января 1921 года Гитлер заявляет перед слушателями в погребке «Киндл», «что национал-социалистическое движение в Мюнхене будет впредь беспощадно срывать – если понадобится, то силой, – все мероприятия и доклады, которые способны разлагающе влиять на наших и без того уже больных соотечественников».[309]
Такое своеволие партии стало тем более возможным, что теперь она пользуется не только благоволением со стороны командования мюнхенского военного округа, но и становится также «невоспитанным, избалованным любимчиком»[310] самого правительства земли Бавария. В середине марта правые круги во главе с до того времени никому не известным генеральным директором по земельным отношениям в Восточной Пруссии д-ром Каппом и при поддержке бригады Эрхардта предприняли в Берлине попытку государственного переворота, потерпевшего провал из-за их собственного дилетантства и вспыхнувшей всеобщей стачки. Более успешной оказалась предпринятая одновременно попытка рейхсвера и добровольческих формирований в Баварии. В ночь с 13 на 14 марта они сместили правительство социал-демократов и буржуазии, возглавлявшееся Хофманом, и заменили его правительством правой ориентации во главе с «сильным человеком» Густавом фон Каром.
304
См.: Franz-Willing G. Op. cit. S. 83 ff. Крон, один из старейших членов партии, от которого явно исходили многие идеологические импульсы и подсказки, пригласил на учредительное собрание в Штарнберге и Антона Дрекслера. Войдя в зал и увидев у трибуны знамя, тот воскликнул: «Вот вам и наш партийный флаг!» На следующий день партком НСДАП утвердил знамя, а по его образцу был изготовлен и партийный значок. Правда, Крон предложил, очевидно, и свастику с концами, загнутыми влево, но это предложение не прошло. Однако именно он выбрал черно-бело-красные цвета, препроводив этот выбор таким основанием: «Чёрный – это символ скорби из-за проигранной войны, белый – символ нашей невиновности в развязывании войны 1914—1918 годов (протест против лжи о нашей ответственности за войну!), а красный – символ любви к родине, в частности, к потерянным приграничным областям». Обоснование же Гитлера звучало так: «В красном цвете мы видим социальную основу движения, в белом – националистическую, в свастике – миссию борьбы за победу человека-арийца и в то же время за победу идеи созидательного труда, который сам по себе извечно был антисемитским, антисемитским же будет и впредь». См.: Hitler A. Mein Kampf, S. 557. – В. Мазер считает, что Гитлер сыграл в этом гораздо большую роль.
305
См.: Franz-Willing G. Op. cit. S. 87.
306
Из выступления 13 августа 1920 года в мюнхенском пивном зале «Хофброй», см.: VJHfZ, 1968, Н. 4, S. 418, затем см. выступление 15 мая 1920 года в «Хофброй»: Deuerlein E. Op. cit. S. 213 (Dok. 21).
307
Franz-Willing G. Op. cit. S. 71; затем: Deuerlein E. Op. cit.; кроме того: Phelps R. H. Op. cit. S. 301 ff.
308
Deuerlein E. Op. cit. S. 211 (Dok. 19), S. 215 (Dok. 24).
309
См.: Heiden K. Geschichte, S. 42.
310
Olden R. Op. cit. S. 75.