Страница 2 из 4
– Я знаю, – прошептал Рауль, – я знаю.
– Так утомительно, – снова прошептала Симона.
Ее тело, казалось, становилось все слабее и слабее с каждым произнесенным словом.
– Но ты изумительна, Симона.
Рауль взял ее руки в свои, стараясь вдохнуть в нее энтузиазм:
– Ты уникальна, ты – величайший медиум, какого когда-либо знал мир.
Она с легкой улыбкой покачала головой.
– Да, да, – настаивал Рауль.
Он вынул два письма из кармана.
– Взгляни-ка, вот от профессора Роше из Сальпетриер, а другое от доктора Жене из Нанси – и в обоих содержится просьба, чтобы ты хотя бы изредка продолжала с ними сотрудничество.
– О нет!
Симона неожиданно вскочила.
– Я не хочу! Не хочу! С этим все кончено, ты обещал мне, Рауль.
Рауль изумленно смотрел на нее. Она стояла, чуть пошатываясь, и походила на затравленного зверя. Он поднялся и взял ее за руку.
– Да, да, – сказал он. – Конечно же с этим будет закончено, само собой. Но я так горжусь тобой, Симона, вот почему я упомянул об этих письмах.
Она искоса с подозрением быстро глянула на него.
– И не захочешь, чтобы я продолжала сеансы?
– Нет, нет, – ответил Рауль, – если только у тебя самой не появится интерес, хотя бы изредка для этих старых друзей…
Она в возбуждении перебила его:
– Нет, нет. Никогда больше. Это опасно. Верь мне. Я чувствую ее, страшную опасность.
Она стиснула ладонями голову и пошла к окну.
– Обещай мне, что никогда больше этого не будет, – обернувшись, сказала она просительно чуть слышным голосом.
Рауль подошел к ней и обнял за плечи.
– Дорогая моя, – заговорил он с нежностью, – обещаю тебе, после сегодняшнего вечера ты больше никогда не будешь проводить сеансы.
Он почувствовал, как она вздрогнула.
– Сегодня, – прошептала она. – Ах да… Я забыла про мадам Экс.
Рауль взглянул на часы:
– Она придет с минуты на минуту, но, может быть, Симона, если тебе нездоровится…
Казалось, Симона едва его слушает, следя за ходом своих мыслей.
– Она странная женщина, Рауль, очень странная женщина. Ты знаешь, она вызывает у меня такое ощущение… почти ужас.
– Симона!
В его голосе был упрек, она сразу почувствовала.
– Да, да, Рауль, я знаю, ты как все французы. Для тебя любая мать – это святое, и с моей стороны нехорошо так говорить, когда она убивается из-за потери своего ребенка. Но мне трудно объяснить тебе, она такая огромная и страшная, и ее руки – ты когда-нибудь обращал внимание на ее руки, Рауль? Большие сильные руки, такие же сильные, как у мужчины. О!
По ее телу пробежала дрожь, и она закрыла глаза. Рауль убрал свои руки и проговорил почти холодно:
– Никак не могу понять тебя, Симона. По-моему, ты, женщина, не должна была бы испытывать ничего, кроме симпатии, к другой женщине, матери, недавно потерявшей своего единственного ребенка.
Симона сделала нетерпеливый жест.
– О, именно этого ты не можешь понять, мой друг! Никто не может помочь в этом. В первый же момент, как я ее увидела, я почувствовала…
Она взмахнула руками.
– Страх! Вспомни, сколько времени прошло, прежде чем я согласилась проводить для нее сеансы. Я чувствовала, что она принесет мне несчастье.
Рауль пожал плечами.
– А между тем она тебе принесла прямо противоположное, – проговорил он сухо. – Все сеансы прошли с успехом. Дух маленькой Амелии сразу же смог руководить тобой, и материализация была просто потрясающей. Профессору Роше следовало бы присутствовать на последнем сеансе.
– Материализации… – произнесла Симона, понизив голос. – Скажи мне, Рауль, – ведь ты знаешь, что я ничего не сознаю, пока нахожусь в трансе, – материализации на самом деле так поразительны?
Он восторженно кивнул.
– В начале нескольких сеансов фигура ребенка представала в виде туманной дымки, – пояснил он, – но во время последнего сеанса…
– Да?
Он старался говорить очень мягко.
– Симона, ребенок, который стоял перед нами, был по-настоящему живым, из плоти и крови. Я даже прикоснулся к девочке, но, видимо, это прикосновение причинило тебе боль, и я не позволил мадам Экс поступить так же. Я боялся, что она потеряет самоконтроль и в результате причинит тебе вред.
Симона опять повернулась к окну.
– Я была страшно измотана, когда пробудилась, – прошептала она. – Рауль, ты уверен, действительно уверен, что все это правильно? Ты знаешь, что добрая старая Элиза думает, будто я общаюсь с дьяволом?
Она натянуто засмеялась.
– Ты знаешь, что я думаю, – проговорил Рауль серьезно. – Прикосновение к неизведанному всегда таит опасность, но это благородное дело, ибо движет науку. В мире всегда были мученики науки, пионеры, приносившие жертву на ее алтарь во имя того, чтобы другие могли не страшась следовать по их стопам. Те десять лет, что ты работала для науки, стоили тебе ужасного нервного напряжения. Ты выполнила свою миссию, и отныне ты свободна, чтобы быть счастливой.
Она нежно ему улыбнулась, спокойствие вернулось к ней. И тут же бросила быстрый взгляд на часы.
– Мадам Экс опаздывает, – прошептала она. – Может, она не придет.
– Думаю, она будет, – возразил Рауль. – Твои часы, Симона, немного спешат.
Симона двинулась по комнате, там и сям поправляя безделушки.
– Интересно, кто она, эта мадам Экс? – проговорила она. – Откуда она появилась, кто ее родные? Странно, но мы ничего о ней не знаем.
Рауль пожал плечами.
– Большинство людей, приходящих к медиуму, стараются по возможности не давать о себе сведений, – заметил он. – Из элементарной предосторожности.
– Должно быть, так, – согласилась равнодушно Симона.
Небольшая китайская ваза, которую она держала, выскользнула из ее рук и разбилась вдребезги на каминных изразцах. Симона резко повернулась к Раулю.
– Ты видишь, – пробормотала она, – я не хотела этого. Рауль, ты не сочтешь меня малодушной, если я скажу мадам Экс, что не в состоянии проводить сегодня сеанс?
Его изумленно-обиженный взгляд заставил ее покраснеть.
– Ты же обещала, Симона… – начал он мягко.
Она прислонилась к стене.
– Мне бы не хотелось делать это. Мне бы очень не хотелось.
И опять его ласково-укоризненный взгляд заставил ее болезненно поморщиться.
– Ты же понимаешь, Симона, я прошу тебя не из-за денег, хотя тебе должно быть ясно, сколь огромные деньги предложила эта женщина за последний сеанс, невероятно огромные.
Она резко его перебила:
– Есть вещи, которые значат больше денег.
– Конечно же так, – согласился он с нежностью. – Я ведь именно об этом и говорю. Подумай: эта женщина – мать, мать, лишившаяся единственного ребенка. Если ты не больна на самом деле, если это всего лишь твоя прихоть – ты можешь отказать богатой женщине в капризе, но можешь ли ты отказать матери в последнем взгляде на своего ребенка?
Женщина-медиум в отчаянии вскинула руки перед собой.
– О, как ты терзаешь меня, – прошептала она. – И в то же время ты прав. Я исполню твою волю. Но я теперь поняла, что внушает мне ужас: это слово «мать».
– Симона!
– Существуют некие первобытные элементарные силы, Рауль. Многие из них были разрушены цивилизацией, но материнство осталось. Животные, люди – все едино. Любовь матери к ребенку не сравнима ни с чем в мире. Она не знает ни закона, ни жалости, она готова на любые поступки и сметает все на своем пути.
Она остановилась, слегка запыхавшись, и повернулась к нему с быстрой обезоруживающей улыбкой.
– Я глупая сегодня, Рауль. Я знаю.
Он взял ее за руку.
– Приляг на несколько минут, – попросил он настоятельно. – Отдохни до ее прихода.
– Хорошо, – улыбнулась ему Симона и вышла из комнаты.
Рауль оставался еще некоторое время в раздумье, затем шагнул к двери, открыл ее и прошел через небольшой холл. Он вошел в комнату на противоположной стороне холла. Комната, в которой проходили сеансы, очень походила на ту, которую он только что оставил, только в одном ее конце находился альков, где стояло большое кресло. Элиза занималась подготовкой комнаты. Она придвинула ближе к алькову два стула и маленький круглый стол. На столе лежал бубен и рог, несколько листов бумаги и карандаши.